ется вода, а серый свитер промок под дождем настолько, что кажется черным. Когда парень снимает капюшон, я понимаю, где его видел. На его свитере нарисованы белые крылья.
Я подпрыгиваю на месте и умудряюсь пролить кофе из кофейника, который держу в руках. Под моими ногами расплывается лужа, но я даже не замечаю. Сердце бешено стучит. Мы встречаемся взглядом. Парень стоит и смотрит на меня абсолютно безразлично.
Тот самый парень.
Который обокрал магазин. Которого Питер отдал полиции.
Он меня узнал?
Успел ли он рассмотреть меня той ночью?
Сегодня волосы у меня приглажены, вдруг не узнает? К тому же сейчас я в другой одежде – в шортах и футболке.
Ох, блин, он идет сюда.
Ох, блин, и смотрит на меня.
Так, ладно, он кивнул мне и неуверенно улыбнулся, а так себя ведут, когда видят человека в первый раз.
Наверное, он не понимает, почему я так на него уставился.
Ну что же, Майлз, отведи глаза в сторону! Главное, не смотри на него.
Я наклоняюсь и наливаю кофе даме, которая сидит ко мне ближе всего, уткнувшись в газету, но она начинает возмущаться.
– Нет-нет-нет, там чай!
– Ох, простите! – Я стараюсь вовремя убрать кофейник, но поздно. Кофе разливается по столу, а я в ужасе застываю.
– Дрини, простите! – говорю я.
– Ничего страшного, Майлз, – успокаивает она меня, поправляя голубые волосы, затыкая их за ухо и разочарованно заглядывая в чашку.
– Я принесу вам новый и приберусь тут, – предлагаю я.
– Не стоит, – возражает она. – Все равно напиток почти остыл, а я хотела подышать воздухом.
Дрини встает, завязывает шаль на плечах и, пройдя мимо вновь прибывших, выходит на улицу. Клифтон в это время забирает у высокого мужчины и его сына верхнюю одежду, и парень остается в одном худи.
Я ищу, чем бы заняться, пока они устраиваются в зале. Беру блюдце, ложку и кружку Дрини и ухожу в кухню.
Выливаю дикую помесь кофе и чая в раковину и вижу, как от ее металлической поверхности поднимается пар.
Я понимаю, что рано или поздно придется снова выйти в комнату отдыха и предложить новичкам кофе. Подхожу к двери и пробую их рассмотреть. Сердце все еще сильно колотится. Я почти уверен: этот парень с капюшоном вполне мог выяснить мое имя, узнать, что я волонтер центра, и прийти отомстить за мой поступок. Хотя минуточку… а почему он даже не в тюрьме? Отец внес залог, и парень вышел на свободу меньше чем через двое суток после ареста? И теперь у них не осталось денег, и пришлось идти в центр помощи малоимущим, так получается?
Я задумываюсь о том, как поступила бы мама. Она меня любит, я это хорошо знаю, но даже она нашла бы в себе силы оставить меня на ночь в камере, лишь бы отбить у меня желание снова нарушать закон.
С другой стороны, если бы я сказал ей о своей невиновности, она бы поверила. Вот как знать?
Эти двое сидят рядом на железных раскладных стульях лицом к телевизору, отец смотрит новости, а сын снова накинул капюшон и уткнулся в телефон. Я глубоко вздыхаю, собираюсь с силами и иду в зал с кофейником в руках. На пути к ним я отдаю мистеру Флоресу сливки, и в голову мне приходит сразу несколько идей, но ни одной толковой.
Может, избегать зрительного контакта? Нет, это будет странно. Может, изменить голос? Нет, они легко это поймут. В итоге решаю просто поменьше с ними разговаривать.
– Кофе? – предлагаю я.
Мужчина поднимает на меня глаза и с теплой улыбкой качает головой.
– Мне не нужно, спасибо, – говорит он и переводит взгляд на сына, который с начала нашего разговора ни разу не оторвался от телефона. Мужчина трогает парня за плечо. – Сынок, хочешь кофе?
Парень раздраженно закатывает глаза и смотрит на меня, недовольный тем, что его отвлекли.
– Не, – говорит он, бросив на меня мимолетный взгляд. – Не буду.
– Хорошо, – отвечаю я. – Зовите меня, если что-нибудь понадобится.
Я отворачиваюсь и собираюсь в кухню, понимая, что по крайней мере какое-то время с людьми в зале не придется общаться. Сейчас по плану мне нужно полить растения, многие из которых принесла сюда тетя Мэй. За ними я слежу особенно тщательно: вовремя поливаю, проверяю, достаточно ли им солнечного света, осматриваю листочки. Поливать цветы – одно из самых успокаивающих занятий в центре П.И.Р., и сейчас я с радостью берусь за это не требующее интеллектуальных усилий дело.
Но вдруг…
– Эй, парень, – слышу я голос пришедшего недавно мужчины. Внутри у меня все сжимается, но я оборачиваюсь, надеясь, что его сыну все равно и я просто отвечу на вопрос и вернусь к поливу цветов. – А где туалет?
Фух, обошлось.
Я киваю в сторону угла, где красуется огромная вывеска: ТУАЛЕТ.
– Спасибо, – говорит он и с виноватым видом, с которым обычно смотрят на водителя, случайно перебегая дорогу прямо перед машиной, бежит к двери уборной. Я снова смотрю на его сына, а он смотрит на меня и недовольно поднимает бровь.
