Работа в поле в геологических экспедициях вспоминается с тем же неиссякаемым интересом, как и служба в армии.
Вспоминались события и драматичные, и курьезные. И люди, которые в отдаленных северных экспедициях – одно из наиболее ярких явлений: народ в подавляющем большинстве своем не без накипи и коросты, зато каждый из них – личность. Одного вспомнили, и другого, и третьего.
– А помнишь Герасимова, печника нашего? – спросил Иван Иванович.
– Чё ж не помнить, помню, конечно.
– Умер недавно.
– Вот так. Мое удивление оказалось пророчеством – полтинника он не изжил.
– Тихо умер, у себя дома. Ночью, во сне. Предчувствовал, видно, смерть. В последнее время у всех знакомых прощения просил. В церковь стал ходить, а потом, когда совсем ослабел, батюшка к нему приходил, давал ему с ложечки вино и хлеб, Причастие, по-моему, называется… – Вопросительно взглянул на меня.
В ту пору я церковных названий не знал и мимо храмов ходил с равнодушным умом и спящим сердцем.
– Наверно, не знаю точно.
– Вроде бы Причастие. И что интересно, не так уж мало денег у него после смерти нашли. Оказывается, жил он на побочные заработки, а из своей пенсии на себя ни копейки не тратил, откладывал. Хотел у какого-нибудь скульптора заказать памятник тем ребятишкам, которые в войну не вернулись из разведки!
Мне неведомо, как распорядились наследники, если таковые вообще нашлись, теми сбережениями. Но за время написания этой повести сложилась молитва.
Господи, призри на рабов Твоих, на отроков и отроковиц, защищавших Державу Российскую.
Помилуй и спаси ныне здравствующих, пошли им отраду, утешение в скорбях и милость Твою Святую и Безконечную. Даруй им здравие духовное и телесное, путь праведный, и многая и благая лета.
И помяни, Господи, во Царствии Твоем их усопших: павших на поле брани; убиенных и умученных в темницах; погибших от глада, хлада, ран, нужды и болезней; ино живот свой положивших и в мире скончавшихся. Низведи на них, совершивших по глаголу Твоему высшую любовь, положивших души свои за други своя, милосердие Твое, прости им всякое их прегрешение вольное и невольное, даруй им Царствие Небесное и упокой их идеже присещает свет лица Твоего, идеже несть ни болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная.
Аминь.
Завершился земной путь нашего героя, подошло к финалу и наше повествование.
Простите, милосердный мой Читатель, мое скудоумие, недостаток таланта, фактические или исторические ошибки и иные огрехи, о которые Вы споткнетесь, читая эту повесть. Я родился уже после войны, и повествование составлялось по воспоминаниям людей, прошедших этими тернистыми путями. Память же их и мои знания несовершенны. И не все из того, что они вспоминали, и я узнавал из их рассказов и из иных источников, можно предать огласке, какие-то формы и методы разведки используются до сих пор, и мне приходилось вносить соответствующие коррективы в повествование. Одно только могу привести в свое оправдание – не денег и не славы моей ради был затеян этот труд, но в сохранение памяти о тех ребятишках, которые по слякоти и суховею, по зною и морозу, полуголодные и полуодетые шли военными тропами по вражьим тылам. Растрачивали здоровье, рисковали и жертвовали жизнями ради спасения нашей Отчизны, ради того, чтобы и мне, и Вам, дорогой мой Читатель, не родиться и не жить в фашистском рабстве.
Сколько их было? Немало. Но даже приблизительное число неизвестно. Их деяния далеко не всегда документировались, военное лихолетье требовало конкретной информации, реальных и быстрых действий, а не бумажек. Знают о них немногие, и памятника им до сих пор нет.
Так пусть памятником им будет эта повесть и молитва, которую даровал записать мне Господь.
И Вас, милостивый Читатель мой, да помилует и спасет Господь, о чем усердно молю Его, и желаю Вам здравия духовного и телесного, пути праведного и многих и благих лет жизни.
И обо мне, многогрешном Александре, если выдастся у Вас свободная минутка, будет желание и посетит соответствующее расположение души, помолитесь, милостивый мой Читатель. Ибо годы свои я прожил в грехах и в беззаконии, и не оправдаться мне делами моими. Одно упование на милость Божию да на молитвы добрых людей.
1978 год, лето.
А. СолоницынМолитва матери
Коротко об авторе
Имя Алексея Алексеевича Солоницына хорошо известно российскому читателю. За сорок пять лет работы в литературе и кино в Москве, Санкт-Петербурге, Самаре и других городах России вышло 18 книг прозы писателя, по его сценариям снято более тридцати документальных фильмов.
Тема нравственного подвига – главная в творчестве Алексея Солоницына. Кем бы ни были герои его книг и фильмов, они всегда – люди напряженного духовного поиска, отстаивающие, порой ценой своей жизни, идеалы веры, справедливости, добра.
