Наивно? Еще как. Но до чего же здорово!
– Счастливо добраться! – напутствовал меня скопидом.
– Счастливо разбогатеть, – ответил ему я. Он заулыбался, не уловив иронии.
До центра города я добрался пешком. Степнянск – не Новый Пекин, его можно пройти из конца в конец за какой-нибудь час, а если быстрым шагом, то и за полчаса. Помнится, нашей темпированной боевой группе понадобилось всего несколько минут, чтобы домчаться от окраины до центральной площади, вдобавок отстреливая по пути земных десантников и местных полицейских. Еще тогда я удивлялся, как, оказывается, мал наш городок! А он и вправду мал, хотя уступает только Новому Пекину. Зато насколько уступает! Вернувшись на Твердь с Марции, я был поражен размахом строительства в столице. Откуда что взялось? Ответ я нашел сейчас: из провинции. Хм, если это продолжится, то очень скоро мои соотечественники возненавидят столичных жителей точно так же, как мы когда-то ненавидели землян…
Почему бы и нет? Надо же людям кого-то ненавидеть, не всех же любить. Сегодня ненавидят тех, завтра этих. Кто затруднится с выбором объекта ненависти, тому подскажут. Местные кукловоды кое-чему научились, и только куклы ничему не учатся и учиться не умеют. Придет время – опять начнут лить свою и чужую кровь, причем из самых высоких побуждений, и опять, конечно, останутся в дураках!
Так было, так будет. Я даже полагал крамольно, что в том и состоит счастье – нет, не отдельного человека, конечно, а всего человечества. Мол, упоенно повторяя старые ошибки, по крайней мере не наделаешь новых, куда более серьезных, а то и фатальных… Может быть. Но теперь появился Ореол, и это изменило всю картину. Как ни крути, а выходило, что человечество Ореолу все-таки необходимо или, по меньшей мере, желательно. Пусть всего-навсего как мусорный бак. Обидно? Возможно. А только мусорный бак – вещь полезнейшая, попробуйте-ка обойтись без него!
А это значит, что Ореол при всем его высокомерии и презрении к человечеству, возможно, не допустит нашего самоуничтожения. И «темпо» он уничтожил для нашего же блага, хотя для этого пришлось стерилизовать целую планету. Можно пойти в рассуждениях еще дальше и предположить, что человечество необходимо Ореолу еще и в качестве страховки – ну, например, от вырождения. Как резерв. Не зря же одна из задач мусорщиков – доставлять в Ореол избранных, вроде Франсуазы Барбош!
И что же получается? А получается подобие гармонии: некая группа людей совершила колоссальный рывок вперед, но и остальным грех жаловаться. Они нужны. За ними даже приглядывают с благой целью, а на уподобление мусору можно не обижаться – это ведь только слова…
Светило настоящее твердианское солнце, было тепло совершенно по-твердиански, я чувствовал себя дома, и мысли лезли в голову самые приятные. О чем это я сейчас подумал? О гармонии мира, кажется? Не знал, что я такой остряк.
В бывшей маминой квартире жили другие люди. Я навел справки в мэрии – оказалось, что мама теперь снимала квартирку на окраине. Пришлось снова топать пешком через полгорода. Можно было взять наемную колымагу, но я предпочел пеший моцион. Не люблю, когда машина дребезжит, будто собирается развалиться на части, и плюется маслом во все стороны. Вдобавок я еще не насмотрелся на город моего детства.
Вот центральная площадь – здесь мы встречали земного министра, а вон оттуда Джафар стрелял из рогатки. Вон переулок, которым мы удирали, он ведет к нашей школе. А вон и стадион, где я геройствовал непонятно зачем и где меня мазнуло лучом летаргатора. Над центральным входом рабочие крепят плакат с чьей-то рожей – значит, ожидается не матч, а концерт.
И стадион худо-бедно отремонтирован, и рожа незнакомая… Н-да, нетороплива провинциальная жизнь, однако я и от нее отстал. Когда возносишься в небеса, поневоле перестаешь замечать мелкие подробности внизу.
А я вознесся! Ностальгические воспоминания о давно прошедшем соседствовали во мне с высокомерным презрением к убогости этой дыры. Степнянск, конечно, дыра, и вся моя Твердь – дыра. Нет, существуют и более зияющие дыры, скажем, достопамятная Саладина, откуда родом Вилли. Для него та дыра оказалась дырою в небо, так что не будем огульно презирать все дыры… Для ореолитов вся наша Вселенная – не просто дыра, а помойка, однако же они не собираются ликвидировать ее – нужна, значит.
Я едва нашел мамину квартиру. Облупленный двухэтажный дом, окруженный заросшими сорной травой огородами, казалось, не развалился только потому, что ждет достойного повода вроде подземного толчка, – и не дождется, поскольку землетрясений у нас не бывает, и однажды со вздохом сожаления обрушится без всякого повода. Словом – ужас.
– Ларс! Сынок!
– Здравствуй, мама. Как ты?
Я сам видел, как она живет. Квартирка – чистенькая, но бедная, очень бедная. О здоровье я и спрашивать не стал – не такой человек моя мама, чтобы пожаловаться на болячки даже сыну.
– Ничего. Живу понемногу. Ферму продала, пенсию получаю, мне хватает…
Хватает, как же!
– Отец тебе ничего не присылает?
– У него бы я ничего не взяла.
