Миша повесил трубку. И радость – вот, свои. И неприятное чувство кольнуло: времени им на меня не хватает. Нет, он все понимает: судя по передвижению наших войск и скрытному, и как бы скрытному, но так, чтоб о нем узнал враг, и по запарке у Валерия Борисовича и Владимира Семеновича – командование готовит что-то грандиозное, на то их внимание сейчас направлено и время тем занято. Но хотелось ему побольше внимания и для себя. Мог бы Владимир Семенович хоть на пару минут подольше поговорить.
А нет, наверно, не мог, иначе поговорил бы. Он мужик нормальный и разведчик грамотный. И Валерий Борисович его очень даже уважает, особенно за умение находить неординарные, порой парадоксальные решения в самых сложных ситуациях.
– Главное в разведке не спецподготовка, а находчивость, смекалка и сноровка. Тут с Семеныча пример бери, – это слова Валерия Борисовича. И попросил Валерий Борисович: – Володя, расскажи Мише о подвиге бойца Баранова.
– Ничего интересного, – поскромничал Владимир Семенович.
И вместо него рассказал Валерий Борисович.
Летом сорок первого остались добровольцами Владимир Семенович, тогда еще лейтенант особого отдела, и сержант Анисимов прикрывать отход товарищей, ушедших в ночь на восток, на соединение со своими. Оборону надлежало держать в дзоте над дорогой, трудно взбиравшейся в крутую гору по длинной и у подножья глубокой лощине, к селу, которое так и называлось – Нагорное. Продержаться надо было до рассвета, после чего вывести из строя пулемет, взорвать дзот и пробиваться вслед за своими.
Посовещавшись с собой и с сержантом, лейтенант в самую темень отправил Анисимова за «языком» в Нагорное, что располагалось за их спинами. А сам остался в дзоте, попугивать ночной сон немцев короткими пулеметными и автоматными очередями и одиночными винтовочными выстрелами. А меж делом закрепил станину пулемета намертво, поперек амбразуры прокинул над стволом скользкую, только что ошкуренную кленовую жердинку, чтобы ствол не задирался и пули посылал не в небо, а бил точно над полотном дороги.
Сержант к той поре исполнил приказание, привел скрученного веревкой по рогам «языка», строптивого, упиравшегося всеми четырьмя копытами и недовольно фыркавшего молодого барана.
Привязали барана в дзоте, наломали ему вкусных веток, нарвали сочной травы, налили в каску свежей воды, даже хлеба не пожалели, последнюю полбуханку на троих поделили и баранову часть изломали в кусочки и солью присыпали. Поставили питье и разложили кушанья вечером и на таком расстоянии, чтобы жаждущий и алчущий баран их видел, к ним стремился, но дотянуться не мог. От веревки, его удерживающей, натянули прочный шпагат к гашетке пулемета, соединили оставшиеся пулеметные ленты в одну и ушли на засветлевший к восходу горизонт за своими, предоставив барану прикрывать их отход и палить из пулемета по врагу. Короткими очередями, если только дергался к кушанью и питью, а если настырно тянулся, то длинными. А поскольку приманка разложена веером – не только по дороге, но и поперек всей лощины пулемет разворачивать.
Когда боезапас подходил к концу, лента потянула за собой проволоку, соединенную со взрывателем, и Владимир Семенович и Анисимов были уже далеко за деревней, когда громыхнул взрыв – баран геройски пал, уничтожив и себя, и дзот, и оружие, но врагу на мясо не сдался.
Сколько вражеских душ отправил баран к праотцам – доподлинно не известно, но жители Нагорного свидетельствуют: фашисты в тот день могилы копали, доски на кресты брали и своих хоронили.
В разведуправлении долго еще подтрунивали над Владимиром Семеновичем:
– Володя, ты обратись к Петровичу[38], походатайствуй, чтобы геройски павшего бойца Баранова денежной премией наградили. А то нечестно получается – пал воин геройской смертью, а ему ни награды, ни поминок. Только за то, что баран? Дискриминация…
А в декабре того же сорок первого Владимиру Семеновичу объявили благодарность и к его командирскому, но все же блокадному пайку, к небольшой тарелке жидкого супа, двум тарелочкам каши и куску хлеба, выдали талоны на усиленное питание на неделю. Не за барана, но тоже за покражу.
На Карельском перешейке готовили новую «тропу». Финны на том участке установили сетевые электрозаграждения, и был риск натолкнуться помимо сетевых еще на почвенные и подснежные электрозаграждения. Поэтому саперы и совместно с ними Владимир Семенович проводили инженерную доразведку.
На нейтральной полосе он обратил внимание на будку бездействующей трансформаторной подстанции. Подумал, неплохо бы приспособить ее для нужд разведки, но не придумывалось, как именно. Переговорил с командиром взвода инженерной разведки, тот выслал электротехников, осмотрели. По всем признакам подстанция казалась исправной.
И тогда родилась идея:
– А что, если подать напряжение с сетевого заграждения финнов на подстанцию?
Взводный оказался тоже находчивым, смекалистым, сноровистым и не лишенным определенной доли авантюризма:
– Отчего ж не попробовать? Давай.