За большой личный вклад в дело духовного просвещения соотечественников писатель удостоен наград Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Алексия Второго, двух Всероссийских премий имени святого благоверного князя Александра Невского и великого русского религиозного писателя Ивана Ильина.
Новая повесть Алексея Солоницына – документальное повествование о судьбе двух православных русских женщин, сумевших вымолить жизнь своих детей и в аду концлагеря, и в наше время, когда ведется война духовная за спасение душ наших потомков и Родины.
От автора
Царице моя Преблагая, надеждо моя Богородице, приятилище сирых и странных Предстательнице, скорбящих Радосте, обидимых Покровительнице! Зрише мою беду, зриши мою скорбь, помози ми яко немощну, окорми мя яко странна.
Перед вами хроника одной русской семьи, которой пришлось претерпеть те главные невзгоды и скорби, которые выпали России в ХХ веке – вплоть до дня нынешнего, – уже в веке новом.
Семья самая простая – каких тысячи и тысячи в нашей стране. Но то и удивительно, что когда начинаешь всматриваться в историю вот такой самой обыкновенной семьи, как семья Советкиных, откроешь вдруг потаенный смысл в истории нашей – почему мы не только выжили, но и одолели врага как иноземного, так и своего собственного. Сколько живу и пишу, все буду разгадывать эту тайну нашей общей победы. Особенностью моих героинь – матери и дочери – было то, что их угнали в рабский плен. Но и там они не погибли.
Один писатель с гордостью вручил матери свою книжку, которая получила широкое признание. Мать книжку прочла, отложила в сторону и сказала: «Ну что, сынок, и я так могу написать – ничего особенного ты не сказал». Сын усмехнулся покровительственно – его мать была то кухаркой, то уборщицей, то разнорабочей и грамоту едва знала. «Ну, так возьми и напиши», – ответил он.
Мать написала, и книга ее была издана и имела успех больший, чем книга сына. Это было в Германии в тридцатые годы.
Если бы Надежда Федоровна Советкина или ее мать, Федосья[43] Семеновна, о которых я расскажу в этой книжке, написали бы сами, уверен, что у них получилось бы лучше, чем у меня. Потому что нет ничего сильнее простой человеческой правды, нет ничего сильнее материнской любви и молитвы.
Но Надежда Федоровна, конечно же, не будет писать – не закончила она даже семи классов, да и не ее это дело, считает она. А Федосьи Семеновны уже нет в живых.
Писать о матери – значит писать о ее семье, ее родителях, детях – всех, кого она любила и любит и о ком молится. Так что получится хроника одной семьи, в судьбе которой, как уже сказано, можно разглядеть многое – по крайней мере, те черты русского характера, которые для меня особенно дороги.
Повесть эта документальная, она записана со слов многих героев. Но чтобы написанное было интересно не только им, но и другим читателям, я использую художественные приемы, свойственные литературе, – для того, чтобы всем вам лучше представить радости и горести этой русской православной семьи.
Часть перваяФедосья
Доводилось ли вам бывать на Смоленщине? Доводилось ли видеть эти леса, долины и поля, зеленеющие нежно и тихо, когда теплый ветер пробегает по зреющим хлебам, травам и цветам на лесных полянах?
Воздух прогрет и напоен запахами лета, и жаворонок захлебывается, прополаскивая горлышко дивными ароматами.
Вон там, на опушке, спит старый дуб, верхушка которого засохла – то ли от времени, то ли была сожжена молнией. Ветви дуба не все в зеленой листве, но она жива, и дуб жив, и желуди зреют, и птицы по-прежнему вьют здесь гнезда.
А вон и деревенька у реки, и дома ее, невысокие, но крепкие, облиты сейчас небесными лучами, которые косо падают сквозь тучки, сгустившиеся посреди неба.
И есть тайный свет в этих ангеловых столпах, как называют такие летние лучи, струящиеся на русскую землю.
Может быть, Сама Богородица сейчас внимает молитвам матерей, обращенным к Ней.
Может быть, и Сам Спаситель слышит их и принимает в Свое сердце.
Ибо вряд ли где еще на белом свете есть земля, где столько страданий перенес народ, здесь живущий.
Вот опять тьмы иноземцев движутся по смоленской дороге и смотрят на зеленеющие холмы и леса, и зреющие хлеба и опять уверены, что будут владеть всем этим русским богатством, а народ непокорный сделают рабами.
Косо падают солнечные лучи на деревеньку Свиты. А район этот называется Пречистенским.
И к Пречистой обращена молитва Федосьи Виноградовой. Иконка маленькая, с ладошку, ею благословила Федосью покойная мать.
На иконке – образ Смоленской Богородицы, цветной печати, наклеенной на дощечку. Уголок оторван – много иконке лет, где и когда обрела ее матушка Федосьи, ей не ведомо. Но только хранит она ее в чистой тряпице, прячет так, что никто не найдет. А ког