– И правда. Я всегда думал, что с возрастом приходит свобода, но, похоже, ничего подобного. Только принимать решения все труднее и труднее.
Гарри кивнул.
– Ты бы видел, как на меня смотрят, когда я вхожу в кабинеты руководства «Озкорп». Люди думают: раз я богат, значит, у меня нет проблем. А я только что с реабилитации – и вдруг должен решать, какие компании продать, какие купить… И знаешь, что меня заботит больше всего? Не то, кого уволят с работы или выгонят из дома. Нет. Другое: как бы не разочаровать отца.
Питеру очень хотелось сказать, что только Гарри удерживал Нормана Озборна в здравом уме, но это означало бы сказать слишком много.
– Наверное, лучше поступать так, как считаешь правильным. Но знаешь, я недавно понял: в больших делах может не быть правильного и неправильного, добра и зла… Только оттенки серого.
– Это точно. Порой так все осточертеет – просто уволил бы всех к чертовой бабушке, заглотил горсть таблеток, и гори оно все синим пламенем.
Питер нахмурился.
– Но ты же так не сделаешь?
– Я не загадываю наперед. Сегодня – нет, а завтра…
– Ты не забывай: я с тобой – в любое время, что бы ни случилось. Мы все с тобой.
Гарри пожал плечами.
– А с каким оттенком серого сегодня сражаешься ты?
– Ну, не знаю, как объяснить… Допустим, кто-то, кого ты любишь, умирает, и чтобы спасти его, нужно сделать что-то ужасное. Ты бы смог?
Гарри коротко рассмеялся.
– Думаешь, мы еще не выросли из игры в «Правду или действие» [10]? Пит, я не самый храбрый парень в мире. Надави на меня посильнее – сомнешь, как бумагу. Но если бы я был нужен тому, кого действительно люблю… Наверное, сделал бы что угодно – солгал, украл, убил, прошел по трупам – что угодно, только бы спасти его, – лицо его скривилось в странной ухмылке, словно откуда-то изнутри проступили черты отца. – На самом деле, если мне когда-нибудь удастся доказать, что к гибели отца приложил лапу Человек-Паук, то… Нет, не буду. Не буду загадывать наперед.
Усмешка исчезла.
– Но речь ведь не о чем-то этаком, верно? – продолжал Гарри. – Может, эта операция не так страшна, как тебе кажется? Сам знаешь, в жизни есть куча всякого намного страшнее.
«Он думает, я говорю о пересадке печени. Думает, я боюсь».
Не найдя подходящего ответа, Питер кивнул.
В последний раз взглянув на их любимый столик, Гарри собрался уходить.
– Рад был помириться, сосед. Очень помогло уяснить себе кое-что. Я – в отцовский пентхаус, на сегодня квартира в твоем полном распоряжении. Надеюсь, с твоей тетей все будет окей.
Питер не был уверен, что мир между ними продлится долго, не говоря уж о возобновлении дружбы. Еще один пункт в длинном списке того, чего он не знал… Но в одном он был абсолютно уверен – что едва держится на ногах. Нужно было выспаться.
Однако день странных встреч еще не кончился. В нескольких ярдах от входа в подъезд его кто-то ждал. Увидев Питера, он шагнул вперед, на свет фонаря.
Прошло меньше суток, но Сильвермэйн выглядел заметно старше. Он все еще безнадежно отставал от моды – только пиджак и жилетка сидели чуть лучше.
Он окликнул Питера, подолгу растягивая гласные:
– Пи-и-итер Па-а-аркер!
Питер остановился.
– Мистер Сильвермэйн? Но я, э-э… я выполнил вашу просьбу. Я передал Человеку-Пауку, что вы просили.
Манфреди кивнул.
– Ага, и несколько секунд спустя он появляется и едва не вышибает из меня все мозги. Я легко справлюсь с пятью обычными парнями и если говорю, что Человек-Паук силен, это что-нибудь да значит. Я даже про скрижаль спросить не успел. Но бывало и хуже, а я все равно побеждал. И знаешь почему? Потому, что умел найти слабое место. И сейчас это ты, Пи-и-итер Па-а-аркер.
– Не знаю, что вы могли слышать о наших с ним отношениях…
– О, я не верю и половине того, что слышу. Я верю своим глазам. Поэтому я проследил за тобой. И увидел вот что: ты исчезаешь в темном закоулке, а оттуда появляется Человек-Паук. Он мчится поверху к госпиталю, а к главному входу по земле тащишься ты. Видишь, что выходит? – он сделал в воздухе жест, будто вытаскивая из Питера ответ, но тот утратил дар речи. Сильвермэйн ухмыльнулся. – Да, ты точно знаешь, к чему я веду. Знаешь, нюхом чую. И понимаешь, что я знаю, кто ты такой. Или мне сказать это вслух?
Худший из страхов Питера словно возник в воздухе между ними. Видя, что Сильвермэйн полез в жилетный карман, Питер быстро снял с пояса паутиномет и нацепил его на запястье.
Вынув из кармана старомодный репортерский блокнот, Манфреди открыл его и зашуршал страницами.
– Ну-ка, поглядим, кто у нас тут… Гарольд Озборн, Мэри Джейн Уотсон, Юджин «Флэш» Томпсон… Ха! Юджин! Неудивительно, что он предпочитает «Флэш». Рэндольф Робертсон, его папочка Джозеф… Я никого не пропустил? Ах, да. Эта старая леди в госпитале, которую ты так рвался повидать – Мэй Рейли Паркер.
