Майлз снова откинулся на кровати. Он уже все решил. С него хватит. С завтрашнего дня он начнет делать то, что давно должен был сделать. Пора перестроиться.
Но пока, за остаток вечера, он собирался просмотреть столько программ «Американского воина-ниндзя»[11], сколько сможет. Он снова выстрелил паутиной в телевизор, включая его в третий раз, а Ганке развернулся к столу и принялся что-то печатать на ноутбуке. Закончив, он отодвинулся в сторону. Текст был напечатан таким мелким шрифтом, что нормальный человек не смог бы прочитать его через всю комнату. Но Майлз мог.
МАЙЛЗ МОРАЛЕС – ТУПИЦА
Зачем бросать то, что получается лучше всего?
Возможно, для тебя это значит стать свободным, но что если это вовсе не свобода?
Что если она станет для тебя тюремной камерой, хоть твоя семья и будет при этом счастлива?
И хотя Майлз мог отчетливо разобрать текст на странице, он также знал, что Ганке не мог понять, каково ему. Поэтому Майлз покачал головой и снова уставился в телевизор, где очередной человек прыгал через препятствие, чтобы доказать – в чем не было никакого смысла, – что он слегка ненормальнее обычного.
Глава 4
Майлз уже бывал в этом месте. Он знал его так же хорошо, как свой дом. Но это был далеко не его дом. Колонны размером с деревья из фантастического леса. Белый камень. Мрамор. Огромная деревянная дверь с медным кольцом посередине. Вход в замок. Фонтан перед лестницей. Грязновато-белые занавески на окнах, отдернутые и подвязанные. Внутри кожаные диваны, словно гигантские троны, дубовые столы, выложенный плиткой пол, почти как в Бруклинской академии, только не такой грязный. На стенах портреты пожилых белых людей. Из-за темных картин дом казался мрачным. Хрустальная люстра. Напольные часы. Клеймо и кошка-девятихвостка в качестве украшения. Знакомый запах. Запах битвы или еще чего похуже.
Влево, влево, уклонился от удара. Хук левой, снова уклонился от удара. Чистый апперкот правой прямо в подбородок Майлза. Он прикусил язык. Рот наполнился металлическим вкусом крови. Прежде чем он успел оправиться, нога прилетела в грудь, откинув его назад так, что подросток ударился спиной о массивную входную дверь. Очередная стремительная атака. Град ударов. Майлз постарался отразить как можно больше, а затем схватил лампу со стоявшего рядом столика – выполненную из красного, зеленого и сиреневого стекла – и разбил ее о голову… кого? Лицо человека, с которым он дрался, было словно размыто. Как будто между ними был невидимый толстый слой пластика, искажающий изображение. Лампа разлетелась вдребезги взрывом ярких осколков. Человек, с которым сражался Майлз, упал, и Майлз выстрелил паутиной, чтобы тот не смог подняться, но противник уклонился и снова вскочил на ноги, из его запястья тоже вылетела белая шелковистая веревка. Что? Как? Майлз присел, а затем атаковал – метающего паутину? – противника, отбросив его на старый шкафчик, полный хрустальных безделушек. С размытого лица закапала кровь прямо на выложенный мозаикой пол. Майлз снова ударил. Соперник ударил его в ответ, затем еще несколько раз, пока Майлз наконец снова не выпустил паутину, предвидя следующий шаг врага. Как он и ожидал, расплывчатая фигура уклонилась, и паутина прицепилась к старому деревянному шкафу – это было частью плана. Майлз обвил паутину вокруг запястья и сильно потянул, роняя шкаф. Комнату заполнила какофония бьющихся стекляшек. Враг быстро обернулся, чтобы удержать шкаф и не попасть под него. Майлз тут же выстрелил свободной рукой, паутина обвилась вокруг размытых ног противника. Отвлечь и победить.
– Все кончено, – сказал Майлз, глядя, как мужчина пытается освободиться. Майлз выпустил, как казалось, бесконечный поток паутины, пока враг не оказался закутан в своего рода белый спальный мешок. Он ничего не ответил, только покрутил головой. Майлз склонился над ним и поднес руки к расплывчатому лицу. В тот же миг, как будто руки Майлза прогнали тучи от солнца, лицо мужчины стало четким.
– Дядя Аарон?
– Майлз, – протянул Аарон.
Прежде чем Майлз успел сказать хоть слово, щеки Аарона впали, от носа осталась только тонкая полоска кожи и хрящ. Борода стала длинной и седой. На лице появились ожоги, а через секунду оно начало морщиться и лопаться, как сухая глина.
Майлз отпрыгнул, не понимая, что его дядя там делал и в кого превращался. А точнее, во что он превращался.
– Майлз, – прошептал Аарон, а затем чуть громче добавил: – Майлз!
Майлз ничего не ответил, лишь отвел глаза в сторону и зажмурился. Затем открыл их и снова повернулся к дяде; через слегка приоткрытый рот Аарона теперь было видно гнилые зубы.
– Майлз, – позвал дядя снова. Его голос загустел, как будто имя Майлза застряло в его горле комком грязи. Майлз наклонился. На лице Аарона мелькнула хитрая улыбка, он вырвал свои теперь костлявые руки из паутины и вцепился Майлзу в горло, сжав его изо всех сил. – МАЙЛЗ!
Нечем дышать.
Чувство падения.
Майлз рухнул на свою односпальную кровать.