– Вопросы? – говорит он.
– Нет, – слишком быстро отвечаю я. – В смысле, у меня нет. Просто… если захотите кофе или перекусить… зовите меня.
– Не хочу ничего, – бормочет он, снова утыкаясь в телефон. – Из того, что у вас тут есть.
Вот это уже мне не нравится. Звучит как зов о помощи, не очень ясный и почти неслышный для тех, кто не хочет прислушаться. Ему что-то очень нужно, только он не знает, как попросить. У меня появляется чувство, будто он себя чувствует как я на приеме у психотерапевта. Может, ему просто нужен… друг?
– А как тебя зовут, можно спросить? – уточняю я.
– Ты и так уже спросил, – бросает он, на секунду оторвавшись от телефона. – Стивен.
– А я Майлз, – отвечаю я, протягивая ему руку. Он меряет меня взглядом и снова утыкается в экран, но когда я, дрожа, решаю, что он не ответит на мой жест, он вдруг протягивает руку и пожимает мою. На его ладони я ощущаю какую-то жесткую область и пластырь и задаюсь вопросом, остались ли от позавчерашних приключений травмы. Возможно, он поцарапал руки, когда пытался сбежать с места ограбления.
Я заставляю себя улыбнуться.
Пусть из-за его фокусов я чуть не попал в тюрьму, он заслуживает знать, что не только у него в этом мире бывают тяжелые времена. Я задумываюсь, сможет ли шутка улучшить его настроение, хотя и знаю, что с каждой минутой все больше рискую быть узнанным. Но моя задача в центре П.И.Р. именно такова. Помогать людям чувствовать себя как дома. А кто сможет в этом лучше помочь потерянному темнокожему парню, чем другой темнокожий парень, уже не такой потерянный?
– А вдруг? – говорю я, усаживаясь верхом на стул. – Тут многое есть. Например, личное пространство. И свободные уши. Просто скажи.
– У меня на это есть психолог, – горько проговаривает он.
– Кажется, не очень тебя это радует.
– А кого-нибудь вообще радует быть подопытным в эксперименте над мыслями? – горячо чеканит он звуки. – Сидеть на сессиях психоанализа ради пользы для научного сообщества?
Я растерян и удивляюсь его словам. О чем он?
– Кажется, твои данные никто не может разглашать, – предполагаю я. – По закону должны хранить конфиденциальность.
– Да, но это только так говорят, – объясняет он. – Все мы – ходячие подопытные. Очевидно это становится, только когда они понимают, что ты не справишься. Тогда можно перестать притворяться и делать вид, что ты нужен им живым. С моей матерью так и было.
При этих словах у меня щемит в груди.
– Ты… лишился мамы? Сочувствую.
– Не лишился. Ее у меня забрали. Люди в белых халатах и без души, которых интересует только прибыль.
Он говорит резко, но в голосе слышался какой-то новый тон. Более мягкий… какая-то грусть? Горе?
– Сочувствую – повторяю я.
Парень смотрит в одну точку позади меня. Я смотрю в ту же сторону и понимаю, что он уставился в телевизор, где показывали новый сюжет. Интересно, это кто-то переключил канал? Просто теперь там почему-то не новости с Джеймсоном. Ведущий берет интервью у строго одетого человека в пиджаке, серебристых очках и с улыбкой на миллион. Он улыбается на камеру, будто пытается продать какие-то услуги. На лацкане я замечаю небольшой значок со знакомым лого, но прочитать надпись не успеваю – оператор переводит камеру на журналиста.
Под картинкой бегут субтитры: «Итак, мистер Григгс, „Террахил“ за прошедшие несколько лет может похвастаться рядом выдающихся разработок, которые появились будто из ниоткуда. Расскажите, пожалуйста, о вашей организации и о программе исследования методов лечения рака, которая недавно открылась в вашем отделе».
На экране снова появляется мужчина в очках со своей слишком широкой улыбкой. Он поправляет часы на запястье и начинает говорить.
– Конечно, Грегг, с удовольствием. «Террахил» – так называется наша компания – максимально предана идее излечивать одну рану Земли за раз. Как известно, человечество страдает от сильнейших природных катастроф, большинство которых, как считается, вызваны огромным количеством наших же отходов, пищевых привычек, вредных способов выработки энергии и десятками, если не сотнями лет загрязнения окружающей среды ядовитыми отходами. Теперь мы видим, что все это возвращается к нам поразительными масштабами заболеваемости раком, о котором, благодаря усилиям научного сообщества, мы узнаем все больше и больше. Новая исследовательская программа, как мы надеемся, поможет выяснить, каким образом разные факторы, от генетики до окружающей среды, влияют на раковые клетки, развитие метастазов и возможно ли обратить вспять рост раковых клеток при помощи тех же факторов, которые вызвали их развитие. Честно признаться, мы занимаемся идеальным жизненным циклом.
Интересный взгляд на вопрос, думаю я. Видимо, кем бы ни были эти террахиловцы, они на правильной стороне. Я наконец могу рассмотреть значок на лацкане: там изображена сине-зеленая Земля, и вспоминаю, где видел этот знак раньше. Это случилось в день ограбления магазина – в тот самый, когда Стивен попытался выставить меня преступником. Этот значок я видел на огромном баннере недалеко от своего дома. Как раз он и закрывал граффити на стене, будто огромный корпоративный пластырь на лице города. Похоже, у компании благая цель, но… может, стоит немного поменять принципы работы?