ничего. Меня держали в клетке, как зверушку.
– Но тебя вылечили, – возражает Питер. – Если бы не «Террахил», тебя бы сегодня могло не быть.
Стервятник поднимет на нас сощуренные глаза, полные злости.
– Думаешь, лекарство было как конфетка?! Я страдал! А они притворялись, что у меня есть выбор! Это их расплата за все. Теперь они поймут, каково заставлять безнадежного узника участвовать в подобном эксперименте! Если они не хотели такой славы, стоило меня отпустить, пока была такая возможность. А эти люди… Их жизнь – необходимая жертва.
Теперь Стервятник грозит нам кулаком. Вторая рука спрятана у него за спиной. Однако в лице Скворца что-то изменилось. Решительное выражение уступило место растерянности и чему-то еще… боли?
– Дедушка, о чем ты? – спрашивает она нежно и немного неуверенно.
Лицо Стервятника смягчается, на нем появляется сожаление. Он отворачивается и смотрит на внучку.
– Скворец, родная, – говорит он, касаясь ее щеки. – Ты разве не понимаешь? Все складывается как нельзя лучше. Весь город заражен наноботами, Человеку-Пауку больше некого защищать. Какой смысл в Человеке-Пауке и даже двух, если некого спасать?
К моему удивлению – и к удивлению Питера – Скворец смотрит на старика с неуверенностью.
– Но они… – говорит она. – Они умрут?
Я боюсь потерять сознание: моя мама где-то там, с наноботами в крови, и она… умирает.
– Наноботы, – снова говорит Стервятник, глядя то на нас с Питером, то на Скворца, – будут поддерживать в них жизнь, пока они нам нужны.
Мы с ней одновременно вскрикиваем.
– Что такое? – спрашивает Стервятник у внучки.
Она растерянно качает головой. Более того, она отступает назад, не отвечая на его протянутые руки. Она смотрит на дедушку, переводит взгляд на Питера, а потом на меня. Я не понимаю, в чем дело, может, я запутался в происходящем, может, я просто ничего не понимаю, а может, я все еще надеюсь до нее достучаться. Я видел нечто подобное в ее взгляде: где-то под металлической броней бьется доброе сердце. Как бы преданно Скворец ни выполняла задания дедушки, возможно, для нее не все потеряно. Я шагаю вперед и протягиваю в ее сторону руку, будто говоря:
Постой…
И не знаю, что именно хочу сказать.
Постой, не уходи?
Постой, не паникуй?
Постой, давай обойдемся без нервных срывов?
Однако, похоже, все это произойдет сейчас разом, и Стервятник продолжает ей что-то объяснять:
– Внучка, никому из этих людей нет до нас дела. Все они на их стороне. Никто не примет тебя, никто не накормит и не оденет, если будет нужно. Никто из них не придет спасти тебя, если ты будешь истекать кровью в переулке. Что бы с ними ни произошло… это просто не очень приятный и не очень удачный побочный эффект нашего плана. Не забывай… кто на твоей стороне.
Скворец вырывается из его рук, недовольно фыркнув, бежит к краю крыши и прыгает вниз.
Я это уже видел: я стою в башне ЩИТа, смотрю как она прыгает из окна с чемоданом, который, как мне кажется, я больше никогда не увижу. В тот раз я ее упустил. Почему? Я знал, что она летит быстрее меня. Я знал, что не поймаю ее и надеялся найти ее снова… рано или поздно.
А теперь?
Теперь я не буду полагаться на случайности.
«Я из тех, кто не сдается».
Да, это про меня, решаю я и бегу к краю: Человек-Паук, который не сдается. Я слышу, как Питер кричит мне:
– Майлз!
Но мне некогда отвечать.
Его голос доносится до меня, когда я уже в воздухе. На долю секунды мир будто замирает и я, зависнув в небе, смотрю на черный океан птиц, которые когда-то были людьми, а сейчас хлопают крыльями, клюют последних оставшихся горожан, охотятся на пытающихся убежать и заполняют улицы новыми чудовищами. Делая сальто, я вижу перевернутые вверх дном дома, мои лицо и плечи овевает ветер, и ночная прохлада опускается на город. Я не свожу взгляда с расправленных крыльев Скворца, которые уносят ее ввысь.
На этот раз я готов. Я лечу за ней.
Она так быстро виляет между домов, и я начинаю сомневаться, что успею, особенно наблюдая, как солнце постепенно прячется за горизонтом. Оранжевые всполохи тухнут, и небо темнеет.
Фонари внизу просыпаются, и я не понимаю, почему на улицах так мало света.
В Нью-Йорке никогда не бывает темно.
А потом, стреляя паутиной и пролетая по очередной дуге, я с ужасом понимаю, чего не хватает, и страх заполняет пространство, где раньше была растерянность.
Нет фар.
Лишь в редких окнах горит свет.
В домах почти никого.
И никто никуда не едет.
Почти все превратились в птиц. Почти каждый человек захвачен наноботами и превращен в крылатое жуткое чудовище. Я вижу, как одно существо где-то внизу перепрыгивает с мусорного контейнера на крышу такси, а потом принимается рвать когтями шины – просто так. Теперь эти существа – просто бездумные машины, с единственной целью: уничтожать.