– МАЙЛЗ! – воскликнул Ганке. Он стоял перед кроватью друга в спортивных штанах и футболке с зеленым принтом I like to move it, move it![12]
– А? Что?.. Что такое? – Майлз закрыл лицо руками. – Который час?
– Почти семь.
– Бр-р, – он развел пальцы и посмотрел сквозь них, как через забор из штакетника. – Я опять ползал во сне?
– Да, чувак, – сказал Ганке. – Я поднялся, чтоб сходить в туалет, а ты тут ползал прямо по потолку. Должен сказать тебе как друг, что это не круто – просыпаться и видеть над головой паука размером с человека.
– Прости, друг. Просто… дурацкий сон.
– Опять твой дядя? – спросил Ганке, усаживаясь обратно на кровать.
– Ага, – буркнул Майлз. Ганке было несложно догадаться. Майлзу снились кошмары с участием дяди уже давно. С того дня, как он стал свидетелем его смерти.
В тот день в его квартире в Барухе дядя Аарон знал, что паук, укусивший Майлза, был необычным. Майлз тоже это понял, после того как дядя наступил на паука и размазал по полу светящуюся от радиации кровь. Майлз был уверен, что, хотя дядя подсадил кусачую тварь в коробку не намеренно, паук явно был особенным, а это значит, его укус был особенным, а это значит, велик шанс, что и Майлз после этого укуса станет особенным. Больше не будет того обычного паренька.
– Наш разговор будет простым и коротким, – сказал дядя Аарон во время их следующей встречи, когда они сидели на диване. Никакой пиццы на этот раз не было. Аарон смотрел Майлзу прямо в глаза. – Я все расскажу.
– Расскажешь что? – растерянно спросил Майлз.
– О тебе. О том, что ты теперь можешь делать. О том, кто ты, – Аарон указал на маленький, не больше прыщика, круглый шрам на тыльной стороне ладони Майлза, затем откинулся на спинку дивана и улыбнулся. Он не был тупым, он все понял. Аарон объяснил Майлзу, что собирается раскрыть его секрет. – Если ты только не…
– Если я только не что?
Если только Майлз не согласится расправиться с криминальным авторитетом и бывшим другом Аарона по кличке Скорпион. У Майлза не было выбора. Он сделал, что потребовал дядя, утешая себя тем фактом, что Скорпион был жестоким преступником. Но дядя не перестал угрожать Майлзу сдать его. Вместо этого он потребовал, чтобы Майлз продолжил работать с ним. Точнее, на него. Однако Майлз знал, что это не вариант. Когда он отказал Аарону, между ними завязалась ожесточенная схватка. Аарон хорошенько отделал Майлза, который еще не успел привыкнуть к своим новым способностям. Аарон уже собирался нанести ему последний удар одной из своих электрических перчаток, но произошел какой-то сбой, и перчатка взорвалась прямо возле лица Аарона, уничтожив его взрывом, который он сам же и устроил в отчаянной попытке убить Майлза.
– Ты так… похож на меня, – произнес Аарон, весь в крови и ожогах, прежде чем потерять сознание. Это было последнее, что он сказал Майлзу.
Когда ты сражаешься с собственным дядей не на жизнь, а на смерть, от этого тяжело оправиться. Тяжело перестать видеть его лицо, остекленевшие глаза, перестать слышать, как медленное булькающее дыхание останавливается. Тяжело сохранить это в секрете. Секрете, который пронизывает всю твою жизнь: семью, школу, сны. Ганке знал это, потому что Ганке знал обо всем, но от этого пластинка в голове Майлза не прекратила проигрываться снова и снова.
Он так и не смог уснуть после ночного кошмара. Как он ни пытался, ничего не вышло. Да и будильник должен быть прозвенеть с минуты на минуту. Так что с недовольным Вздохом Майлз встал.
Ганке уже был в душе, и поэтому, лениво протопав в шлепанцах до умывальника через наполненный запахом грязных носков коридор, Майлз услышал, как Ганке тихонько разговаривает сам с собой в одной из кабинок. В отличие от коридорной вони с преобладающей нотой термоядерных носков в ванной пахло мокрой псиной и кукурузными чипсами. В воздух поднимался пар.
– С кем ты там разговариваешь, Ганке? – проворчал Майлз, открывая кран умывальника. Осекшись, он добавил: – Хотя неважно. Не хочу знать.
– Брось, чувак. Я сочиняю стихи. В каждой из трех строчек должно быть от четырнадцати до шестнадцати слогов, – пояснил Ганке через виниловую занавеску. – Так что их приходится считать.
Майлз хорошенько умылся.
– Зачем? – спросил он.
– В смысле – зачем? – Ганке выглянул из-за занавески. – Потому что так придумал мой народ.
Затем он резко задернул занавеску и крикнул:
– Это же СИДЖО!
Майлз и Ганке вернулись в комнату, оделись, причесались, помыли кроссовки, умяли пачку «Поп-тартс» и отправились на занятия. Но прежде чем они вышли из спальни, Майлз обернулся. Всего на секунду. Затем подошел к шкафу и открыл дверь, Ганке ждал его в коридоре. Майлз уставился на кучу одежды и ботинок. В темном углу был его красно-черный костюм, который он таскал с собой каждый день, а теперь он валялся в куче футболок, разномастных носков и чистых кроссовок. Он задержал взгляд еще на несколько секунд и выудил из кучи тряпья маску. Посмотрел на нее, похожую на скомканное лицо, покачал головой и запихнул обратно в кучу кожи и шнурков.