Я выпил и закусил. Над лесом кружили вороны. Как только мной овладевало беспокойство, я выпивал и закусывал. Из чего постепенно произошло— «над лесом кружили вороны кружили вороны над лесом кружили вороны кружили над вороны лесом над… вороны…»
Должно быть, я все-таки коллапсировал.
— Я думала, ты сбежал в Москву, — услышал я над собой голос Лоры и открыл глаза, — а ты, оказывается, здесь!
— Я здесь, — как можно бодрее подтвердил я. — А где прочие? Разве уже вернулись?
— Уселись на веранде играть в карты.
— Очень хорошо.
Мы посмотрели друг на друга тем определенным взглядом, смысл которого в нашем супружестве уже сделался нам обоим привычным и понятным. Я прикоснулся к Лориному плечу, и она охотно пошла ко мне.
— Лора! — вдруг позвали снизу. — Что же ты не идешь?
— Чуть позже! — крикнула она, помогая мне устраиваться. — Чуть позже!..
Мне казалось, что мы оба — зная обо всем и тем не менее соединяясь в этом объятии — стремимся вытерпеть еще что-то — еще больше запутаться, еще больше унизиться, — чтобы, может быть, окончательно возненавидеть себя и друг друга за лицемерие и ложь.
Снизу доносились шутливые возгласы и смех. Закусив верхнюю губу, Лора начала забываться и бессознательно постанывать. «Тише, тише, милая!» — шептал я, беспокоясь, что кто-нибудь снизу решит подняться. Я произносил слово «милая» и хорошо ощущал его неловкость и чужеродность, как будто выталкивал языком наружу плоский и гладкий камешек. Лора нашла мою ладонь и зажала ею свой рот, чтобы подавить стон… Снизу никто не поднялся.
— Что, милый, как теперь, что теперь будем решать?.. — задумчиво проговорила Лора.
И что-то в ее вопросе вдруг отозвалось во мне искренней и родной нотой, но, увы, я не успел сосредоточиться на этой ноте, чтобы сохранить ее и усилить, потому что в следующий момент ее перебил и уничтожил донесшийся снизу смех Валерия.
— Не хочешь отвечать? — спросила меня Лора.
— Дело заключается в том, — начал я с ироничной обстоятельностью опьяневшего человека, — что я не имею никакой возможности отнять у тебя самое святое — свободу выбирать, выбирать и выбирать… Мне не остается ничего другого, как признать это как бы особенностью твоего организма и предоставить тебе полную свободу, которая для тебя всегда важнее всего, независимо от моих воззрений на семью как ячейку общества, и так далее и тому подобное…
Я быстро запутался в своей идиотской иронии — да и просто мерзко было продолжать об этом — и умолк, но Лора, кажется, вполне меня поняла.
— Прекрасно, — кивнула она.
— Конечно, — согласился я.
Она уверенно поднялась, привела себя в порядок и спустилась вниз… А через некоторое время, пока я курил и желал еще большего унижения, она вернулась, но не одна, а с другом семьи Валерием, который принес бутылку.
— Не грусти, старик, — сказал он мне.
Мы выпили. Лора спокойно переводила взгляд то на одного, то на другого из нас.
— Эй, кто-нибудь в конце концов, — послышался с веранды нетерпеливый Жанкин голос. — Идите сюда, нам нужен четвертый!
— И нам нужен четвертый! — хохотнул Валерий.
Я поспешно встал и спустился вниз, оставив его и Лору вдвоем. Я действовал по принципу, чем хуже, тем лучше…
На веранде уже засветили две керосиновые лампы.
— Ладно уж, — благосклонно кивнул мне Игорь Евгеньевич, — подсаживайся… И постарайся быть человеком!
Я уселся за стол, с которого убрали посуду и только на краю оставили бутылку вина, чай и сладкое. Взглянув на Игоря Евгеньевича и на маман, я заметил, что Валерии после прогулки успел их еще как следует подпоить, — физиономии у них весьма забавно разъезжались… Усмехнувшись, я взял бутылку и, пока Жанка сдавала карты, снова наполнил рюмки, и мы выпили. Впрочем, забавного, конечно, было мало.
Мы играли в «дурака» двое надвое. Жанка в паре с маман. Я с Игорем Евгеньевичем. Пьяный Игорь Евгеньевич с двойным занудством то и дело лез ко мне со своими поучениями и замечаниями, на что я почти не реагировал, так как все мое внимание было сосредоточено на ожидании шороха или звука, которые могли донестись сверху, из «мансарды». Утонченно издеваясь над собой, я предался унизительному фантазированию на предмет того, что там, в «мансарде», могло происходить. И чем более пошлую и гнусную картину мне удавалось вообразить, тем отстраненнее становился интерес, с которым я следил за собственными же мучениями… Через некоторое время мне даже почудилось, что я различаю ритмичное Лорино постанывание и натужное кряхтение Валерия… Маман и Игорь Евгеньевич были пьяны и увлечены картами, но, однако, и Жанка, казалось, тоже ничего не замечала… Или только делала вид, что не замечает.
Не знаю, сколько мы играли в «дурака» — может быть, часа два, — но все присутствующие, казалось, позабыли о Лоре и Валерии и о том, что они уединились наверху, а сам я в конце концов утомился (главным образом от обилия выпитого) мучить себя мерзкими фантазиями…
…Валерий спустился на веранду один и с самым будничным, спокойным выражением лица.
