Надежда новому жилищу обрадовалась несказанно. Чего еще и желать. Конечно, дом не такой, как в Свитах. Но все же, как будто вернулось былое, как будто все заново началось.
Когда есть свой дом, жизнь идет совсем по-другому. Разве сравнить с городской квартирой. Во-первых, нет этого шума, этого грохота из какой-нибудь квартиры, где молодежь затеет гулянку и эту долбежку запустит на полную мощность, которая у них называется музыкой. Да и взрослые тоже стали не отставать. Тоже к этой трясучке пристрастились. Будто у русских своих танцев не было. Да пусть бы хоть танго или фокстроты, как в молодости было, – все же не эти современные вихляния.
А главное, в своем доме окна – в сад-огород. Откроешь их – вот и ломится весна прямо к тебе в комнаты, прямо в сердце.
В огороде и саду, конечно, немало забот. Да ведь они какие хорошие. Много сажать не стали в первый год. Картошки, овощей несколько грядок. Деревья побелили; Николай Макарович с Мишей сучья обрезали, мусор вывезли.
У окон посадили цветы. Весна наберет силу, будут здесь тюльпаны, маки, незабудки и ноготки. А потом и фиалки, и пионы, а осенью – астры.
Все это в радость – живи, любуйся красотой…
Дом принялись обустраивать, прежде чем въехать в него.
И вот однажды, когда все вроде расставили по местам, Надежда почувствовала, как внезапно тело ее ослабло, и закружились стены, окна, и даже пол как будто перевернулся.
Она успела ухватиться за косяк и медленно опустилась на пол.
– Не знаю, что это, – сказала она подбежавшему мужу. Он подхватил ее на руки, уложил в постель.
Вызвал «скорую», и Надежду увезли в больницу.
Прежде ей никогда не бывало так плохо, и она не знала, что с ней происходит.
Болело слева, там, где сердце, но скоро боль поутихла, остались только слабость и забытье.
Когда она приходила в себя, то начинала думать, с кем же из детей что-то не в порядке. Николай? Нет, у него как раз сейчас все образовалось к лучшему. Храм, который строил он с такими трудами, нынче на Варвару-великомученицу освятили, радость была необыкновенная. У Володи тоже все идет своим чередом, никаких вроде происшествий не было. А Михаил только вчера здесь был. Внуки в гости приходили – Володины Женя и Владик под боком, Мишины Коля и Ваня здоровы, слава Богу. И Татьяна у Николая девушка славная, школу заканчивает…
Невестки? Все три живы-здоровы…
И никак она не могла взять в толк, что это она сама заболела, что это именно с ней, Надеждой Федоровной Советкиной, которой совсем недавно вручили памятную медаль к 60-летию Победы, именно с ее сердцем и случилась беда.
Дало сердце перебой – вот и увезли ее в кардиологию, сразу в реанимацию.
…Забытье постепенно проходило.
Вот и из палаты она стала выходить то к сыновьям, то к невесткам и внукам.
И как-то совестно стало ей лежать без дела – стала проситься домой.
Но лечащий врач не отпустил: нет, говорит, нельзя. «Вы полежите, Надежда Федоровна, полечитесь. И запомните хорошенько: никаких тяжестей не поднимать, ходить не торопясь, домашними делами заниматься понемногу. Второй раз вряд ли удастся вас поднять, понимаете, Надежда Федоровна?»
Как не понять, если, считай, уже с жизнью надо прощаться.
Страха у нее не было никакого. Сколько смертей она повидала – и ужасных, там, в лагере, и «мирных, непостыдных», как в ектении говорится. Маму проводила, Царствие ей Небесное, свекровь и свекра… Что ж, видать, и ее сроки подходят…
Пасху она встретила дома, в кругу семьи. Дал ей Господь увидеть всех своих родных в новом доме.
Разговелись после службы, потом вышли в сад.
Вот, расцвели тюльпаны – алеют, как заздравные чаши с вином. Яблони – в бело-розовой кипени, так хороши, так нежны, что смотришь – не насмотришься.
Небо голубеет, солнышко на нем – все, все радуется Воскресению Христову.
Когда из сада вернулись в дом, старший сын, теперь отец Николай, достал из портфеля небольшую книжицу. Книжица самодельная, размноженная на ксероксе.
– Вот, недавно мне подарили, – сказал он и тихо улыбнулся. – Это Акафист митрополита Трифона. Называется «Слава Богу за все».
– Какого Трифона? Древнейших времен? – спросил отец.
– Нет, это митрополит Трифон Туркестанов. Отошел ко Господу в 34-м году. За дар проповеди его звали «Московский Златоуст». Акафист так мне понравился, что я с ним не расстаюсь. Один всего икос прочту, послушайте.
Он перелистнул странички, нашел нужное место:
«Как Ты прекрасен в торжестве весны. Когда воскресает вся тварь и на тысячи ладов радостно взывает к Тебе: Ты источник жизни, Ты победитель смерти.
При свете месяца и песне соловья стоят долины и леса в своих белоснежных подвенечных уборах. Вся земля – невеста Твоя, она ждет Нетленного Жениха. Если Ты траву так одеваешь, то как же нас преобразишь в будущий век воскресения, как просветятся наши тела, как засияют наши души!
Слава Тебе, изведшему из темноты земли разнообразные краски, вкус и аромат!
Слава Тебе за радушие и ласку всей природы!
Слава Тебе за то, что Ты окружил нас тысячами Твоих созданий!
Слава Тебе за глубину Твоего разума, отпечатленного во всем мире!
Слава Тебе, благоговейно целую следы Твоей незримой стопы!
Слава Тебе, зажегшему впереди яркий свет вечной жизни!
Слава Тебе за надежду бессмертной идеальной нетленной красоты!
Слава Тебе, Боже, во веки!»