А может, он погиб?
«Прекрати, Мэри-Джейн, – пожурила она саму себя за столь мрачные мысли. – Питер со школы изображает героя, и у него это отлично получается. Он… он…»
Девушка взглянула на сотовый телефон на прикроватном столике и отчаянно пожелала, чтобы тот зазвонил.
Питер мёртв.
Она помотала головой, отгоняя эту мысль, и отвернулась от телефона, уставившись в окно. Питер не мог умереть. «Бьюгл» каждый день трубила о том, как Человек-паук делает котлеты из плохишей со всех концов Манхэттена.
Но если это так, то почему он не звонит? Как убедиться, что её страхи не беспочвенны? Эм-Джей старалась не терять присутствия духа, убеждала себя, что всё хорошо, но её боевой настрой понемногу улетучивался. Она всё испробовала, обзвонила всех, кого вспомнила. Были, конечно, и другие люди, которые могли знать ответ, – приятели Пита, носившие броню или костюмы из латекса и с лёгкостью размахивавшие гигантскими молотами, но Мэри-Джейн с трудом представляла, как постучится в двери башни Мстителей или Бакстер-билдинг и спросит, не погиб ли случаем её молодой человек, также известный как Невероятный Человек-паук. Особенно если учесть, что он прямо сейчас красовался на обложке «Дейли Бьюгл».
Может, позвонить в «Бьюгл» и узнать, выходил ли Питер на связь с Джо Робертсоном или продавал фотографии Джеймсону на этой неделе.
Фотографии, сделанные Питером, иллюстрировали несколько недавних заголовков, но Мэри-Джейн не знала, были они свежими или архивными. Девушка знала, что Робертсон горы свернёт, чтобы узнать, кто тот загадочный человек, притворяющийся сейчас её бойфрендом, стоит только попросить. Робертсон был умным и хорошим человеком, и у него хватало связей, чтобы выяснить, погиб ли Питер или просто исчез.
Нужно было лишь попросить. Зайти в офис, полный журналистов, и выдать главный секрет её возлюбленного, который он сам поведал ей лишь пару недель назад.
Да уж. Получится просто замечательно.
Мэри-Джейн не могла так поступить. Даже если придётся вести поиски в одиночку, Питера она не предаст.
Он наверняка занят борьбой с преступниками.
Или погиб.
Мэри-Джейн вновь схватила телефон и набрала номер Пита. После четырёх безответных гудков она отшвырнула трубку в угол. Та ударилась во что-то живое, и это что-то шевельнулось и шмыгнуло под стул.
– Отлично, – сказала вслух Мэри-Джейн. – Так вот за что на Манхэттене сдирают такую арендную плату.
Она на цыпочках пересекла комнату и достала из тумбочки замшевый сапог. Подкравшись к углу, она склонилась над спрятавшейся в тени маленькой испуганной крысой. Эм-Джей высоко подняла сапог, но крыса забилась за составленные на полу коробки с одеждой. Мэри-Джейн отодвинула коробки. Теперь испуганному зверьку бежать было некуда. Дрожа и пища, крыса повернулась к девушке, приподнялась на задние лапки и скрутила хвост колечком.
– А ты смелая! Хочешь драться?
Питер мёртв.
Крыса снова пискнула, ища, куда бы скрыться. Мэри-Джейн отрезала ей пути к бегству, зажав между стеной и коробкой. Девушка замахнулась сапогом
Он не мёртв, с ним всё хорошо.
и с силой опустила каблук на голову грызуна, раздробив череп.
– Гадкая тварь!
Питер мёртв, лежит в переулке в луже крови или плывёт лицом вниз по Ист-Ривер.
Она опустила сапог ещё дважды, оборвав приглушённый писк крысы жестокими ударами. Кровь грызуна запачкала платье девушки.
– Ну и мерзость…
Питер зарезан, его кости переломаны, голова пробита.
Мэри-Джейн отдышалась и отошла назад. Её грудь тяжело вздымалась, волосы растрепались и упали на глаза. По щекам текли слёзы. Она закрыла лицо руками, позволив страху и панике полностью овладеть собой.
Мёртв. Он мёртв.
Рыдающая девушка уронила сапог и в ужасе убежала прочь от своей избитой, раздавленной жертвы.
Глава четвёртая
ЗАРЯ осветила унылые, серые грозовые тучи над Манхэттеном. Город оживал, утренние пассажиры уже сражались за места в общественном транспорте, а это значило, что долгая ночь Сергея подходит к концу. Он крался по карнизу высоко над городом и чувствовал невероятное умиротворение и удовлетворение. Ночная деятельность успокоила его и ещё сильнее убедила в важности его миссии, его истинной жизненной цели.
«Мне удалось, – думал Сергей. – То, что я сегодня предпринял, то, что я сделал своими руками… теперь я действительно стал Зверем».
Враг Сергея, Паук, теперь лежал глубоко в тёмной могиле, поверженный рукой Сергея и умолкший навеки.
Мой заклятый враг. Мой злейший мучитель.
Сергей соскочил на более низкое здание в пяти футах в стороне. Сергей Кравинов – потомственный дворянин, настоящий аристократ, русский лев – сошёлся в бою с жутким, чёрным, прекрасным Зверем и заставил того повиноваться.
Он сделал это своими руками. Руками Охотника, каковым Сергей Кравинов считал себя с незапамятных времён. Теперь время Охотника ушло.
