– На мой взгляд, да. Я, конечно, могу ошибаться.
– Я доверяю твоим суждениям. Хотелось бы знать, что со всем этим делать. Я думала, Ящер просто, – она пожала плечами, – просто псих, который бегает по округе, а не кто-то, кому можно приказать что-то сделать. Но если он действительно ворует ценные вещи… Как он это делает?
Питер покачал головой. Врени расплылась в улыбке.
– Этот сюжет не только сопротивляется расследованию, – сказала она, – он отказывается отвечать на вопросы, ссылаясь на пятую поправку к Конституции. Как же мне это нравится!
Питер был рад тому, как Врени наслаждалась ситуацией. Его проблемы, к сожалению, были куда менее абстрактными.
– Ну, хорошо, – сказала Врени, когда они вместе пошли прочь от здания «Регнерс Вильгельм». – Сегодня я возьму еще несколько интервью и, начиная с сегодняшнего вечера, буду в отеле. Близится наш первый дедлайн. Подозреваю, как минимум полдня я проведу, охотясь на Юргена Готтшалка, нашего уволенного брокера.
– Хорошо, – ответил Питер.
БЕРЕГОВОЙ канал пролегает между Майами-Бич и собственно Майами, от порта и дальше, мимо роскошных домов и отелей Майами-Шорт и Бел-Харбор. У большинства домов, расположившихся по обеим сторонам канала между бульваром Бискейн и Коллинз-авеню, были собственные частные пирсы или доки. Стоящие вокруг пальмы колыхались и сверкали, когда лучи солнца падали на их отполированные листья – идеальный ландшафт. В этих белых домах, розовых бунгало и особняках из персиковой лепнины и стеклянного кирпича буквально ощущался аромат эксклюзивности. Кое-где между домами и водой втиснулась даже полоска частного пляжа.
Один из таких домов, спрятавшийся в тени пальм и бугенвиллий, возвышался на берегу залива. Сгущались сумерки, и внутри мерцали огни. У окруженного розовым настилом голубого бассейна за белым чугунным столом сидел мужчина, который пил чай со льдом и смотрел на воду.
Он был довольно молод. У него были светлые волосы, тонкое, красивое лицо и очень голубые глаза. Он сидел возле этого бассейна, глядя на бухту, почти три недели.
Домашний арест – довольно вежливое название, но оно отражало истинную суть. Полиция находилась возле парадного и черного входов его особняка, копы сидели в лодках, украшающих водную гладь. Некоторые были даже не копами, а федеральными агентами того или иного ведомства. Если он покидал пределы своего дома, они толпой сопровождали его – и всем своим видом давали понять, что не приветствуют такие вот выходы на улицу, даже недолгие. Так что в основном он сидел дома. Если звонил телефон, он не брал трубку, зная, что линия прослушивается, – друг в полиции предупредил его еще до принятия соответствующего постановления в суде. Так что ему как раз хватило времени выскользнуть из дома и сделать несколько жизненно важных звонков из телефона-автомата до начала домашнего ареста.
Он сидел ровно и ничего не делал, потому что таковы были указания. Ему сказали, что со временем все уладится. Потерпи, жара спадет, и федералы отстанут от твоего дела. Он не спрашивал, как и почему, просто был уверен, что прямо сейчас где-то большая сумма денег меняла владельца. Деньги всегда меняют владельца. Даже федералы не имели к этому иммунитет.
Вечер сменялся ночью. Он смотрел на огни, мерцающие по берегам залива Бэй-Козуэй, и думал, как же сильно ему хотелось просто выйти, поймать такси до аэропорта, успеть на рейс «Люфтганзы» и улететь домой в Мюнхен. Но это было несбыточное желание. Даже если бы ему удалось ускользнуть от сторожевых псов, что уже было маловероятно, даже если бы ему удалось покинуть США по одному из поддельных паспортов, которые ему дали, немецкое правительство все равно тут же экстрадировало бы его обратно. Власти Германии были склонны к сотрудничеству с США по таким вопросам.
Так что лучше и дальше сидеть на месте. Он встал, подошел к краю террасы и оперся на перила. В шести метрах внизу плескалась вода, неподалеку на волнах залива покачивался полицейский катер. Он беззаботно помахал сидящим на борту людям, вернулся обратно к столу и снова сел. Поднял стакан с чаем.
Под ближайшей бугенвиллией раздался шорох. «Пальмовые крысы», – с раздражением подумал он и повернулся убедиться в этом.
У него перехватило дыхание. Во рту пересохло. Из клубящейся вокруг большого раскидистого дерева тьмы появилось нечто еще более темное: человеческая фигура – высокая, широкоплечая, в какой-то маске со страшными глазницами и жуткими клыками. На груди красуется белый узор – паук…
Маска расплылась в улыбке, из пасти высунулся длинный язык, с которого стекала слюна. Юрген Готтшалк ахнул и сглотнул. Он смотрел новости и знал, кто к нему явился. Более того, знал, что приключилось на днях с его коллегой в офисе «Регнерс Вильгельм» в Майами.
Веном медленно приблизился к столу. Готтшалк поднялся на ноги.
– Бежать нет никакого смысла, мистер Готтшалк, – сказал клыкастый тихим, глубоким голосом.