Скворец неожиданно выкидывает трюк, из-за которого я едва не теряю ее из виду. Она взмывает в небо, закручивается спиралью, а потом резко ныряет вниз.
Она хочет от меня оторваться.
Но это не поможет.
Если я сам не отстану.
Я цепляюсь за ближайший балкон и забираюсь на него по стене, заглядываю за угол и вижу, как она летит в нью-йоркском небе. Я прищуриваюсь, постукивая пальцами по балконному ограждению. Силуэт Скворца на небе становится все меньше и меньше. А потом совсем близко и четко я слышу…
– Кхм.
Я вздрагиваю и оглядываюсь. Вижу перед собой знакомое лицо: в садовом кресле в теплом свитере с бокалом красного вина сидит старик и недовольно смотрит на меня из-под вязаной шапочки. Я понимаю, откуда знаю его.
Это старичок, чьи кусты я недавно переломал.
– О, здравствуйте, сэр! – говорю я, нервно почесав шею и надеясь, что он не злится. – Извините за ваш испорченный сад.
Я снова смотрю за угол и вижу на фоне облаков маленькое пятнышко.
– Да ничего, сынок, – говорит он, прикуривая и делая основательный глоток вина. – Все остальное там повыдергали с корнем.
– Кто? Птицы?
– Ну нет, бродячий цирк! Птицы, конечно же.
Я замираю и чувствую, как чувства вины и стыда бьют прямо под дых.
– Извините… Извините за все происходящее.
Сейчас я за многое хочу извиняться.
За то, что не смог разобраться сразу.
За то, что не смог остановить Скворца в башне ЩИТа.
– Я все исправлю, – обещаю я.
– Не нужно ничего исправлять, – говорит старик, покачав головой. – Это не твое дело. Сделай лучше, чем было. Не сдавайся. Все получится. Мы все на тебя рассчитываем.
Не мое дело.
В голове всплывает какое-то воспоминание.
Питер однажды сказал мне: «Вот что меня восхищает. Твое чувство ответственности. Главное, смотри, как бы не оказаться в не том месте не в то время».
И тут я кое-что понимаю.
То, как я поступил на днях, – это ответственное поведение. Я отреагировал, когда что-то пошло не так. Спасти магазин от ограбления было ответственно, но как ко мне отнеслись? Я могу быть сколь угодно ответственным, и все равно, стоит мне оказаться без маски, во мне будут видеть злодея.
Но если сосредоточиться на том, как сделать лучше, а не правильно, то, возможно, я смогу помогать людям и при этом не забывать о себе.
Возможно, у меня появится время отдышаться.
Есть у меня на плечах вес чужих ожиданий или нет, теперь меня наполняет чувство, будто я могу летать. Я уверенно киваю, салютую старичку и прыгаю с балкона, раскачиваясь на паутине быстрее, чем когда-либо. Я устремляюсь следом за Скворцом через весь город, а солнце скрывается за горизонтом. Когда небосвод уже окрашивается в темно-серый, я пролетаю улицами Восточного Гарлема, пересекаю залив и добираюсь до окраины, где стоит небоскреб, пустующий уже бог знает сколько времени. Я слышал, когда-то тут был элитный жилой комплекс, который пришел в упадок, и теперь его хотят снести и построить что-то другое. Сейчас же на фоне луны показывается крылатый силуэт Скворца, а затем она исчезает в одном из окон.
– Попалась, – шепчу я и тороплюсь к высотке.
И именно в этот момент звонит телефон. Я жалею, что уже лечу напрямую к зданию и никак не могу сменить курс. К счастью, у меня получается зацепиться по пути за одно из зданий, приземлиться на крышу и спрятаться за систему вентиляции, где можно устроиться и ответить на звонок.
– Эй, Ганке, привет. Ты как?
Честное слово, я безумно рад его слышать. Отлично, что у него получилось убежать и его не превратили в пернатого зомби. Но неужели так нужно звонить мне именно сейчас? В смысле, вот в этот момент, когда я на хвосте у Скворца и, возможно, нашел ее логово?
– Да, Майлз, я отлично. Слушай, помнишь птицу, которую ты замотал в паутину в Восточном Гарлеме?
Он о мистере О’Флэнигане?
– Вроде бы, – нет смысла говорить Ганке, кто на самом деле пытался нас убить. Если он узнает о попытке учителя биологии заклевать нас насмерть, то уже не сможет смотреть на него по-другому. – А что с ним?
– Ему стало лучше, правда всего на секунду!
Я смотрю то в одну сторону, то в другую, пытаясь осознать его слова.
– Насколько лучше? Ты уверен?
– Да, крылья начали уменьшаться. В принципе, все. Он упал лицом на дорогу, поэтому не знаю, что было с лицом. Но потом его сразу укусила другая птица, и он опять превратился в монстра. Я это видел своими глазами. Я не очень далеко убежал, хотя ты и говорил убираться оттуда. Извини. Просто я не мог это все не заснять! Так вот, перед тем как его снова укусили, он терял перья. Сразу, как ты выстрелил ему паутиной в лицо. Он крутился и крутился в переулке, и с крыльев осыпались перья, они высыхали и пропадали. Но лицо я не видел.
– Где он сейчас?
– Ну… – мямлит Ганке. – Я не знаю. Он… на него нападали и нападали другие чудовища, и он снова превратился в птицу.