При каждом новом имени мускулы Питера напрягались сильнее и сильнее. Услышав имя тети, он скрипнул зубами.
– Ну как, расклад ясен? Либо я получу скрижаль, либо им всем…
В тот же миг Питер кинулся на него. Шмякнув Сильвермэйна о припаркованный рядом автомобиль, он занес руку. Один хороший удар, всего один – и его друзья и родные в безопасности. А в мире станет одним убийцей меньше.
Неужели всего час назад он еще раздумывал, что сделал бы с Гоблином в момент вроде этого? Теперь он знал это точно.
Кулак стремительно метнулся к цели. В последний миг Питер направил удар чуть в сторону, и его кулак вмял дверцу машины внутрь с такой силой, что одна из петель с треском лопнула.
Улучив момент, Сильвермэйн пнул противника в живот. Пинок не причинил Питеру никакого вреда, только отбросил его назад. Воспользовавшись паузой, Манфреди нацелил на него палец и заорал:
– Эй, успокойся! Я думал, ты поумнее!
Опасаясь, что какой-нибудь случайный прохожий запомнит его лицо, Питер поспешил скрыть его под слоем паутины – редкой, чтобы не мешала видеть. Буравя врага тусклым взглядом, Сильвермэйн одернул пиджак.
– Идиот! Я принял меры предосторожности. Случись что со мной – и во все крупные агентства новостей доставят запечатанные конверты. Так что пойди лучше пропусти стаканчик, или высоси кровь из мухи, или что там тебе нужно, чтобы смириться с очевидным: я выиграл, и ты ничего не можешь с этим поделать. А потом сходи за скрижалью и принеси ее сюда ровно через шесть часов, иначе известные тебе люди начнут умирать. Понятно?
Питер промолчал в ответ.
– Вот и хорошо.
Сильвермэйн развернулся и пошел прочь. Собрал в волю в кулак, Питер сдерживал чувства – ровно столько, чтобы хватило времени незаметно прицепить к пиджаку бандита паучий маячок. После этого он отбежал на несколько кварталов, встал посреди незастроенного клочка земли – и закричал.
Он кричал и кричал, но крик его остался без ответа.
Глава двадцать седьмая
КАК ТОЛЬКО руки перестали трястись от ярости, Питер снова переоделся в красно-синее. Под угрозой была не только жизнь тети Мэй. Опасность грозила всем, кого он знал. Однако и решение на этот раз было очевидным.
«По крайней мере, Уилсона Фиска держала в узде Ванесса. А этому монстру скрижаль отдавать нельзя. Нужно найти другой выход».
Сильвермэйн двигался быстро. Он успел уйти так далеко, что Питеру пришлось включить приемник, чтобы не потерять сигнал маячка. Сигнал привел его в Швейный Квартал, к обветшавшему остову старого склада.
При виде голого остова из стальных балок что-то всколыхнулось в памяти, как будто в нем было что-то знакомое. Не столько в самом здании, сколько в каком-то смутном побуждении, которым он когда-то пренебрег.
Сильвермэйн был близко – так близко, что Питеру уже не требовался приемник. Паучье чутье провело его сквозь все опасности чрева мертвого зверя, и он остановился над грудой старых досок на полу. Сигнал шел откуда-то снизу. Стараясь не шуметь, Питер принялся отодвигать доски. Вскоре открывшийся проход оказался достаточно широк для его гибкого тела. Соскользнув вниз, к полуразрушенным ступеням, Питер пригнулся и, крадучись, двинулся вперед.
Большая часть подвала была скрыта во тьме, но целая коллекция мерцающих свечей и угасающих фонарей отбрасывала причудливые тени на бетонные стены и балки. Ни в одном из чувств Питера, кроме паучьего чутья, не было ничего сверхъестественного, однако в остроте этих чувств он намного превосходил среднего человека. Поэтому он понимал: заметить его нелегко, если только он сам не выкинет какую-нибудь глупость.
В центре просторного помещения, на вершине какого-то сооружения из шлакоблоков, стоял на коленях перед старым листом фанеры сам Сильвио Манфреди. Он что-то бормотал себе под нос, сложив руки перед грудью, словно для молитвы. Выглядел он на удивление скромно.
«Окей, вот он. Что дальше? Если изловить его, он выдаст мою тайну. Ну что ж, он нашел, чем меня зацепить – быть может, мне удастся найти его слабое место?»
Лист фанеры – объект внимания бандита – был сплошь увешан фотографиями, газетными вырезками, вырванными страницами журналов и книг, предметами одежды и украшениями, приклеенными, приколотыми кнопками, прибитыми гвоздями на свои места. Общая тема всей этой выставки была ясна даже отсюда, издали.
«Это все о нем. О жизни Сильвермэйна».
Тут глаза Питера привыкли к полумраку, и он увидел, что такими же подборками данных заняты все стены вокруг. Приглядевшись, он понял и другое: все это представляло собой какой-то безумный каталог с системой перекрестных ссылок. Первый раздел был сгруппирован по годам и десятилетиям; во втором были перечислены все жертвы Сильвермэйна – убитые пулей, ножом, кулаком. Третий оказался реестром краденого – денежных сумм, золота, драгоценностей. В четвертом разделе были собраны только фотоснимки. В пятом, напротив, только текст – письма, газеты, журналы. Все вместе в неверном свете пламени свечей казалось странной мозаикой, причудливым абстрактным орнаментом.