Убийственный взгляд Гарри остановил его порыв на полуслове. Гарри поднял со стола тарелку с завтраком, еще наполовину полную, и швырнул ее в раковину – да так, что, судя по звуку, она треснула. Питеру доводилось видеть соседа и испуганным, и наглым, и раздражительным, когда он пытался отвыкать от наркотиков, но таким – еще никогда.
– Что с тобой стряслось?
Гарри оттолкнул Питера с дороги, сорвал с вешалки из благотворительного магазина свой кардиган и сунул его под мышку. От грохота захлопнувшейся двери стена вздрогнула так, что всколыхнулся висевший на ней крикливо-яркий плакат фильма «Большие глаза», когда-то в шутку подаренный им Эм-Джей.
– Гарри?…
Питер поразмыслил, вспоминая, что из сказанного и сделанного – или не сказанного и не сделанного – могло бы заставить Гарри так сорваться, но не смог припомнить ничего. Они ведь в последнее время почти и не разговаривали.
«Я мог бы проследить за ним в виде Паучка и убедиться, что с ним все порядке. Но не хочется подглядывать за беднягой, как за каким-то суперзлодеем, не имея на то веской причины».
Но когда Питер прибыл в «Кофейное Зерно», это соображение утратило актуальность. Гарри был там – сидел за столиком, угрюмо ссутулившись над чашкой кофе. Рядом сидели Мэри Джейн, Рэнди и Флэш Томпсон, отвоевавший свое и окончательно вернувшийся домой. Им тоже было невесело. Питер взял было стул, чтобы подсесть к ним, но все трое подняли на него те же убийственные взгляды.
– Да что с вами со всеми? Я во сне ограбил банк? Что происходит?
Лицо Гарри перекосилось. Флэш сжал кулаки. Рэнди отвел взгляд. Мэри Джейн поджала губы. Крутя вправо-влево стоявшую перед ней на столе кружку, она заговорила:
– Тигр, тетя Анна рассказала мне, что случилось в госпитале вчера ночью. Она ужасно злится.
Опять плохие новости о тете Мэй? Нет, ему бы позвонили из госпиталя. Питер нахмурился.
– Пересадка, – объяснила Эм-Джей, видя его замешательство. – Врач хотел взять у тебя анализы, но ты отказался.
Казалось, сердце Питер подпрыгнуло к самому горлу.
– О…
Флэш взглянул ему в глаза.
– Я два года пробыл под вражеским огнем ради тех, кого даже не знаю, а ты боишься спасти жизнь родной тетки из-за… из-за чего? Слишком труслив, чтобы лечь под нож?
Издавна привычное, обвинение не задело так больно, как раньше – в отличие от разочарования в их глазах.
– Н-не в этом дело, – заикаясь, пробормотал Питер.
– Тогда в чем? – спросил Рэнди.
Питер открыл рот – и не смог вымолвить ни слова.
Тишина тянулась, точно резина, до тех пор, пока Гарри не принялся царапать ногтем деревянную столешницу, стараясь отскрести старое пятно.
– Я знаю, в чем, – сказал он. – Мы все знаем. Наверное… Наверное, в том, что Питер – это Питер, и думает только о Питере, как Питер делал всю жизнь.
Мэри Джейн сердито глянула на него:
– Эй, полегче! Его тетя действительно больна.
Он поднял голову и обжег Эм-Джей ответным взглядом.
– А мой отец мертв.
Мэри Джейн вздохнула.
– Этот год был нелегок для всех нас, – она посмотрела на Питера. – Ты меня знаешь, я никогда не унываю. Это ты предпочитаешь оставаться угрюмым молчуном. Но, думаю, мы все уже достаточно взрослые, чтобы понимать: не всегда получается жить так, как хочется. С некоторыми вещами приходится просто примириться. Так что, Пит, объясни нам, пожалуйста, что происходит?
Питер задумался, пытался изобрести хоть сколько-нибудь правдоподобное объяснение, но ничего не вышло. А, может, просто не хватило духу.
Поэтому он только и сказал:
– Не могу.
И ушел.
Размышляя о том, что общение с Джоной хоть раз в жизни обещает быть не самой мучительной частью дня, Питер направился в редакцию «Бьюгл». Приболевшей Бетти на месте не было, в ее отсутствие на звонки пытался отвечать вежливый, но совершенно сбитый с толку практикант. Едва взглянув на Питера, он не сказал ничего.
По дороге в кабинет Джеймсона Питер столкнулся с Робби Робертсоном, и тот сочувственно положил ему руку на плечо.
– Рэнди рассказал мне, что случилось с твоей тетей. Надеюсь, она поправится.
Питер с трудом растянул губы в неестественной улыбке.
– Спасибо, мистер Робертсон.
Редактор раздела новостей прижал согнутый палец к губам, точно решая, стоит говорить, что у него на уме.
– Пит, прежде, чем ты пойдешь дальше, я хочу тебе кое-что показать.
Повернувшись спиной к остальным, он приподнял белую рубашку, обнажив пятидюймовый шрам посреди живота.
– Вырезали аппендикс, когда я был в старших классах, перед лапароскопией. Хирург «Скорой помощи» оставил некоторое кровотечение, и им пришлось снова лезть туда и прижигать его. Испугался ли я? Конечно. Но справился. И ты тоже можешь.
Не зная, что сказать, Питер тупо кивнул.
– Кто это там? Не наш ли неблагодарный бездельник, называющий себя фотографом?
«По крайней мере, хоть Джей-Джей-Джей будет говорить только о деле…»
Дверь распахнулась. Джеймсон наставил на него карандаш.