— Такие дела, старик, — задумчиво и даже где-то с грустинкой сообщил он мне.
Зернистые капельки пота усеивали его мясистый нос.
По предложению Валерия мы все выпили еще вина. Потом Валерий сел за карты вместо меня, а я поднялся наверх к Лоре.
Лора сидела на матраце, поджав под себя ноги, и, чуть раскачиваясь, курила. Увидев меня в отражении темного окна, она встряхнула спутанными волосами, повернулась и, сладко потянувшись, приподнялась на коленях ко мне. Она вызывающе улыбнулась, но потом откинулась к стене и поманила меня к себе. Я присел рядом.
— Кто к торгу страстному приступит? Свою любовь я продаю! — кокетливо и лукаво проворковала она.
Несмотря на то, что я уже был порядочно пьян, я сразу заметил, что и она очень пьяна. Значит, решила напиться, и напилась с Валерием, пока мы играли в карты. «Очень хорошо», — подумал я. Я положил ей на плечи ладони и заглянул в глаза… Только что Лора улыбалась, но через мгновение сделалась серьезна.
— Скажите, кто меж вами купит, — продолжала она плохо слушавшимся языком, — ценою жизни ночь мою?..
— Никто не купит, — успокоил я ее.
— Никто! Вот-вот, никто не купит! — вдруг беспричинно обрадовалась она, как будто у нее в голове переключили некий рычажок.
Мы снова потянули друг друга на матрац. И с веранды снова слышался жизнерадостный смех Валерия. Вот кто был полон настоящего оптимизма. Ничто, отметил я про себя, сквозь землю не проваливалось; все стояло вполне прочно…
Я опять ошибся: не так уж и прочно. Когда мы с Лорой, обессиленные, лежали на матраце, внизу раздался грохот. Пришлось вставать и спускаться вниз.
Оказалось, это Игорь Евгеньевич, напоенный Валерием до столбнячного бесчувствия, грохнулся со стула на пол прямо посреди очередной карточной партии. Как упал, так и остался лежать.
— Ну-ка, — подозвал меня Валерий, — отнесем Игорька бай-бай…
Мы подхватили Игоря Евгеньевича подмышки и, перетащив в комнату, уложили на одном из матрацев. Маман принялась было заботливо разувать супруга в целях гигиены, но, едва расшнуровав один ботинок, сама уснула около него.
— Они устали, — сказал Валерий, укрывая обоих пледом. Мы вышли на крыльцо.
— Какой чудесный вечер, — сказал Валерий. — Весной пахнет!
Он не был лишен сентиментальности. Сестры стояли обнявшись; обе курили… Я первый раз видел Жанку с сигаретой — с напускной небрежностью, манерничая, она подносила сигарету ко рту, — и это показалось мне еще одной мерзостью, еще одним признаком всепоглощающего, глобального опошления.
— Мы еще замечательно посидим вчетвером! — сказал Валерий. — Еще чуток выпьем, еще в картишки перекинемся…
Глядя на затуманившиеся Жанкины черты — якобы взрослые «меланхоличность» и «равнодушие», — я подумал, что, вполне возможно, и она, Жанка, рюмочку-другую успела пропустить под шумок и еще наверняка пропустит с удовольствием.
Покурив, мы все вернулись в дом. Валерий и Лора едва держались на ногах. Было решено всем подняться в «мансарду» и там продолжить.
— Хочу спросить тебя! — вдруг шепнула Жанка, придерживая меня за руку.
— Потом! — небрежно отмахнулся я, сунув ей в руки коробку с конфетами. — Поднимайся!..
Сложив в две тарелки закуску и прихватив еще пару бутылок, Валерий и Лора стали карабкаться на «мансарду» вслед за Жанкой. Я подождал… «Нет, никакими мерзостями меня больше не удивить, и сам себя я ничем не удивлю…»
— Начинаем без тебя! — закричал мне сверху Валерий.
Я ничего не ответил, накинул куртку и вышел из дома. Конечно, ничего сверхъестественно мерзкого уже не могло произойти, а эта тихая, потаенная, как бы никем не замечаемая мерзость могла, наверное, тянуться до бесконечности… Я уже не ощущал разницы в явлениях.
Это то же самое, как если бы просто дойти по дороге до станции… просто сесть в поезд… просто вернуться в Москву, чтобы дома лечь спать.
В понедельник я пожинал плоды сумасшедших субботы и воскресенья. А именно, проснувшись, долгое время не делал никаких попыток открыть глаза или пошевелиться, всецело отдавшись созерцанию большого черного паука, который, обхватив лапами мой мозг, медленно вращал его как личинку в пространстве, опутывая особой электропроводной паутиной и тем самым причиняя неизъяснимые страдания… Паук то активизировался, то почти затихал — это как будто зависело от степени моей сосредоточенности на пауке. Вот он замер без всякого движения — замер и я, боясь нарушить это блаженное и хрупкое состояние покоя. Но едва я почувствовал облегчение, как что-то опять сместилось, и паук бешено заработал лапами — и жесткие электрические разряды один за другим стали пронзать мой мозг…
Поняв, наконец, в чем дело, и собравшись с силами, я выбрался из постели и дополз до трезвонящего телефона… Снял трубку и, переведя дыхание, приложил к уху. Звонил Сэшеа с работы.
— Все болеешь? — поинтересовался он.
— Болею, да, — сказал я, кривясь от головной боли.