Майлз не смог ничего сказать – казалось, что ему отрезали язык. Запаниковав, он перебрался на дальний от кресла край дивана, так что заскрипела кожа. Вдруг на спинку дивана вскочила белая кошка. Майлз посмотрел на нее, затем опять на мистера Чемберлена, который превратился в еще более призрачную фигуру- Длинные седые волосы на подбородке. Острый нос. Зубы, похожие на запеченные зерна кукурузы.
– Человек-Паук, – заговорил он, его голос эхом отдавался в ушах, на губах играла отвратительная улыбка, – ты не знаешь меня, но я знаю тебя. И я приду за тобой.
Глава 9
Ты не знаешь меня, но я тебя знаю! – веселым тоном крикнул отец в коридоре. Майлз проснулся, сердце билось, как дикое животное, пытающееся вырваться на сво-боду из его груди. – Если ты пойдешь, Рио, Майлз вернется домой с выбритой полоской на брови и несколькими проборами.
– Ха! Джефф, уже давно не девяностые. Подростки больше не выбривают полоски на бровях.
– Суть не в этом. Просто ты разрешишь парню стричься, как он захочет.
– Ну, потому что это его волосы, дорогой.
– Да, я знаю, – тук-тук-тук. – Майлз, сын, вставай. Прежде чем поехать в тюрьму, тебе еще нужно успеть подстричься. – отец пошел обратно по коридору. – Да, детка, я знаю, но он ходит в эту школу, и я не хочу, чтобы о нашем сыне говорили всякую ерунду. Так что до лета будем стричь его аккуратно, а потом пусть хоть брови сбривает, мне все равно.
– Что ж тебе его брови все покоя не дают?
«Доброе утро», – сказал Майлз самому себе, закрывая руками глаза, чтобы они постепенно привыкли к свету, заливающему спальню через окно. Однако один глаз не открывался. Он тер его и тер, пока глаз не начал слезиться, но слезы все равно не вымывали то, что в него попало. Парень пошел в ванную, двумя пальцами раздвинул веки, а второй рукой вытащил то, что мешало моргать. Он рассмотрел находку – длинный белый волос.
Затем долгий горячий душ.
Однако недостаточно долгий, потому как вскоре мать постучала в дверь ванной.
– Майлз, вообще-то нам еще платить за горячую воду, – и следом, – Майлз, твой отец уже устал ждать, а ты знаешь, что это значит.
Это означало, что отец съест завтрак Майлза. Просто из вредности.
В конце концов Майлз выбросил из головы странный сон, перестал обливаться кипятком в душе, оделся, быстро проглотил свой завтрак: яйца и приготовленные в микроволновке вафли, – поцеловал маму, посмотрел, как отец целует маму, и отправился на выполнение субботней миссии номер один: пошел в парикмахерскую.
– Послушай, что я тебе скажу.
– Нет, это ты дослушай. Я стригусь здесь с самого детства, а теперь ты заставляешь меня заплатить тридцать долларов за чертову стрижку, Хаус? Самая короткая стрижка и бритье – тридцать долларов?
– Ну да, пятнадцать за стрижку и пятнадцать за бритье для взрослых. За детей – десять долларов. За гениев – восемь, – Хаус кивнул на Майлза.
– Ага, это грабеж, – простонал клиент.
– Грабеж? Да вы, шутники, меня просто убиваете. Майкл Джордан говорит: «Сегодня я решил продавать свои кроссовки по три сотни баксов за пару», и вы все без проблем идете и покупаете их по цене космического корабля. А потом ходите – кроссовки как из будущего, вот только ваши задницы все еще здесь. Но как только, – Хаус, владелец парикмахерской «У Хауса», поднял палец в воздух, – как только я подниму цену на стрижки, вы начинаете ныть и жаловаться. Не говоря уже о том, что вас сюда насильно не загоняют.
Он стриг мужчину, одетого в рабочую форму – грязные джинсы и перепачканные ботинки. Ножницы порхали над его головой, и волосы, как снежинки, летели на пол.
– Слушай, я просто считаю, что должна быть какая-то скидка для постоянных клиентов, – мужчина, споривший о цене, сидел рядом с Майлзом и его отцом. Он был похож на тех парней, которым уже под пятьдесят, но они каждые выходные играют в баскетбол с ребятами типа Бенджи и Слизистого, чтобы чувствовать себя моложе.
– Скидка? – Хаус перестал стричь и указал ножницами на мужчину. – Да что ты знаешь о скидках? Если я всем буду делать скидки, то не смогу оплачивать аренду помещения. Что ты тогда, будешь звать меня в свои люксовые апартаменты, чтобы я тебя постриг и побрил твою рожу? Вы, говнюки, так говорите, как будто Нью-Йорк – это не новый Диснейленд! А когда последний раз Микки Маус предлагал тебе бесплатно пройти в свой замок или что там у них? А? Никогда!
– Дружище, давай уже поторопись, мы все хотим постричься. Много разговариваешь.
– Пострижешься, не переживай. К тому же ты знаешь правила: жди или проваливай. Ты все равно после Малыша Отл, – Хаус говорил про Майлза. – Вы все знаете, почему я его так зову – потому что он всегда получает в школе отлично. Один из самых умных людей в нашем районе и определенно самый умный в этой парикмахерской.
