Николай снят в полный рост. Стройный, в гимнастерке, туго перепоясанный солдатским ремнем.
Надежда улыбнулась.
– Хорош солдат.
– Вот видишь. Глаза голубые. Роста хоть и небольшого, а все равно стройный, крепкий парень. И работящий. Знаешь, когда чего по дому надо – Колька всегда первый. Отцу и говорить не приходилось, Коля вперед за дело брался.
– Да ты чего его нахваливаешь?
Маруся хитро посмотрела на Надю и обняла ее.
– Я про тебя ему написала.
– Как?
– А что, нельзя? Ты моя лучшая подруга. Вот и написала.
– Что? – Надежда вдруг почувствовала, что сердце у нее забилось быстрее.
– Что ты хорошая да пригожая. Грамоты по работе получаешь, девушка серьезная, хотя и веселая.
– А он?
– Он пишет: «Рад буду познакомиться». Да вот, сама читай.
Присели на лавочку в сквере. Маруся дала Надежде письмо.
Николай и в самом деле писал, что хочет познакомиться с Надеждой. Как из армии вернется, ему надо невесту подыскивать. И раз у Маруси такая хорошая подруга, то пусть она про него, Николая, расскажет.
– Теперь хорошо бы, Надюшка, чтобы ты ему написала.
– С ума сошла. Чего это я сразу писать буду?
– Как чего? Что вот мы с тобой о нем говорим и ждем его. И фотку свою давай.
– Ничего я писать не буду, негоже девушке первой начинать. Пусть он мне напишет.
– Ух ты, какие мы гордые. Ладно, Надюшка, будь по-твоему. Но фотку дашь. Где у тебя коса наперед закинута.
Когда пришли в общежитие, Надежда достала альбом, нашла фотографию, которая нравилась Марусе. Коса, ее гордость, здесь хорошо видна – толстая, почти до пояса.
– Главное, почему он тобой так заинтересовался, вот что. Я написала, что мы с тобой в церковь ходим.
– Он, значит, верующий?
– У нас дома вся семья такая. И дедушка с бабушкой верующие были. Вообще история у семьи нашей необычная. Как-нибудь расскажу. А то лучше пусть Колька расскажет. Он все лучше меня знает. Ну, ладно, пойду я, а то темнеет уже.
Маруся ушла, оставив подруге и письмо, и карточку брата. Надя в который раз посмотрела на фотографию. Ну, ничего вроде. А в жизни-то каков? Понравится ли он ей, а она ему?
Дверь открылась – соседки вернулись с танцев. Обсуждали парней, с которыми познакомились, смеялись.
Валька сняла «гвоздики» и, сев на постель, терла ступни – натанцевала мозоли.
– Проколоть надо и йодом помазать, – сказала Надя. – Давай обработаю, а то завтра и до цеха не дойдешь.
Валентина покорно согласилась и застонала, когда Надя занялась ее вздутыми мозолями.
Николай написал Надежде несколько писем, а потом явился и сам.
Девчата с большим интересом рассматривали его. Костюм на нем новенький, видать, только что купленный; рубашка белая, воротник навыпуск, поверх пиджака. Волосы русые, аккуратно причесанные. Глаза действительно голубые и, как сразу отметила Надежда, спокойные и добрые.
Поздоровались за руку. Надя почувствовала, что покраснела. Непривычная робость враз овладела ею, а в ногах почувствовалась слабость.
Девчонки похихикивали, улыбались и с некоторым даже удивлением смотрели на кавалера Надежды.
– Ну, чего, готова? – нарочито бодро спросила Маруся. – Тогда пошли.
Надежда полезла в сумочку, хотя все нужное туда уже было положено, огляделась и пошла к двери.
На улице почувствовала себя немного уверенней.
Пошла вперед, к остановке, чтобы на трамвае ехать к парку.
– Да нам не сюда, а на эту остановку, – сказал Николай.
Голос у него спокойный, приветливый.
– Нам не в эту сторону.
– В эту, в эту, – Маруся подхватила подругу под руку. – К нам едем. Там уже стол накрывают, – и она засмеялась.
– Да вы чего? Какой еще стол? – всполошилась Надежда.
– Не бойся, не под венец тебя ведут, – продолжала веселиться Маруся. – Просто возвращение Коли отметим. А заодно и с родителями нашими познакомишься.
«Вот так так. Маруся, видать, не на шутку за меня взялась, – подумала Надя. – Нет уж, буду держать ухо востро. Еще посмотрим, они мне понравятся или чего…»
Дом оказался невысоким, во время войны построенным. Общий коридор, общая кухня, а по обе стороны коридора – двери в комнаты.
В одной комнате помещалась семья Советкиных.
– Макар Киреевич, – представился солидный мужчина с крупной головой, короткой стрижкой, с зоркими, совсем молодыми глазами. – А это Татьяна Ефимовна, жена моя, – представил он улыбающуюся женщину, которая хлопотала вокруг стола. Он уже был по-праздничному накрыт, хозяйка осматривала его и проверяла, все ли на месте.
Стол занимал почти все пространство комнаты. Справа стояла кровать, застеленная покрывалом, с горкой подушек, тоже накрытых покрывалом с кружевами по бокам; слева стоял большой сундук, окованный по краям. На подоконнике цветы в горшках, цветущая герань. На стенах коврики с изображениями лесных пейзажей. Все было, как обычно бывает в таких вот комнатах у заводчан, приехавших из деревень трудиться в город на заводы, эвакуированные из Москвы.