Сказано было с ожесточением. Странно, в былые годы мои родители, хоть и жили порознь, оставались друзьями и, разумеется, соратниками в подпольной борьбе. Позднее мама стала министром в его правительстве. Пусть не было нежных чувств, но общая-то цель у них была!
– Кретин он! – зло сказала мама. – Прогадил все, что мог. Довел страну до Беспорядков. Как мы могли бы жить, если бы не он! Какие дела могли бы делать! Сам Майлз Залесски нам позавидовал бы! Жаль, что тебя в ту пору не было на Тверди, а то, может, ты образумил бы отца…
И полился водопад обвинений в адрес Варлама Гергая: и то он сделал не так, и это не так, а тут прошляпил, упустив блестящую возможность поднять свой рейтинг, а там, наоборот, поддержал дохлый проект, и с Игнатюком вовремя не разобрался, и с метрополией заигрывал слишком открыто, и сепаратизм северян проспал, и промышленных магнатов разозлил, и всем надоел, включая многих соратников, и вообще не делал ошибок только в тех случаях, когда их невозможно было сделать… Обвинения перемежались крепкими словцами – в прежние времена мама не была до них охотница.
– А главное, какого хрена он услал тебя на Марцию? Время же ушло! Ты мог бы сделать карьеру, мог бы сейчас быть лидером оппозиции вместо этого пердуна. И какая это была бы оппозиция! Реальная сила, не то что…
Она не вспомнила, что с Марции я едва успел унести ноги, в чем даже не было моей заслуги – чистое везение. Она бушевала, пеняя на упущенные мною возможности. Ах, как бы я мог жить сейчас! К каким великим делам мог быть причастен! Сколько людей зависело бы от меня, поддерживало бы меня, молилось бы на меня! Какие открывались перспективы, а что вышло? И отец не у дел, и у меня пенсия маленькая, да и платят нерегулярно, и ты, сынок, вырос обормотом, не понимающим, где его счастье…
Я попросил ее подождать меня немного, а сам смотался в ближайшую лавочку, накупил всего самого вкусного и, вернувшись, вывалил перед онемевшей мамой гору деликатесов. Протянул две пачки денег.
– Это тебе, ма. Бери, у меня еще есть.
– Ларс, сынок… – Мама была потрясена.
– И бросай эту квартиру, найди получше. О деньгах не беспокойся, деньги будут.
– Сынок… Я так рада… Значит, у тебя все хорошо? Как ты живешь?
Наконец-то. Я уж думал, она позабудет об этом спросить. Кто был у власти и потерял ее, тот дважды контужен и обычно не сознает этого.
– Хорошо живу, ма. Работа важная, интересная.
– А где?
– То здесь, то там. Почти везде. Земля, Прииск, Китигай… разве упомнишь? Путешествую по делам фирмы.
– Какой фирмы?
– Ты ее не знаешь, у нее нет здесь представительства. А вообще крупная фирма, очень солидная.
– Крупнее, чем корпорация Залесски?
– Ну что ты, ма! Гораздо крупнее. Майлз перед нами карлик.
– Это хорошо. – Мама почти успокоилась. – Ты еще не женился?
– Пока нет.
– Плохо. Неужели до сих пор не можешь забыть свою Дженни? Здесь она все равно была бы чужой. Хочешь познакомлю с хорошей девушкой? Она из приличной семьи, коренная твердианка, род восходит к первопоселенцам… Как раз то, что надо.
– Не надо, ма, об этом.
– Ладно, не буду. Но ты все же подумай… А как у тебя насчет карьерных перспектив?
– Есть перспективы, – соврал я.
Хорошо, что мама не спросила, какую должность я занимаю, не то мне опять пришлось бы лгать. Какая мать поймет сына, устроившегося мусорщиком? Не объяснять же ей, что такое мусорщик Ореола!
Для нее, возможно, – предатель. Но не исключено, что, напротив, очень дальновидный, хорошо устроившийся человек. Я не знал, что победит в ней, твердианский патриотизм или желание, чтобы сын хорошо устроился, раз уж это не получилось у родителей, не знал и не жаждал узнать.
– Я так рада, Ларс, – сказала мама. – Знаешь, я боялась, что отец втравит тебя в очередную свою авантюру…
Глава 2
Я не остался ночевать – соврал, что вырвался в Степнянск всего лишь на несколько часов, и действительно уехал в Новый Пекин вечерним поездом. Маму я порадовал, но сам был не рад. Уж лучше бы она осталась на ферме, чем лезла во власть по головам опьяненных победой дураков! И все ее комплексы, вся неутоленная жажда быть над толпой, жить лучше толпы, командовать толпой осталась бы под спудом. От этого все выиграли бы, и она первая.
Что ж, в свое время мы все радостно ступили на путь, суливший либо тюрьму, либо гибель, либо славную победу и лучезарное будущее. Победа вышла славная, этого не отнять, а что до лучезарного будущего, то все мы, похоже, страдали аберрацией зрения. Даже Варлам Гергай.
Я нашел его там же, где в прошлый раз, – в охраняемом загородном домике, окруженном живой изгородью. Отец самолично подстригал ее, то и дело приподнимаясь на цыпочки. При виде меня он едва не уронил ножницы.
– Ларс! Где тебя носило столько времени?
– Проще сказать, где меня не носило, – рассмеялся я.