– Ну да, он и есть!
Питер показал ему камеру:
– Принес новые кадры с Паучком.
Джона прищелкнул языком.
– Значит, родная тетя в госпитале, а ты болтаешься с этим самоуправцем? Парень, я был о тебе лучшего мнения.
Питер всплеснул руками:
– В прошлый раз вы кричали, что выгоните меня, если я не принесу новых снимков как можно скорее!
– Конечно, теперь виноват тот, кто дает тебе зарабатывать на жизнь, – Джеймсон схватил камеру и начал листать кадры. – Пфе! Я мог бы заполнить этим всю первую полосу: грозный Паук побит десятилетним мальчишкой. Но не стану – и знаешь, почему?
– Потому что читателям давно надоели ваши нападки на Человека-Паука?
– Нет! Погоди-ка, этот новый практикант – что, показал тебе результаты последнего опроса? Ладно, но дело совсем не в этом! Я не возьму эти снимки по одной-единственной причине – чтобы преподать тебе урок о жизненных ценностях, – он погрозил пальцем перед самым носом Питера. – Главное в жизни – семья!
Учитывая госпиталь, лекции и скрижаль, Питер ожидал, что день выдастся насыщенным, но и не думал, что одно только утро покажется ему двумя неделями.
Поэтому, переодеваясь Человеком-Пауком и поднимаясь наверх, подальше от тротуаров, он не обманывался насчет того, что акробатика поможет развеяться. Его снедало не привычное чувство вины и даже не ощущение несправедливости мира.
И не «о нет, все меня ненавидят!».
И даже не «я нужен тете Мэй, но не могу быть с ней!».
Он просто с тошнотворной ясностью осознал: тетя Мэй действительно может умереть.
В глубине души он знал, что когда-нибудь это произойдет. Но она была ему как мать, она была единственной опорой в его жизни. Ему ненавистна была даже мысль, что у нее могут замерзнуть ноги, если ей не хватит одеял, не говоря уже о том, что однажды ее закопают в землю среди бесконечного поля камней.
Приземляясь на заднюю стену корпуса Медико-биологических наук, он все еще размышлял об этом, и далеко не сразу вспомнил, зачем явился сюда.
«Я так запутался, что не способен ясно мыслить. Неудивительно, что тетя Мэй не хотела говорить мне о своей болезни».
Он постучал в стекло. Однорукий человек, работавший в лаборатории в одиночестве, отвернулся от вычислений на доске и приветливо улыбнулся при виде Человека-Паука. На этот раз Питеру не пришлось искать специалиста по иероглифам в Интернете. Случилось так, что один из тех двоих, что сумели прочесть письмена на скрижали, доктор Курт Коннорс, был адъюнктом в Государственном университете и не сегодня-завтра должен был дорасти до профессора.
Он открыл окно и махнул рукой, приглашая Человека-Паука войти.
– Чем могу помочь?
Спрыгнув на пол, Человек-Паук снял со спины приклеенную паутиной скрижаль.
– Новости неприятные, но…
Коротко рассказав о вчерашнем происшествии, он показал Коннорсу снимки.
– Мог ли Сильвермэйн остаться в живых?
Помрачнев, Коннорс обвел пальцем лицо мальчишки.
– Сходство заметно, особенно глаза. Но, честно говоря, я понятия не имею, возможно ли такое и что все это может означать.
– На скрижали есть какие-нибудь инструкции? Типа: примите две и позвоните утром [7]?
Коннорс кивнул.
– Вычленяя из текста формулу, мы с Уэсли ограничились чисто химическими проблемами. Если с текстом поработать еще, думаю, я узнаю что-нибудь новое. Не хочешь оставить ее у меня?
Человек-Паук покачал головой.
– Док, вы один из очень немногих людей в мире, кому я доверяю, но, пока я не узнаю, кому и зачем нужна эта вещь, я не хочу упускать ее из виду. Исключительно в целях безопасности – и вашей, и остальных. Нельзя ли скопировать ее – ну, там положить сверху бумагу и потереть углем, или еще как-нибудь?
– Уголь не поможет: значение символов может меняться в зависимости от глубины резьбы, – доктор задумчиво постучал пальцем по подбородку и огляделся. – Трехмерного сканера у меня нет, но есть быстрозастывающий силикон. Я пользовался им, делая слепки с ископаемых остатков древних организмов. Сомневаюсь, стоит ли применять его для такого единственного в своем роде артефакта, но камень вроде бы прочен, да и выбор у нас небогат. Можешь подождать пятнадцать минут?
Человек-Паук взглянул на часы. До углубленной экспериментальной физики оставалась еще куча времени.
– Ради уникальной реликвии? Конечно.
Он положил табличку на стол. Коннорс покрыл ее смазкой, залил жидким силиконом и вдавил его в резьбу. Наблюдая за ним, Человек-Паук вновь задумался о тете Мэй.
«Он – один из немногих, кому я доверяю. Почему бы не довериться ему еще в одном?»
– Док, можно еще вопрос? Личный.
– Шутишь? – улыбнулся Коннорс. – Ты спас мою семью от смерти. Если бы не ты, я прожил бы остаток жизни хищником без малейших проблесков разума. Спрашивай, о чем хочешь.
– Окей, – вздохнул Питер. – Одному человеку, которого я люблю, нужна пересадка печени. Лучший донор – это я. Но мое тело и кровь, они… Для начала – они радиоактивны, из-за этого я и стал тем, кто я есть. Я очень хочу помочь, но боюсь, что по этой причине не подхожу.