Кинули времянку и убедились – работают трансформаторы.
Доложили по команде, получили «добро».
От «тропы» на этом участке фронта пришлось отказаться, и вообще, всяческую активность свести к минимуму, чтобы не настораживать финнов.
Вместо времянки саперы втихомолку проложили силовой кабель, закопали его в снег. Скрытно построили и замаскировали в своем расположении два просторных блиндажа, спрятав кабель, подали в них с подстанции напряжение и разместили в одном электросварочный, а в другом механический цех, с токарным, фрезерным, сверлильным и другими станками. Подключенные на одну фазу через конденсаторы, полной мощности станки не давали, но дело делали. И потихонечку, на финском электричестве, правда, без договора и счетчика, отработали для нужд обороны Ленинграда самое тяжелое и голодное не только на продовольствие, но и на энергоснабжение время, до поздней весны сорок второго года.
И еще Владимир Семенович придумал, как взорвать немецкий минный склад.
В заросшую травой канаву у обочины дороги невдалеке от того склада подбросили немецкую противотанковую мину. Миша, «нечаянно» обнаружив мину, сказал про нее полицаю. Полицай, как и полагается, доложил в комендатуру. Прибыли на место немецкие саперы, выкрутили взрыватель, а мину – чего ж добру пропадать – отнесли на склад. В ту же ночь, ближе к утру, склад взлетел на воздух.
Хитрость, придуманная Владимиром Семеновичем и исполненная взрывотехниками разведуправления, состояла в следующем – после того, как выкручивали наружный нажимной взрыватель, запускался химический взрыватель замедленного действия, встроенный внутрь мины.
Сначала ту мину хотели просто подбросить на дорогу, чтобы ее нашли немцы, но тут не было полной гарантии, что найдут ее нужные немцы и отнесут на склад, могли подобрать солдаты других проходящих мимо частей. И было решено, что мину «найдет» Миша и покажет находку полицаю. Что было исполнено, и мина взорвалась в нужном месте и в нужное время.
А еще…
Ну, если все хитрости и изобретения Владимира Семеновича вспоминать, то целая книга получится.
А что, может быть, это идея? Написать после войны книгу про Валерия Борисовича и про Владимира Семеновича, и как сам он в разведку ходил, и про Илюху, и про Сашку, и про других ребят, которые не без дела во вражьем тылу находятся.
Множество бездомных бродяжек: и своих сверстников, и постарше, и моложе – повстречал Миша за полтора года скитаний по вражеским тылам. Но сколько из них было действительно неприкаянных, а сколько работало в разведке под этим прикрытием, он не ведал. Лишь одного или двоих из всех встреченных с большей или меньшей уверенностью он мог определить как разведчиков. Хотя присматривался постоянно. Поначалу из любопытства, хоть и не сказать пацану, но почувствовать в своем сердце – «мы с тобой одной крови, ты и я». А со временем необходимость присматриваться к людям, анализировать их слова и поступки стала составной частью его натуры – от этого в немалой степени зависела его личная безопасность и успех дела, которое он исполнял.
Но нет, нельзя. Работа разведки дело тайное, и всем про нее знать не полагается. Про разведку должны знать только разведчики.
Попил у тети Марины «бульону» – слегка подсоленной воды с сухариком из торбы.
У тети Марины за последнее время добавилась еще одна скорбная складка на верхней губе. Недавно погиб ее племянник Степа Рубаненко, он был всего двумя годами старше Миши. Отличный спортсмен, уже в шестом классе стал чемпионом школы по прыжкам в длину.
Отец его, милиционер, в первую блокадную зиму умер на посту от голода. Получил оружие и ушел охранять Тучков мост. Когда в скором времени пришел проверяющий, он уже был мертв. Умер от дистрофии сердца.
Степан, оставшись один, – мать умерла еще до войны – можно сказать, сменил отца на боевом посту: пошел помогать участковому.
Дел хватало и Степану, и другим мальчишкам, помогавшим милиции. Во время авианалетов в темное время суток помогали выявлять вражеских сигнальщиков, наводивших ракетами фашистские самолеты на военные и оборонные объекты. Стояли в оцеплении, когда враг сбрасывал бомбы замедленного действия, и вокруг очагов поражения в результате артобстрелов и бомбежек, чтоб нечистые на руку люди не расхитили имущество проживавших в этом доме, а прохожие не попали под возможное обрушение стен и перекрытий. Помогали убирать трупы с улиц и охранять водоемы, куда ленинградцам могли подсыпать отраву. Выявлять умерших на участке. Случалось, работники домохозяйств проводили по документам мертвых как живых, а продовольственные карточки присваивали. Помогали разыскивать документы умерших, в первую очередь паспорта, чтобы ими не воспользовался враг. А однажды Степа помог участковому доставить, довезти на саночках в отделение милиции задержанного, ослабевшего и отчаявшегося от голода воришку, пойманного в чужой квартире.
Следили за светомаскировкой и вели среди жильцов разъяснительную работу о мерах противопожарной безопасности.