Если заглянуть в содержание его последней книги стихов… Как бишь она называется – «Et Cetera»?
Так она называется в некоторых иноязычных изданиях. А на английском – «So Forth». Жаль, что не «Et Cetera», ведь «et cetera, et cetera», «и так далее, и так далее» – один из его фирменных рефренов, так он очень часто завершал фразы.
Если я правильно помню, в этой книге нигде нет упоминаний ни об одном переводчике. А ведь во всех его предшествующих книгах стихов, наоборот, имена переводчиков были указаны после каждого стихотворения. Использовалась формулировка «translated by x» («перевод Имярека») или, в некоторых случаях, «translated by x with the author» («перевод Имярека вместе с автором») или «translated by the author» («перевод автора»). Как бы то ни было, в данном случае на обороте титульного листа указано мелким шрифтом, что некоторые стихотворения «написаны на английском», а другие «translated by the author», и к этим двум категориям относятся почти все стихи в книге – пятьдесят шесть из шестидесяти четырех. И наконец, есть еще одна, небольшая группа стихотворений – восемь штук, рядом с каждым названием указано «перевод Имярека и автора». В эту группу вхожу я: «„An Admonition“ was translated by George L. Kline and the author» («„Назидание“ – перевод Джорджа Л. Клайна и автора»). И лишь рядом с одним стихотворением указано только имя переводчика: «„Venice: Lido“ was translated by Alan Myers» («„Лидо“ – перевод Алана Майерса»). Из переводчиков один лишь Майерс, так сказать, значится на афише в качестве солиста. Словом, стихи на английском, вошедшие в этот сборник, переведены Бродским либо самостоятельно, либо в соавторстве с кем-то из переводчиков. Разумеется, как вам известно, большинство критиков разбранили «So Forth».
Уильям Логан написал в 2001 году в «Нью крайтирион», что автопереводы Бродского – это как если бы «парикмахер сам себя постриг»[105]. Так Логан продолжил мысль, которую сам же письменно изложил вскоре после смерти Бродского:
Прозу на английском Бродский писал с ненасытным аппетитом и абсолютно бегло, но его поэзия часто похожа на вирши Гумберта Гумберта. Голос благородного ума слышится приглушенно, словно из‑за гипсокартонной перегородки. В своем эссе «Поклониться тени» Бродский утверждал, что пишет по-английски, исключительно чтобы приблизиться к Одену, – что ж, некоторые его стихи звучат так, как если бы Одена зачитывали по «телефону» из двух жестянок, соединенных бечевкой[106].
Иосифу очень хотелось воздать почести Одену – воздать этой элегией, этими стихами. Но у Одена совсем иное мировосприятие: у них разный темперамент, разный путь ученичества, разные инстинктивные устремления в поэзии.
Не забывайте: если Йейтса, Дилана Томаса, Фроста, Уилбура и Уоллеса Стивенса Бродский читал, именно Оден стал первым англоязычным поэтом, с которым Бродский познакомился лично. Бродский рассказал мне, что, боясь сказать что-нибудь неуместное или грамматически корявое, при беседе ограничивался однотипными вопросами: «Мистер Оден, что вы думаете о поэте Икс?» или «Мистер Оден, какого вы мнения о поэте Игрек?». А Оден, конечно же, был рад поведать молодому русскому поэту, как смотрит на Йейтса, Элиота, Дилана Томаса или Уоллеса Стивенса.
В любом случае попытка автоперевода разбередила в Бродском это томительное миметическое желание[107]; как написал Логан, «прочтя эти нестройные, немузыкальные строки, невольно начинаешь восхищаться Набоковым и Конрадом».
Не пойму, почему, чтобы восхититься Набоковым или Конрадом, надо обязательно вначале прочесть несовершенные английские строфы Бродского. В любом случае все остальные книги Бродского – и сборники стихов, и сборники эссе – критика приняла лучше, чем «So Forth». Его эссе удостаивались единодушных – и обоснованных – похвал. А все остальные книги его стихов критика приняла хорошо, хотя некоторые рецензенты нашли несколько поводов для критики. Большая часть стихов публиковалась в переводах – в моих или чьих-то еще. Та последняя книга… стихи, которые Бродский либо написал на английском, либо перевел сам… именно на нее обрушился тот британский критик… вам об этом наверняка известно.
Крейг Рэйн. Я так и не нашла его статью в архиве газеты «Файнэншл таймс». Пришлось раздобыть сборник эссе Рэйна «В защиту Т. С. Элиота». Рецензия называлась «Репутация, подверженная инфляции»[108].