Мистер Фрэнки, чьи джинсы были перепачканы краской, играл в шахматы с Дерриком, одним из самых молодых парикмахеров, у которого в это время дня не было клиентов. Он обычно стриг маленьких детей, потому что умел говорить смешным писклявым голосом, отчего они всегда переставали плакать, а они приходили обычно после одиннадцати. Также здесь была мисс Шайн. У нее были короткие волосы, и она всегда приходила к Хаусу их подровнять.
– Мой Сайрус раньше тоже учился на отлично. Таких ботаников было еще поискать, сказала мисс Шайн с неуверенным умилением в голосе. – Пусть это послужит для тебя уроком, Майлз: наркотики – зло.
– Да, мэм, – подтвердил Майлз.
Мисс Шайн кивнула и поджала губы.
– Где теперь старина Сайрус? – спросил Хаус. – Сто лет его не видел.
Мисс Шайн посмотрела на него безжизненным взглядом.
– Я тоже. Уже давно полицейские пришли ко мне в дом и забрали его. С тех пор я о нем не слышала, но полагаю, ему лучше быть там, чем здесь. Хотя бы там ему могут помочь завязать.
– Да, – сказал отец Майлза. – Уверен, с ним все хорошо.
Затем повисло молчание. Настолько давящее, что казалось, будто потолок начал опускаться на посетителей парикмахерской. Наконец Хаус снова заговорил.
– Знаете, кого еще я давно не видел? Пассажира Бенни.
– Кого? – мисс Шайн вышла из транса.
– Бенни. Бездомный парень, который жил в машине здесь за углом. Я иногда его стриг, а он взамен подметал полы.
– А, помню. Только не знала, как его зовут. Я всегда на День благодарения и Рождество оставляла на багажнике печенье в банках из-под кофе. Тоже давно его не видела.
– А я видел, – сказал Фрэнки. – Недели две назад. Его вытащили из машины и бросили в тюремный фургон.
– Что он сделал? – спросил Хаус, стряхивая волосы с шеи и рубашки рабочего.
– Понятия не имею, – ответил Фрэнки. – Но больше я его не видел.
Майлз вспомнил стихотворение, которое писал на занятии у мисс Блауфусс, про Пассажира Бенни – «Исчезающий человек». Он жил здесь так давно, но так мало людей знали его имя. То же самое с Ником. Он почти не выходил из дома, так что если вы не жили в доме напротив, откуда можно было увидеть, как он выглядывает из-за занавесок, вы бы и не знали, что он там жил. Сайрус Шайн большую часть времени тоже жил как зомби, игнорируемый остальными. Прозвище «невидимый человек» подошло бы ему как нельзя кстати.
Все в парикмахерской покачали головами, а затем разговор продолжился как обычно. Хаус побрызгал волосы строителя спреем для укладки, и воздух наполнился ароматом кокоса и ванили. Затем Хаус рукой уложил прическу и поднял перед лицом клиента зеркало.
Мужчина кивнул, заплатил, оставил на чай и ушел.
– Малыш Отл, твоя очередь! – позвал Хаус, стряхивая волосы с кресла.
Как только Майлз сел, отец тут же распорядился:
– Цезарь. Покороче. И без всяких выкрутасов, пожалуйста.
– Ого, расслабься, Джефф. Как будто я его никогда раньше не стриг. Когда он сидит в моем кресле, можешь быть спокоен, я сам обо всем позабочусь, – сказал Хаус. – Ладно, как школа, Майлз?
– Нормально.
Отстой.
– Уже придумал, как создать устройство для телепортации?
– Хотел бы я себе такое, – Деррик побил пешку конем.
– Нет пока, – сказал Майлз. – Я пытаюсь не отвлекаться, чтобы поскорее окончить школу.
А еще я думаю, что мой учитель хочет меня убить.
– Как я тебя понимаю, – сказал спорщик, сидевший рядом с ним. – Я вот тоже хочу, чтобы Хаус не отвлекался, потому что мне нужно поскорее закончить с этим.
И снова пошло-поехало, болтовня о ценах на стрижки, сплетни о том, за сколько такой-то продал свой дом и во сколько ему обошелся новый на южном побережье. Периодически Хаус прибавлял звук у радио, когда играла его любимая музыка – биты восьмидесятых, которые отец Майлза использовал для примера, чтобы показать настоящий хип-хоп. И ощущение пластиковой насадки, скользящей по голове Майлза, волосы, падающие на лицо, горячее лезвие на шее, затем на лбу и знакомое жужжание в ушах. Когда стрижка была готова, отец Майлза встал, чтобы расплатиться, но Майлз достал остатки своих денег, заработанных во время дурацкого танцевального батла в поезде днем ранее.
– Я заплачу, – сказал он отцу, отсчитывая деньги.
– Сынок, ты что, в стрип-клубе подрабатываешь? – спросил Хаус.
Деррик и спорщик рассмеялись. Мисс Шайн отвернулась, чтобы скрыть улыбку.
– Нет.
– Очень на это надеюсь, – заметил отец Майлза.
– Правда, – Майлз отдал деньги Хаусу, – но мне действительно нужна работа. А раз Бенни пропал – то есть его арестовали – может, я мог бы подметать здесь по субботам?
Хаус кивнул, все еще держа Майлза за руку. Деньги были зажаты между их ладонями.
– Сколько ты хочешь?
– Десять долларов в час и бесплатные стрижки для меня и для него.
Хаус посмотрел на отца Майлза, который с гордостью наблюдал за происходящим.
– Сколько тебе? Тринадцать?
Перед глазами Майлза мелькнул урок мистера Чемберлена. Он сидел на полу перед сломанным столом.
Тринадцать.