И с другой стороны — сколько очарования таится в галочьих напевах, в тех многозначительных выкриках и в трогательной выразительности, сопровождающей их жестикуляции, для тех, кому знакома эмоциональность поведения этих разговорчивых птиц! Как прекрасны эти маленькие черные создания, когда они вдохновенно исполняют свои баллады, вызывающие в воображении волнующие картины и перипетии насыщенной событиями галочьей жизни!
Но песня одинокой Краснозолотой была поистине душераздирающей. Важно не то, как она пела, важно — что она пела. Вся ее песня была переполнена обуревавшими ее чувствами, вернее, одним-единственным желанием: чтобы вернулись домой те, кого она утратила. «Киав!» — пела она, — «киав» и опять «киав», с различными модуляциями, в разной тональности, со всеми переходами от нежнейшего пиано до самого безумного фортиссимо. Другие звуки лишь изредка слышались в этом скорбном напеве. «Вернитесь назад, о, вернитесь». Иногда галка прерывала пение и летела в луга, чтобы обследовать окрестности в поисках Золотистозеленого и всех остальных. «Киав!» — снова и снова кричала она, уже всерьез.
С течением времени эти вспышки страстного ожидания становились реже, и Краснозолотая проводила все свое время, сидя на флюгере нашей часовой башни и утешаясь тихими песенками. Птица оплакивала Золотистозеленого, свою утраченную любовь. «Подобно статуе Терпения, она сидела здесь, меланхолично и горько улыбаясь».
Вот так Краснозолотой удалось сохранить колонию. Не склонный к чрезмерной сентиментальности, я на этот раз поддался горю птицы. Непрекращающиеся стенания Краснозолотой, доносящиеся с чердачной крыши, побудили меня вырастить новую партию галчат, которые и дали начало возродившейся альтенбергской колонии. Ради этой страдалицы я воспитал четыре молодых галки и, как только они приобрели способность летать, посадил их в вольеру вместе с Краснозолотой.
То ли из-за моей торопливости, то ли потому, что я был поглощен другими заботами, но увы! — я не заметил нового большого отверстия в сетке садка. И прежде чем новички успели привыкнуть к обществу Краснозолотой, все четверо были таковы. Сбившись тесной группой и тщетно пытаясь найти лидера в своей среде (я уже рассказывал о подобных вещах), они кружились над садом, поднимаясь все выше и выше, пока наконец не приземлились далеко от дома, на склоне холма, покрытом густыми буковыми зарослями. Здесь я не смог бы найти своих галчат, а поскольку они еще не были обучены отзываться на мой призыв, то я почти потерял надежду снова увидеть своих питомцев. Конечно, Краснозолотая могла бы вернуть их домой, прибегнув к спасительному «киав». Старые «консулы» обычно заботятся о молодых обитателях колонии, которым грозит опасность заблудиться. Но Краснозолотая не считала этих четырех юнцов членами колонии, поскольку находилась в их обществе всего лишь полдня. Таким образом, положение вещей представлялось мне в самом черном свете, когда внезапно на смену полнейшему отчаянию пришла блестящая идея.
Я вскарабкался на чердак и в следующее мгновение вылез на крышу, держа в руках огромный черно-желтый флаг, некогда развевавшийся над домом моего отца в дни празднования юбилеев последнего императора Франца-Иосифа I. И сейчас, стоя на коньке крыши и прислонившись к громоотводу, я неистово размахивал этим символом политического анахронизма.
В чем же состоял мой замысел? Я рассчитывал с помощью этого своеобразного «пугала» загнать Краснозолотую на такую высоту, чтобы четверо юнцов, сидящих в рощице, заметили ее и подали голос. Тогда, думал я, старая птица, возможно, прибегнет к спасительной «киав-реакции» и тем самым сможет вернуть блудных детей домой. Краснозолотая была уже высоко, но, очевидно, не столь высоко, как того требовали обстоятельства. Я как сумасшедший размахивал императорским знаменем и издавал воинственные кличи краснокожих индейских племен. На деревенской улице начала собираться толпа.
Я временно отложил объяснение своих действий на будущее и продолжал эту странную манифестацию. Краснозолотая поднялась парой ярдов выше, и в этот момент галчата подали голос со склона холма. Я прекратил свою демонстрацию и, с трудом переводя дыхание, стал вглядываться в небо, где кружилась старая галка. В этот момент взмахи ее крыльев стали энергичнее, птица продолжала подниматься ввысь и наконец взяла курс в сторону леса. «Киав, киав, киав, — закричала она, — вернитесь, вернитесь назад!» Я с большой живостью скатал знамя и в мгновенье ока нырнул в чердачный люк.
Не прошло и десяти минут, как четверо лоботрясов были уже дома с Краснозолотой. С этого дня она следила за ними более заботливо и никогда не позволяла в одиночку отлучаться из дому. Эти пятеро галок стали тем ядром, из которого позже возродилась густонаселенная колония. И во главе ее стояла старая самка — Краснозолотая.
Существенная разница в возрасте между этой птицей и другими членами колонии явилась причиной того, что Краснозолотая пользовалась большим авторитетом, чем все предыдущие деспоты. Превосходила она их и своей способностью поддерживать единство стаи. Краснозолотая заботливо оберегала молодых и нянчилась с ними так нежно, словно они заменили ей собственных детей.