Он стал Зверем.
Сергей спрыгнул с крыши на соседний подоконник. Медленно, осторожно он открыл окно и проник внутрь, встав мокрыми ногами на мягкий малиновый ковёр. В тёмной и тёплой комнате было уютно. Сергей встал на четвереньки и на мгновение замер, чтобы дать просохнуть надетому на нём костюму страшного существа, которое он стёр с лица земли.
«Недостаточно просто уничтожить его, – напомнил себе Сергей. – Я должен доказать, что сильнее его, должен рассмеяться в лицо его призраку». Сергей почти слышал, как Паук трясётся и кричит от ярости. А может, отпускает привычные дурацкие шуточки. Какая разница. Теперь Сергей смотрел на мир глазами Паука и носил его шкуру. Он охотился в его угодьях и провоцировал Зверя, показывая своё превосходство.
– Теперь Паук – это я, – произнёс Сергей, благоговейно пропуская слова сквозь себя.
По-прежнему на четвереньках, не снимая трофейного одеяния своей последней добычи, Сергей Кравинов – более не Крэйвен-охотник, а Паук, отныне и навеки, направился в глубь своего тёмного жилища. На цыпочках и на кончиках пальцев он миновал свои прошлые трофеи, молчаливо, едва не задев головой хобот, прополз под бдительным взором великого африканского слона, чью голову он прибил над дверьми.
Спустившись по лестнице в святая святых своего убежища, Сергей отдёрнул занавес и вошёл в зал, где некогда хранились его ценнейшие трофеи, его самые опасные враги, поверженные и выставленные напоказ. Теперь зал пустовал, если не считать трёх постаментов с вычурными чашами, в которых курились благовония. Облачка дыма висели под потолком. Сергей остановился посреди зала, под алым облаком, и повернулся к восточной стене.
Прежде у этой стены стояли пантера, обезьяна и другие пережитки прошлой жизни Охотника. Теперь стена служила окном в самый ужасный кошмар Сергея. В стеклянных витринах отражалось лицо его врага. Сергей приблизился к прозрачной панели, за которой ползали, громоздясь друг на друга, тысячи пауков.
Сергей протянул руку (лапу) и прикоснулся к стеклу, после чего снял маску и приветственно оскалился (большими, острыми, как у лесного кота, зубами) на своих братьев и сестёр пауков. Они поползли к нему по тончайшим, тоньше шёлка нитям, перебирая всеми восемью лапками, и Сергей, вздрогнув, отпрянул.
«Что ты делаешь, – спросил он себя. – Ты же Паук! Почему бежишь? Ты доказал свою силу, ты надел его шкуру, вкусил его плоть. Ты Паук!»
На лбу Сергея выступила испарина. Он стянул костюм до пояса, оголив торс, и вновь повернулся к паукам. В своём отражении он увидел испуганные глаза, спутанные волосы (шерсть) – его облик был не более чем обликом человека (пойманной в капкан зверушки, добычи, а не хищника).
«Нет, – потряс он головой в смятении, чувствуя кожей неодобрение предков и насмешливый хохот невидимого, похороненного глубоко под землёй Зверя. – Нет, я не Паук».
Я Кравинов, человек.
– Я – Крэйвен, – хрипло сказал он, обращаясь разве что к любопытным паукам за стеклянной витриной. – Я – Крэйвен-охотник!
Он нагнулся и прижался лицом к стеклу, уставившись на пауков. Его лицо побагровело от ярости и поднявшегося давления, но он всё сильнее и сильнее прижимался к тому, чего больше всего страшился.
Я – Крэйвен, и моё превращение ещё не окончено.
Пошатываясь, Сергей отступил. Его пробрала дрожь. Он вернулся на середину зала, где его дожидалась простая чаша с мерцающей жидкостью. Сергей понимал, что должен соединить Охотника и Паука (зачем?), стать единым целым с одновременно богомерзкой и святой сущностью Зверя (да зачем?) и найти упокоение в жутком и величественном паучьем естестве (зачем я это делаю?).
Он вновь опустился на четвереньки перед чашей и стал лакать зелье из трав и кореньев, фруктов и цветов, которые были способны уничтожить Охотника и позволить Пауку завладеть его телом. Он пил жадно, желая насытиться соком и ядом. Внезапно его внутренности свело, в голове кольнуло – снадобье начало действовать. Боль пронзила тело Сергея и выплеснулась наружу первобытным, животным воем.
Зачем я это делаю?
Изо всех сил стараясь, чтобы его не вырвало, Сергей чувствовал, что его мысли разделяются, словно колосья в молотилке, рвутся на части и разносятся вихрем. Ради чего всё это? Ради чести (больно!)? Или ради достоинства (боже, как больно)? Ради всего того, что завещал ему отец в этой незнакомой чужой стране?
(Боже, пусть эта БОЛЬ прекратится!)
Нет. Отец Сергея, русский дворянин, некогда влиятельный, но впоследствии изгнанный и вынужденный жить в бедности в Америке, был напыщенным болваном. Он был чересчур привязан к прошлому, одержим тем, что было, а не тем, что есть.
(Мама, папа, как же БОЛЬНО!)
Сергей отдышался. Зелье постепенно растекалось по венам. Организм понемногу привыкал к внезапному, неожиданному расширению сознания. Когда боль стихла, Сергей постарался привести свои беспорядочные, рассеянные мысли в порядок.