Я стоял с открытым ртом, мозг бешено работал. Кёниг, широко ухмыляясь, повернулся ко мне, оторвал пиявку, присосавшуюся к его запястью, вытер сочащуюся из ранки струйку крови, шлепнул себя по щеке, убив одновременно тридцать пять москитов, и спросил меня тоном экзаменатора: «Кто это был?» Спокойно, насколько было в моих силах, я ответил: «Водяная землеройка». В душе я благодарил пиявок и москитов за ту отсрочку, которая позволила мне сосредоточиться. Но мои мысли уже неслись дальше: водяные землеройки питаются рыбой и лягушками — и тех и других повсюду можно достать в неограниченном количестве. Водяные землеройки проводят под землей меньше времени, чем другие насекомоядные. Вот то животное, которое можно держать дома! «Я должен поймать водяную землеройку», — сказал я Кёнигу. «Это очень просто, — ответил он. — Под основанием моей палатки есть гнездо с молодыми». Именно в этой палатке я провел предыдущую ночь, а мой друг даже и не подумал сообщить мне о куторах[57]. Эти вещи для него — дело само собой разумеющееся, так же как пятнистая водяная курочка[58], клюющая крошки с его ладони, или любое другое чудо в его удивительном царстве озерных тростников.
Вечером, когда мы вернулись в палатку, Кёниг показал мне гнездо. В нем было девять детенышей, казавшихся огромными по сравнению со своей мамашей, которая юркнула в глубину, как только мы приподняли тент. Длина каждого детеныша значительно превышала половину длины самки, а вес молодого зверька должен был быть равен примерно трети или четверти веса мамаши. Иными словами, по самым средним подсчетам, весь выводок весил не меньше чем две взрослые землеройки. А ведь зверюшки были еще совершенно слепы, и кончики зубов едва виднелись в отверстиях их розовых ртов. Спустя два дня после того как зверюшки попали ко мне на попечение, они не могли самостоятельно съесть даже мягкие внутренности кузнечика. Явная жадность, с которой маленькие куторы реагировали на пищу, не мешала им бесконечно долго жевать сочный кусочек лягушачьего мяса — им никак не удавалось отделить маленькую порцию и проглотить ее. Пока мы продолжали жить в нашей палатке, я кормил своих питомцев выдавленными внутренностями кузнечиков и мелко нарубленным лягушачьим фаршем — зверьки просто процветали на такой диете. По возвращении домой, в Альтенберг, я усовершенствовал их меню, составляя нечто вроде соуса из выдавленных внутренностей различных личинок, дождевых червей и рубленого свежего рыбьего мяса, сдабривая все это небольшим количеством молока. Землеройки поглощали сказочное количество этого корма, и маленький ящичек, в котором содержалось их гнездо, казался еще меньше по сравнению с огромной фарфоровой чашкой, содержимое которой они опорожняли три раза в день.
Все эти наблюдения поставили меня перед вопросом, каким образом самке удается выкормить свой гигантский выводок. Абсолютно невероятно, чтобы она кормила их только собственным молоком. Даже питаясь гораздо более концентрированной пищей, выводок юных кутор ежедневно поедал ее в количестве, равном их общему весу, то есть почти столько, сколько весят два взрослых зверька. С другой стороны, мои наблюдения, бесспорно, доказывали, что молодые землеройки в этот период своей жизни не в состоянии поедать целых лягушек или рыб, которых им могла бы приносить мамаша. Можно лишь полагать, что самка кормит детенышей отрыжкой из пережеванной пищи. Даже в этом случае остается почти полной загадкой, каким образом взрослой самке удается добывать мясо в количестве, достаточном, чтобы прокормить себя и свое ненасытное потомство.
Когда я привез моих юных кутор домой, они были еще совершенно слепыми. Зверьки нисколько не пострадали от переезда и радовали глаз своей упитанностью и лоснящимся мехом. Черные глянцевитые шубки придавали им сходство с кротом, в то время как белый цвет нижней стороны и боков в сочетании с обтекаемыми контурами тела вызывал отчетливое воспоминание о пингвинах. И не без основания, поскольку и обтекаемые очертания, и светлая окраска брюшка — все это приспособления к водному образу жизни. Многие плавающие животные — млекопитающие и птицы, амфибии и рыбы окрашены снизу в серебристо-белые тона с тем, чтобы быть незаметными для хищников, держащихся на глубине. При взгляде отсюда блестящее белое брюшко абсолютно сливается со сверкающей поверхностной пленкой воды. Для всех этих водных существ очень характерно и то, что темная окраска спины и светлая — живота не переходят постепенно одна в другую, как у животных наземных, окрашенных по так называемому принципу противотени[59]. Последний тип окраски рассчитан на то, чтобы сделать своего обладателя невидимым сбоку за счет маскировки контрастной тени на нижней поверхности туловища. Точно так же, как и у косатки, дельфинов и пингвинов, белая окраска брюшка куторы отделена от черного цвета спинки резкой линией, которая декоративной кривой огибает все тельце животного. И вот что удивительно: очертания этой пограничной полосы отличаются не только у разных индивидуумов, но даже на двух боках одного и того же зверька. Я был весьма рад этому обстоятельству, поскольку оно давало мне возможность узнавать каждого своего питомца.
