«...Уэллс замечателен прежде всего тем, что он... будучи очень глубоким натуралистом, в то же время обладает исключительным художественным талантом и свои научные романы сделал настоящими художественными произведениями. В этом смысле он настоящий хороший реалист-психолог, реалист-социолог».
Герберт УэллсЧЕЛОВЕК-НЕВИДИМКАРоман и рассказы
О невидимом, но всем известном герое
В своей автобиографической повести «Последний поклон» Виктор Астафьев рассказывает, как в пору его беспризорного детства, когда он со своим, товарищем Кандыбой ютился в заброшенной парикмахерской, он стал вдруг обладателем целого вороха книг.
«Я долго боролся с собой, пытаясь определить, что же все-таки читать в первую очередь. «В когтях у шантажистов», «Джентльмены предпочитают блондинок» или «Человека-невидимку»? «Невидимка» переборол всех. Я читал эту книжку почти всю ночь, затем день и вечер, пока не выгорел до дна керосин в фонаре».
Вот какой увлекательный роман написал Уэллс!
Притом книга эта одинаково увлекла сибирского беспризорника начала тридцатых годов и таких людей, как Александр Блок, Юрий Олеша, и множество других читателей во всех странах мира. Этот роман окончательно утвердил славу Уэллса. С момента, когда он был написан (1897), автора, которому только пошел тридцать второй год, все чаще называют классиком английской, а чуть погодя и мировой литературы.
Завоевать подобное положение ему было очень непросто. Он был одним из тех писателей, которые, к удивлению многих, пришли в конце прошлого века в литературу из далекой от культуры среды. Хуже того — родители Уэллса были еще заражены кажущимся теперь комичным, но тем не менее весьма дававшим себя знать сословным снобизмом. Детям своим они даже запрещали играть со сверстниками «из простонародья». Ведь как-никак они были из господских слуг, более того — из «старшей прислуги», тех, кто больше отдавал распоряжения, чем делал что-то своими руками. Мать Уэллса была домоправительницей в постепенно нищавшем поместье Ап Парк, отец его происходил из семьи старшего садовника лорда Лисли. Сам он, правда, до положения старшего слуги так и не поднялся, но «высокое» его происхождение сыграло свою роль, когда тридцатилетняя Сара Нил приняла решение выйти замуж за младшего и по должности и по годам садовника из того же Ап Парка. К моменту рождения своих детей они были уже людьми независимыми — владели посудной лавкой в маленьком городишке Бромли, успевшем с тех пор слиться с Лондоном. Доходу лавка не давала. Саре Уэллс пришлось вернуться на время к старым хозяевам, Джозеф Уэллс сделался профессиональным игроком в крикет, но с «собственным торговым предприятием» они расстаться не пожелали. Они гордились, что были лавочниками!
Их сын Герберт Джордж, родившийся в 1866 году, этим уже не гордился. Позже он напишет несколько романов и повестей о приказчиках и лавочниках, где они представлены в комическом свете. Но пока что он еще не писатель, а мальчик из грязной и бедной посудной лавки, мечтающий вырваться из этой среды, жадно поглощающий книги, рвущийся к учению. Две попытки матери пристроить его в мануфактурный магазин (эта отрасль торговли считалась весьма почтенной) кончились неудачей. В первый раз его прогнали, во второй раз он сам сбежал. Потом Уэллс недолго работал в аптеке, где приобрел некоторые познания в фармакопее, и наконец нашел себе место помощника учителя в начальной школе. Когда в Лондонском университете открылся педагогический факультет, он без труда получил там стипендию, блестяще окончил первый курс (биология), неплохо второй (физика) и провалился на экзаменах по минералогии, которыми завершалось обучение. Он был к этому времени совершенно истощен из-за постоянного недоедания и упорных занятий. К тому же Уэллс не умел заниматься неинтересным делом, а минералогия его не увлекла. Эта наука показалась ему беспорядочным скоплением фактов, он же рвался к широчайшим обобщениям. Его страсть к теории удовлетворяла прежде всего биология. Это была в ту пору передовая, революционная отрасль знания — в ней еще только утверждался дарвинизм, и учителем Уэллса был ученик Чарлза Дарвина, выдающийся ученый и публицист Томас Хаксли (Гексли). Уэллс тоже никогда не переставал заниматься биологией, в пожилом уже возрасте защитил докторскую диссертацию по этой специальности и привил любовь к ней одному из своих сыновей, сделавшемуся потом академиком-зоологом. Это тот самый Джип, с которым мы встретимся в рассказе «Волшебная лавка».
Было у Герберта Уэллса еще два пристрастия. Одно — к социальным теориям. Студентом он ходил на собрания, которые устраивал Уильям Моррис, принадлежавший к числу основателей социалистических организаций в Англии, и быстро проникся социалистическими идеями. Им он тоже сохранил верность на многие годы, хотя в юности они имели у него куда более радикальный характер, чем впоследствии. Второе увлечение Уэллса не просто пересилило все остальные, оно как бы вобрало их в себя. Он постепенно становился писателем, причем особого толка. Для Уэллса фантастика оказалась инструментом познания мира, причем инструментом совсем особого рода — дающим возможность проникнуть под поверхность явлений, познать мир в широчайших масштабах, увидеть будущее в настоящем.