Казалось бы, поистине романтическое окончание биографии Краснозолотой: альтруистичная вдова посвятила остаток жизни поддержанию благосостояния стаи… но в действительности это еще не заключительный аккорд. То, что произошло на самом деле, настолько невероятно и так похоже на придуманный «счастливый конец», что едва решаюсь рассказать о дальнейших событиях.
Случилось это через три года после катастрофы, постигшей колонию, в ветреное ранневесеннее утро, когда солнечные лучи нежно касаются просыпающейся земли. Такие дни особенно благоприятны для птичьих перелетов — мигрирующие стаи ворон и галок одна за другой пересекали светлое небо. Внезапно какой-то бескрылый, торпедообразный снаряд отделился от одной такой стаи и, набирая скорость, устремился вниз, словно ныряя в воздушную пучину. Как раз над нашей крышей он замедлил падение, изящным маневром изменил направление полета и невесомо опустился на флюгер.
Это была крупная красивая галка, с блестяще-черными, отливающими синевой крыльями и сверкающим серебристым затылком, казавшимся почти белым. И королева Краснозолотая, эта бессменная управительница колонии подчинилась пришельцу без единого жеста неудовольствия. Императорствующая дама сразу преобразилась в робкую покорную девушку. Она задергала хвостом и затрепетала крыльями именно так, как это делает застенчивая галочка-невеста. Уже через час после появления незнакомца эти двое были едины во всех своих поступках и желаниях. Они вели себя в точности, как давнишняя супружеская пара.
Интересно, что этот крупный самец практически не встретил оппозиции со стороны других галок колонии. Признание его первенства прежней правительницей колонии, казалось, сразу же характеризовало его в глазах всех прочих галок как птицу «Номер Один».
В моем распоряжении нет неопровержимых научных доказательств в пользу того, что этот великолепный самец был не кто иной, как Золотистозеленый, пропавший супруг Краснозолотой. Окрашенные целлулоидные колечки могли сломаться. И Краснозолотая уже давно потеряла свое кольцо. Так или иначе, пришелец, без сомнения, был членом первоначальной колонии. Об этом свидетельствовала его доверчивость к людям и та готовность, с которой он залетал внутрь чердака. Дикие галки, присоединяющиеся к колонии, всегда вели себя совершенно иначе. Эта птица, безусловно, была одним из четырех-пяти старейших «консулов» прежней колонии. Что до меня, то я верю, по крайней мере очень хочу верить, что наш незнакомец был именно Золотистозеленый.
Воссоединившаяся парочка в дальнейшем дала жизнь не одному выводку многообещающих юных галок. И сегодня в Альтенберге галок больше, чем ниш, удобных для их гнездования. Птицы живут в каждом отверстии стены, в каждой каминной трубе.
Задолго до начала последней войны мой отец писал в автобиографии: «Стаи этих птиц летают, особенно в вечерние часы, вокруг высоких фронтонов, перекликаясь своими пронзительными криками. Иногда я просто убежден, что понимаю их: постоянные квартиранты, верные вашему дому, мы будем жить в этом орлином гнезде, доколе один камень держится на другом, предоставляя нам убежище и защиту».
Постоянные квартиранты! Возможно, именно благодаря этому постоянству галки заняли свое место в наших сердцах. Когда осенью и даже в мягкие зимы слышатся их весенние песни, когда они затевают свои бесстрашные игры с беснующимся ураганом — они задевают во мне ту самую струну, которая звучит в ответ на трель крапивника, распевающего в ясный морозный день, или при виде вечнозеленого растения в снегу. Они поддерживают во мне надежду и крепость духа — те самые чувства, символом которых издавна стала рождественская елка.
Уже давно ушла от меня Джок, пав жертвой несчастного случая. Краснозолотая погибла в старости, застреленная из духового ружья соседским сорванцом. Я нашел ее мертвой в саду. Но колония галок в Альтенберге процветает до сих пор. Галки носятся вокруг нашего дома, направляя свой полет по тем самым невидимым маршрутам, которые некогда были проложены Джок, и пользуются теми же восходящими потоками воздуха, которые подбрасывали Джок к небу. Они верно чтут все те традиции, которые господствовали в нашей первой колонии и были переданы следующим поколениям через Краснозолотую.
Как благодарен я буду судьбе, если найду хотя бы одну тропинку, по которой смогут последовать за мной другие исследователи. И сколь бесконечно счастлив я буду, если мне удалось открыть один-единственный «восходящий поток», который сможет поднять кого-нибудь из ученых повыше, откуда он увидит немного дальше, чем смог увидеть я сам.
Глава двенадцатаяМораль и оружие
Te, кто способны ранить, но не ранят,
Не делают того, что ждем от них…
Ранним весенним утром в начале марта, когда в воздухе уже пахнет Пасхой, мы с дочерью отправились на прогулку в Венский лес. С непревзойденными в своей прелести склонами венских окрестностей, поросшими высоченными буками, могут сравниться по красоте лишь немногие уголки земли. Мы приближались к лесной прогалине. Гладкие стволы могучих буков расступились, и нашим глазам открылся Хорнбим, одетый от вершины до подножия пышной светло-зеленой листвой. Теперь мы продвигались вперед медленно и осторожно. Прежде чем миновать последние заросли кустарника и выйти на широкий луг, мы поступили так, как на нашем месте поступил бы всякий дикий зверь (кабан, леопард) или опытный натуралист-следопыт или зоолог, — мы внимательно осмотрелись, находясь под укрытием зарослей, которые и охотнику, и спасающемуся от него дают одинаковое преимущество: все видеть, самому оставаясь невидимым.