Но была в этой комнате и своя особенность, которая сразу бросилась в глаза Надежде. В правой стороне, на тумбочке, покрытой белой скатеркой, а поверх нее кружевной накидкой, стояла икона Богородицы в киоте. Икона была убрана крупными цветами, искусно сделанными из разноцветных кусков материи.
– Ну, что, дорогие мои, – сказал Макар Киреевич, – давайте помолимся сначала.
Помолились, уселись. Выпили по первой за благополучное возвращение Николая, за то, что честно отдал он свой воинский долг Родине. Послужил и на Волге, и немного даже в Москве, а потом на Кавказе.
Надежда видела, что родителям Коли она понравилась. А косой ее просто любуются – Татьяна Ефимовна об этом прямо так и сказала.
Потом подняла рюмку, улыбнулась Наде и сказала:
– А теперь за тебя, доченька.
Надежда так вся краской и залилась. Глянула на Николая – и у него щеки покраснели.
– Вот что, мои дорогие, – сказал Макар Киреевич, распуская галстук и расстегивая верхнюю пуговицу рубашки. – Расскажу-ка я вам про наш род Советкиных, тут история очень даже интересная. А вам знать полезно, чтобы вы потом детям своим рассказали, а они – своим. Ниточка эта родовая никогда не должна рваться, она даже золотой называется, в Священном Писании так написано.
Он устроился поудобнее на стуле и начал свой рассказ.
РАССКАЗ О ТОМ, КАК И ПОЧЕМУ СПАСЕН БЫЛ РОД СОВЕТКИНЫХ.
– Село наше, Междуречье, каких в Пензенской губернии множество. Хлеба урождались хорошие, луга вдоль по Суре заливные. Ну и скотина потому справная. Но вот от какой-то болезни умерли один за другим родители моего отца Кирея. Остались они с братом Акишей одни. Ну, что тут делать мальцам – берет их к себе родня. А у родни этой своих детей незнамо сколько. Жили бедновато. Да…
Ну, значит, идет по деревне калика перехожая. Какая она из себя не знаю, но могу представить, что привлекательная, в детстве мне таких странниц видеть доводилось. Они пусть и одеты бедно, и с сумой, и просятся на постой переночевать, а ликом обязательно светлые, потому что сильно веруют в Бога и постоянно молятся. Да и идут-то по Руси они потому, что стопы свои направляют к Святым местам. Оттого их в деревнях, калик этих, всегда встречали хорошо. И записочки им давали, чтобы они в Святых местах помолились о нас, грешных.
Ну, вот. Приходит такая вот калика перехожая в дом и к нашей родне. Видит много детишков, слушает рассказ про Кирея и Акишу, которые остались без родителей. И говорит: «А давайте я вашего младенца Кирея к себе заберу. У вас он зачахнуть может, слабенький, а я его выкормлю». Ну, родня ей поверила – отдали девятимесячного Кирея. Могли бы отдать и Акишу, но он в это время убежал на улицу.
Ну, вот. Идет она дальше, уже с младенцем. Ее звали Матрена. И эта Матрена, наверное, чем-то была шибко привлекательна, потому как не только младенца ей вручили, поверили, а еще и на постое у деда нашего Никиты она остановилась, да так и осталась. Это было в селе Вичкелей, Пензенской губернии. Этот дед Никита вернулся только с турецкой войны. Вот его-то фамилия и была Советкин. Он вдовец. Матрене этой говорит: «Ты мне по душе пришлась. Будь моей женой». А она спрашивает: «А как с Киреем?» – «Кирея усыновляю, будет мне сын».
Так-то. Матрена остается, живут они дружно, и дед Никита открывает свою лавку торговую, так как с войны за службу привез деньги, да и хорошие, – так рассказывали. Торгует селедкой, спичками там, маслицем, всякой первой необходимостью. В селе и округе его любят, потому как человек он был обстоятельный, добрый, всем в долг товар давал. А кто особо бедный, так и долги прощал.
Ну, вот. Кирей подрос, помогает отцу по лавке, туда-сюда. Вырос крепкий справный парень. Подрос и брат его Акиша, который в Междуречье остался, у родни. Ему кто-то сказал: «Твой брат Кирей жив, в селе Вичкелей живет, в лавке работает». Акиша сел на лошадь и айда брата искать. Нашел это село, эту лавку, заходит, видит брата. А они похожи были – сразу видать, что родные. Акиша говорит: «Ты Кирей?» – «Я». – «Я твой брат Акиша». – «Да ну? Чем докажешь?» – «А чего доказывать? Ты на меня посмотри».
Кирей смотрит, а тут выходит Матрена эта. Говорит: «Все правда. Я тебя, Кирюша, взяла, когда твои родители умерли, а родня твоя бедствовала. Вы – братья».
Кирей и Акиша обнялись, расцеловались. Гуляли, говорят, целую неделю.
Время идет, приходит смертный час деда Никиты. Он сыновьям все свое имущество завещает и говорит: «Революция, сказывают, будет. Но вы ей не радуйтесь. Жить хорошо будет ворам. А честному человеку трудно придется. Так что готовьтесь к жизни тяжелой».
Поняли, какой дед Никита был? Провидец во многом. Прожил он девяносто лет. Советская власть пришла, лошадь, корову, скотину всю у нас забрали. Дом раскатали, семью пустили в нищету. Ну, голодали, однако выжили. Устроились в общежитие, потом комнату дали. Ну вот и стали мы уже рабочими людьми, городскими, а не деревенскими…