Спустя три дня после нашего возвращения в Альтенберг мои девять детенышей-кутор прозрели и начали очень осторожно исследовать окрестности ящика, где помещалось их гнездо. Наступил момент пересаживать их в специально оборудованное помещение, проектирование которого стоило мне многих раздумий. Поскольку землеройки поглощали огромное количество пищи и соответственно выделяли массу экскрементов, их нельзя было выпустить в обычный аквариум: чистая вода в течение нескольких дней должна была превратиться в зловонное месиво. Тщательное оздоровление воды было необходимо по особой причине. Оперение уток, поганок и всех прочих водоплавающих совершенно не намокает в воде, пока птица здорова. Резонно было ожидать, что мех здоровой куторы тоже должен оставаться сухим под водой. По мере загрязнения вода приобретает сильную щелочную реакцию, а мне было известно, что это скверно отражается на состоянии оперения водных птиц. При воздействии щелочи происходит реакция омыления того самого жира, который делает перо водонепроницаемым; птица быстро намокает и не может держаться на воде. Мне принадлежит рекорд — насколько мне известно, до сих пор не превзойденный ни одним любителем комнатных птиц: почти два года я держал в неволе ручных поганок, которые всегда были бодры и здоровы и в конце концов не погибли, а улетели от меня, чтобы продолжить свою жизнь на воле. Мой опыт в отношении этих птиц доказал, что залог успеха — это абсолютно чистая вода. Каждый раз, когда вода лишь слегка загрязнялась, я замечал, что оперение поганок начинает намокать. Птицы чувствовали приближающуюся опасность и пытались предотвратить ее, то и дело тревожно перебирая клювами свое оперение. Поэтому я держал этих маленьких поганок в кристально чистой воде, которая сменялась ежедневно. В отношении водяных землероек я с самого начала решил неукоснительно придерживаться того же правила.
Я взял большой аквариум — несколько более ярда в длину и около двух футов шириной. Внутри сосуда, в противоположных концах его были поставлены два маленьких столика. Тяжелые камни, положенные поверх столов, не позволяли им всплывать. Затем я наполнил аквариум водой с таким расчетом, чтобы она доходила до уровня крышки стола, но не заливала ее. Сначала я не стал придвигать столы вплотную к стенкам аквариума из страха, что землеройки могут оказаться «пойманными» в глухом пространстве под столом и, не найдя выхода, утонут. Однако позже оказалось, что эта предосторожность была излишней. Куторы, которые в естественных условиях могут проплывать большие расстояния подо льдом, способны правильно ориентироваться и в гораздо более сложных ситуациях. Ящик с гнездом был установлен на одном из столов и снабжен скользящим ставнем, который позволял закрыть выход зверькам в те моменты, когда производилась чистка аквариума. По утрам, в часы генеральной уборки клеток, землеройки обычно находились в своем домике и мирно спали, так что эта процедура не причиняла им заметного беспокойства. Мне кажется, что я вправе гордиться тем, что на основании одного только творческого воображения изобрел подходящее помещение для таких животных, в отношении которых ни один человек, не исключая меня самого, не имел ни малейшего предварительного опыта. Было особенно приятно, что описанная здесь «новинка» настолько оправдала себя, что позже я ни разу не изменил ни одной, даже самой незначительной детали.
Когда я впервые выпустил маленьких землероек в этот аквариум, они потратили массу времени на изучение крышки стола, на котором был установлен их гнездовой ящик. Кромка воды, казалось, обладала для них особой притягательной силой. Зверьки вновь и вновь подходили к краю стола, нюхали поверхность воды и словно ощупывали ее длинными, тонкими вибриссами[60], окружающими остроконечное рыльце наподобие ореола и представляющими не только наиболее важный осязательный орган, но и самый существенный из всех органов чувств. Подобно другим водным животным, куторы отличаются от наземных представителей своего класса прежде всего тем, что они совершенно не пользуются при подводной охоте органом обоняния, тогда как для большинства млекопитающих нос служит главным путеводным органом. Вибриссы кутор находятся в постоянном движении и тем самым напоминают антенны насекомых или пальцы слепого человека.
Каждые несколько минут землеройки прерывают тщательное обследование своего нового жилища и сломя голову несутся вспять — под надежное укрытие ящика. Именно так вела бы себя мышь или другой мелкий грызун при сходных обстоятельствах. Приспособительная ценность подобного поведения вполне очевидна: животное время от времени удостоверяется, что оно не заблудилось и в любой момент может отступить в хорошо знакомое, безопасное место. Чрезвычайно забавное зрелище представляют собой эти толстые черные коротышки, когда они медленно продвигаются вперед, тщательно обнюхивая и ощупывая свой путь — и в следующий момент с молниеносной быстротой уносятся назад, в свой гнездовой ящик. Столь же забавно и то, что они не скрываются в свое убежище прямо через маленькую дверцу, как следовало бы ожидать, а вскакивают один за другим на крышку ящика. Только после этого, обнюхав его край, зверьки находят отверстие и соскальзывают в него почти кувырком, буквально вниз спинкой. После многократного повторения этого маневра землеройки уже могли найти отверстие и не ощупывая его край вибриссами. Они знали в точности, где находится дверца, и тем не менее в момент бегства продолжали вспрыгивать на крышку ящика. Куторы вскакивали на его край и немедленно прыгали в отверстие дверцы. Ни разу, сколько я ни наблюдал за своими питомцами, им не пришло в голову, что их привы