Рот Юргена дернулся, но ни одно осмысленное слово не слетело с его губ. Пустые глазницы и жуткая ухмылка загипнотизировали его, словно он был попавшим в луч прожектора оленем, в которого кто-то целился из винтовки.
– Некоторые из наших знакомых, – тихо произнес Веном, – предложили нам поговорить с вашим другом, мистером Харкнессом. Он рассказал нам кое-что интересное, но не так много, как мы рассчитывали. Прежде чем покинуть его офис, нам пришлось проверить кое-что из его документов, просто чтобы убедиться в некоторых вещах, о которых он нам не рассказал. И ваше имя встречалось в этих бумагах довольно часто. Мы думаем, что нам следует поговорить.
– На… на… насчет чего?
Веном довольно небрежно сел на второй белый стул, взял стакан с холодным чаем и принюхался.
– Никакого алкоголя, – сказал он, – одобряем. Нам нравятся люди, которые находятся в трезвом сознании, когда мы с ними разговариваем. – Его пустые глазницы уставились на Юргена. – В документах, – продолжил Веном, – была информация о некоторых весьма интересных встречах, которые в последнее время происходили в округе. Прошлой ночью мы посетили одну из них. Восхитительно было.
Юрген сглотнул. Эту новость он тоже видел. И он бы ни за что не стал описывать увиденное словом «восхитительно».
– Ну-ну. – Веном наклонился к собеседнику. Из его плеча выскользнуло щупальце и похлопало Юргена по щеке. Веном оперся подбородком о руку. – Мы боимся, что мы не смогли заставить этих людей передать наше сообщение. Кроме того, мы полагаем, что такие вещи нужно передавать самим. Мы собирались сказать их боссу сворачивать лавочку. – Он улыбнулся еще шире. – Однако меня беспокоит, что мы не смогли выбить из них никакой информации касательно происхождения бочек, которые они передавали в тот вечер. Люди, приплывшие за грузом, тоже не смогли нам помочь. Мы дали им шанс, но это распространенная проблема: держи своих шестерок в неведении, и тогда из них нельзя будет выжать слишком много информации. Разумеется, из них можно выжать кое-что еще…
Улыбка становилась все шире, пока Юргену не начало казаться, что в музее стоматологии меньше зубов, чем в этой пасти.
– Мы не смогли как следует изучить эти бочки, – продолжил Веном, – но мы хотим, чтобы ты все нам рассказал. О том, что в них находится, откуда они берутся и куда направляются отсюда…
Юрген весь затрясся.
– Ну, мы знаем, о чем ты сейчас думаешь, – продолжил Веном, – ты думаешь, что, если расскажешь все нам, люди, которые втянули тебя в этот бизнес, тебя убьют. Скорее всего, так и случится. По крайней мере, они попытаются. Но тебе стоит знать, что, если ты нам не расскажешь, мы убьем тебя прямо сейчас. – Колышущееся перед глазами Юргена щупальце заострилось и превратилось в тонкий стилет, который нежно и аккуратно прочертил линию по его горлу, чтобы он смог прочувствовать остроту лезвия.
– Мы можем делать это очень долго, – пообещал Веном, – ты не сможешь позвать на помощь, потому что твою гортань мы вырежем одной из первых. Затем… – Веном покачал головой и пожал плечами. – Мы можем остаться здесь на весь вечер, разве нет? Люди, сидящие на катере, не поднимутся сюда, пока что-нибудь не увидят или не услышат. Твои сторожа на улице тоже не станут заглядывать: они знают, что отсюда нет другого выхода, кроме как через черный вход, а его они перекрыли давным-давно. Нет, нам предстоит чудесный вечер – только мы и ты. Самый долгий вечер в твоей жизни.
– Это ра… ра… ра… – Рот Юргена слишком пересох, чтобы он смог выдавить что-нибудь осознанное.
– Первое слово? – понимающе произнес Веном. – Звучит как?.. Вот, держи, – и он протянул Юргену стакан с чаем.
Юрген вцепился пальцами в стакан и начал пить. Когда мгновение спустя он, задыхаясь, отставил стакан в сторону, оказалось, что питье ему не очень-то и помогло, но он хотя бы смог прохрипеть:
– Радиоактивные материалы.
– Какого рода?
– Трансурановые.
Веном помахал острым словно бритва щупальцем перед лицом Юргена. Его глаза уставились на черный отросток, словно это была готовая ударить змея.
– Ты не мог бы рассказывать более подробно, а не то мы начнем подозревать, что ты намеренно утаиваешь информацию.
– О, нет, нет, – поспешно произнес Юрген. – Nein! Ich weiss nicht[30]…
– По-английски, пожалуйста, – мягко попросил Веном, – мы так и не закончили этот последний курс Берлица. Жизнь слишком коротка.
– Я не знаю!
– А стоило бы. Какого рода радиоактивные материалы?
– Какие-то отходы. Радиоактивные отходы.
– Ты хочешь сказать, – мягко произнес Веном, но в его голосе начала проявляться смертельная острота, – что кто-то во Флориде вывозит их за пределы США в этих маленьких емкостях? Не очень эффективный способ избавляться от отходов. И куда они направляются?
– Нет, мы ввозим их сюда…
– Откуда?
– Откуда-то из Восточной Европы. Я не знаю наверняка. Из России, наверное.
Пустые глазницы Венома слегка прищурились.