Первый роман Уэллса — «Машина времени» — был встречен с энтузиазмом. Поражал уже сам масштаб мышления этого словно бы возникшего из небытия фантаста. Мир был показан в тенденциях его возможного развития на десятки тысячелетий вперед. На такое не замахивался даже Жюль Верн, привлекавший современников смелостью технических предсказаний. Уэллс, как показало ближайшее будущее (об этом, впрочем, можно было отчасти догадаться уже по первому роману), не уступал в этом отношении своему предшественнику, но он показал себя еще и крупным социальным мыслителем. Таким же он явился и в следующем своем романе — «Остров доктора Моро». Однако этот роман, ныне признанный одним из крупнейших произведений мировой фантастики, не был понят современниками. Чтобы окончательно утвердиться на том высоком месте, которое Уэллс сразу же занял в литературе, понадобился еще «Человек-невидимка».
Этот роман показал, какими возможностями внутреннего развития обладал Уэллс. Как ни интересны были его предшествующие романы, люди были в них обрисованы лишь в самых общих чертах. В «Человеке-невидимке» в центре повествования стоит человеческая личность. Притом хорошо автору знакомая.
Люди, близко знавшие Уэллса, сразу заметили подозрительную схожесть некоторых черт характера автора и персонажа, им нарисованного. В этом человеке зрелого ума была какая-то неизбывная невзрослость. Он рассказал потом в своей автобиографии, как, будучи помощником школьного учителя, кинулся однажды с кулаками на ученика, который никак не мог решить математическую задачу, и с криком долго гнал его по деревенской улице. Нечто подобное случалось с ним и на старости лет. Он мог прийти в исступление от того, что куда-то запропастилась шляпа или что не так поставили электрическую розетку, а гувернантка детей Уэллса рассказала в своих воспоминаниях, как он однажды запустил в нее книгой, потому что она принесла ему не ту, о которой он ее просил, и как неловко ему потом было...
Гениальный ученый Гриффин — тоже обыкновенный человек со своими слабостями. И как раз благодаря этому он становится нам близок. Нам интересно и понятно все, что он делает, и в нашем отношении к нему возмущение соединяется с чем-то похожим на сочувствие. Его желание установить на земле царство террора отвратительно. Он опасен для людей, и его так или иначе надо обезвредить. Но когда приходит возмездие, мы не торжествуем, напротив, нам жалко Гриффина.
Ибо человек, задумавший все эти злодеяния, никак не злодей. Он говорит не от своего лица. Даже не от лица кого-либо из своих друзей. Он законченный индивидуалист, и друзей у него нет. Как это ни парадоксально, он говорит от имени тех, кого ненавидит.
Города Айпинга нет на карте. И вместе с тем всякий желающий мог без труда его увидеть. Для этого достаточно было посетить любой из провинциальных английских городков. Здесь нашелся бы точно такой же трактир, пусть название его было бы не «Кучер и кони», очень похожая хозяйка и как вылитые — пастор, аптекарь и прочие обыватели. Люди это все добродушные, незатейливые, и если что и вызывает их шумный протест, то это вещи, которые совершенно так же задели бы всякого. Кому, скажем, понравится, если его схватить за нос невидимой рукой? Но их-то и ненавидит Гриффин. За их недалекость, за их косность, за их неспособность хоть сколько-нибудь заинтересоваться тем, что составляет предмет всех его интересов,— наукой. А впрочем, только ли за это? Достойна ли их ограниченность такого сильного с его стороны чувства? Нет, разумеется.
Дело в другом. Гриффин чувствует свое внутреннее с ними родство. Ему нужно напряжение всех душевных сил, чтобы от них оторваться. Он такой же мещанин, как они, он выражает их подавленные, неоформленные, но глубоко укоренившиеся представления о силе, власти, величии. Гриффин — человек, совершивший научный подвиг, и Гриффин — маньяк, одержимый жаждой власти, Гриффин — порождение мещанской среды и Гриффин — ее жертва,— какой сложный, глубоко коренящийся во многих тенденциях XX века образ создал Уэллс! И какую «крепкую», выразительную, соразмерную во всех своих частях книгу он написал!
Удивительно ли, что «Человек-невидимка» — самое по сей день читаемое произведение Уэллса и что литературным подражаниям этому роману нет числа? По мотивам «Человека-невидимки» было сделано несколько кинофильмов.
«Человек-невидимка» воплотил многие лучшие черты писательской манеры Уэллса. Здесь перед нами воистину «реалист фантастики», как назвал Уэллса английский писатель Джозеф Конрад.
То же самое можно сказать и о рассказах Уэллса.