По-моему, она была написана уже после смерти Иосифа, а потому выглядит особенно злобной. Рэйн назвал Бродского «посредственностью мирового класса». Таков один из итоговых выводов Рэйна. Он прочел «So Forth» от корки до корки и нашел что-то ужасно корявое чуть ли не на каждой странице, особенно в текстах, которые Иосиф написал на английском или перевел сам. Я не желаю ввязываться в эту стычку, если это вообще возможно.
Рецензия завершается убийственной фразой, где о Бродском говорится в прошедшем времени – а значит, статья наверняка написана уже после его смерти: «Он был нервозной, мирового класса посредственностью – блефовал, но осознавал, что у него нечеткое чувство английского языка, на котором весьма шатко держалась его международная репутация». В общем, Рэйн разругал его в пух и прах.
Что да, то да!
Но эта фраза, как и очень многие другие, указывает, что Рэйн многого не уловил в стихах Бродского. Например, в стихотворении «24 мая 1980 года», написанном Иосифом на свое сорокалетие, и в его последних строках в автопереводе Бродского:
Yet until brown clay has been crammed down my larynx,
only gratitude will be gushing from it[109].
Рэйн написал: «Бессмысленно указывать, что похороны, если хоронят не заживо, редко предполагают запихивание гробовщиком глины (любого цвета) в горло покойного. Эта мелодрама целиком присочинена Бродским»[110]. Рэйн не улавливает отсылок к Гейне, Пушкину, Мандельштаму, даже к Цветаевой и другим. Эти строки пронизаны воспоминаниями о русской поэзии прошлых времен.
Как указала мне Валентина Полухина, эти строки совершенно очевидно вторят ахматовской «Поэме без героя»:
Полумертвая и немая,
Рот ее сведен и открыт,
Словно рот трагической маски,
Но он черной замазан краской
И сухою землей набит.
Довод весомый.
Также нам вспоминаются строка Цветаевой «Дерном-глиной заткните рот» и стихотворение Гейне «К Лазарю»[111]:
Так мы спрашиваем жадно
Целый век, пока безмолвно
Не забьют нам рта землею…
Да ответ ли это, полно?[112]
А между тем Рэйн интересуется русской поэзией. Он женат на племяннице Пастернака. Его жена, Энн Пастернак Слейтер, – дочь сестры Бориса Пастернака.
Для меня это новость. Я не знал никого из семьи Пастернак, кроме Лидии Пастернак Слейтер, жившей в Англии, – да и ее не знал лично, просто слышал о ней: она перевела несколько стихотворений Пастернака, проделала весьма похвальную работу.
Энн – ее дочь. Некоторое время тому назад я была у нее дома в Оксфорде, мы вместе пообедали. В Оксфорде хранится много картин и набросков Леонида Пастернака – деда Энн, отца Бориса Пастернака.
Что ж, это придает критическим замечаниям Рэйна определенную весомость. Но читает ли он сам по-русски? Если да, если он читал русские стихи Бродского в оригинале, просто не понимаю, как Рэйн мог заявить, что «международная репутация» Бродского «шатко держалась» на его «нечетком чувстве английского языка».
Насколько я понимаю, Рэйн не знает русского.
Всякий, кто читал стихи Бродского, написанные на русском, согласится, что это выдающийся поэт, поэт с «абсолютным» чувством интонации и безупречным литературным вкусом. Что касается его стихотворных автопереводов и стихов, написанных сразу на английском, то позвольте мне ограничиться одним замечанием: Энн Шелберг и Зак Ишов вступились за «англоязычного Бродского», и я уверен, что они приведут наилучшие аргументы из возможных. Как я уже говорил, в этот спор я предпочитаю не ввязываться.
Захар Ишов рассматривает это в своей диссертации; он защитил ее в Берлинском свободном университете. Есть только один пункт, по которому я несогласен с Заком, – по части хронологии. Он утверждает, например, что в конце 1970‑х, в процессе перевода стихотворения, о котором я уже упоминал, – «Второе Рождество на берегу», Бродского не устроил мой вариант некой строки и он сочинил свою строку взамен моей, а затем мы вдвоем обсудили и в итоге одобрили его вариант. Я же отчетливо помню, что в тот период именно я сочинил строку для замены первого варианта, а затем Бродский то ли одобрил, то ли отверг мою строку. Я также отчетливо помню, что обычай предлагать собственные варианты строк взамен первоначальных появился у Бродского только в 1980‑х, когда мы работали над моими переводами «Эклоги 5‑я (летней)», а затем «Назидания»; эти переводы опубликованы в книгах «To Urania» и «So Forth» соответственно.
Ценный вклад в вопрос о «Бродском на английском» внес Дэниэл Уайссборт. Его книга «Из русского с любовью» – работа странная, с извилистыми отступлениями, но в нескольких местах он очень четко проводит мысль, что Бродский пытался сделать с английским языком то, чего еще никто никогда не делал. Я писала в «Кеньон ревью»: