Кольберг взъерошил волосы.
– Ладно, все это прекрасно, – сказал он, – но ведь должен существовать какой-то мотив.
– Несомненно, – согласился Мартин Бек. – Связь между Мальмом и Олафссоном становится фактически еще теснее. Почему понадобилось от них избавляться при помощи профессионального убийцы?
– Они кому-то сильно мешали, – сказал Меландер. – Характер связи между Олафссоном и Мальмом очевиден. Оба воровали автомобили. По крайней мере, они имели дело с крадеными автомобилями.
– Краденый автомобиль часто не представляет особой ценности для вора, – заметил Мартин Бек. – Он продает его очень дешево, первому попавшемуся покупателю.
– А Олафссон и Мальм перекрашивали автомобили и снабжали их поддельными номерами и документами. После чего перегоняли за границу. В какую-то страну, где либо продавали их самостоятельно, либо кому-то передавали.
– Последнее наиболее вероятно, – сказал Кольберг. – В Швеции они работали на крупную международную банду, которая занималась многими вещами. Они совершили какой-то промах, и от них решили избавиться.
– Да, похоже на то, – сказал Меландер.
Кольберг мрачно кивнул и продолжил:
– И что же, по-твоему, нам скажут, если мы предложим такую версию? Кто, черт возьми, в это поверит?
На его вопрос никто не ответил. Примерно секунд через тридцать Кольберг придвинул к себе телефон, набрал номер, немного подождал и сказал:
– Эйнар? Я в кабинете Меландера. Ты не мог бы сюда зайти?
Не прошло и полминуты, как Рённ появился в дверях. Кольберг торжествующе посмотрел на него и сказал:
– Мы пришли к выводу, что Мальм и Олафссон работали на международный преступный синдикат вроде мафии. Мы также считаем, что эта банда решила от них избавиться и прислала из-за границы наемного убийцу, чтобы прикончить их.
Рённ в изумлении уставился на присутствующих.
– Кто придумал всю эту чушь? Такое происходит только в кинофильмах и книжках. А, вы, наверное, меня разыгрываете? – удивился он.
Кольберг красноречиво пожал плечами.
Бенни Скакке пометил черными крестиками восемь телефонов-автоматов на городской схеме Сундбюберга. Затем он провел циркулем окружность вокруг каждого крестика. Хотя часть телефонов-автоматов находилась в центре города и некоторые окружности пересекались, кружочки все же охватывали площадь больше одного квадратного километра. Гунвальд Ларссон не особенно рассчитывал на удачу, когда посылал Скакке в этот густонаселенный пригород с заданием попытаться обнаружить какие-либо следы человека, вызвавшего пожарных седьмого марта. Он предположительно воспользовался одним из тех восьми телефонов-автоматов, но, даже окажись предположение верным, оно не давало ответа на вопрос, как найти человека, о котором известно лишь одно: он говорит по-шведски с иностранным акцентом.
Скакке, однако, отнесся к своему заданию с огромным энтузиазмом. В первые недели ему хоть и не слишком охотно, но оказывала помощь полиция Сольны-Сундбюберга, а теперь он работал один, опрашивая жильцов каждого дома, попавшего в кружочки, и даже Бенни – молодого человека с хорошо тренированными ногами – такая работа несколько утомляла. Однако Скакке был человек упорный; Гунвальд Ларссон и Мартин Бек уже потеряли всякую надежду получить какой-нибудь результат от усилий парня и больше не интересовались у него, как идут дела, но он все свое свободное время продолжал стучать в двери квартир в Сундбюберге. Вечерами Бенни буквально валился в постель и в последние несколько недель забросил тренировки и учебу. Но хуже всего было то, что он не уделял внимания Монике.
Скакке познакомился с Моникой восемь месяцев назад, когда они вместе участвовали в соревнованиях по плаванию. Они начали встречаться, встречи становились все чаще и чаще, и, хотя о женитьбе речи еще не шло, сомнений не возникало: свадьба состоится, как только молодые подыщут подходящую квартиру. Скакке снимал комнату, а Моника, двадцатилетняя студентка медицинского института, собиравшаяся стать физиотерапевтом, жила со своими родителями.
Когда Моника позвонила ему вечером шестнадцатого мая и в седьмой раз за эту неделю безуспешно предложила встретиться, она, мягко говоря, была несколько раздраженной.
– Ты что же, должен за всех работать? – сердито спросила она. – Неужели у вас нет других полицейских, кроме тебя?
Она задала свой вопрос Бенни Скакке в первый раз, но наверняка не в последний. Большинству его начальников, не исключая Мартина Бека, жены задавали тот же самый вопрос, и те уже давно даже не делали попыток на него ответить. Бенни Скакке, однако, об этом не знал. Поэтому он сказал:
– Конечно, есть. Я решил найти человека, который звонил из телефона-автомата в Сундбюберге, но, к сожалению, мне это не удается. Завтра с утра я тоже буду обходить квартиры и вернусь домой поздно вечером. – Он услышал, как Моника набрала воздуха, чтобы что-то сказать, и быстро добавил: – Дорогая, не сердись на меня. Мне очень хочется с тобой увидеться, но я должен добросовестно относиться к работе, если хочу чего-нибудь достичь в жизни.
Моника не пожелала его понять и швырнула трубку, на прощание пригрозив пойти на свидание с инструктором по физкультуре Рулле. Скакке хорошо знал этого, по его мнению, тошнотворного типа. Тот не только привлекательно выглядел, но и к тому же превосходил Бенни в большинстве видов спорта, включая плавание. Лишь в футболе Скакке мог дать Рулле сто очков вперед и поэтому часто мечтал о том дне, когда удастся под любым удобным предлогом заманить соперника на футбольное поле. Бенни разволновался при мысли о том, что Моника может пойти на свидание с этим самодовольным, ограниченным типом, и ему пришлось выпить два стакана молока, чтобы успокоиться, перед тем как самому перезвонить ей.
Не успел он положить руку на трубку, как телефон снова зазвонил. Это была Моника, чудо из чудес, она сожалела о случившемся и просила у него прощения. Проболтав больше часа, они договорились встретиться в Сундбюберге на следующий день и вместе пообедать, когда у Моники закончатся занятия.
В пятницу утром Скакке сразу отправился в свой любимый Сундбюберг продолжать операцию «Стук в дверь». Ежедневно он вычеркивал на своей схеме проверенные им участки и дополнял список квартир, где никого не оказывалось дома. Бюро по учету иммигрантов предоставило ему еще один список, в котором значились граждане нескандинавского происхождения, проживающие в Сундбюберге. Скакке начал обход раньше семи часов утра, стремясь опросить некоторых жильцов до их ухода на работу.
К девяти часам утра количество номеров в его списке уменьшилось в два раза, однако это был единственный результат, которого ему удалось достичь.
Бенни Скакке шагал по Сундбюбергу, направляясь в жилой массив, выбранный им на сегодня. Он вошел в парк на склоне холма, на вершине которого стояло несколько многоэтажных домов. Скорее, это был не парк, а кусочек нетронутого леса, великодушно оставленный здесь архитекторами при застройке района. Трава по обеим сторонам дорожки была свежая и зеленая, а дальше на склоне среди сосен торчали из покрытой хвоей земли серые глыбы гранита и заросшие мхом камни. Дорожка не была покрыта асфальтом или даже гравием, это была обыкновенная протоптанная тропинка, вьющаяся между берез и дубов. Солнечные блики пробивались сквозь листву и отбрасывали дрожащие золотистые пятна на утоптанную землю и торчащие корни деревьев. Скакке замедлил шаг и внезапно почувствовал запах сосновых иголок и нагретой земли, но это длилось лишь какое-то мгновение. При следующем вдохе он ощутил только запах бензиновых выхлопов и прогорклого масла из гриль-бара, расположенного где-то неподалеку.
Скакке думал о Монике. Они договорились встретиться в три часа, и он с нетерпением ждал момента, когда увидит ее. Между их встречами редко проходила целая неделя.
В первом доме Скакке застал жильцов во всех квартирах, за исключением двух. Никто не мог вспомнить никакого иностранца, возможно жившего здесь в начале марта, и никто не слышал о звонке в пожарную часть. В следующем доме обнаружились два иностранца. Один из них был финном, он плохо говорил по-шведски и не с таким акцентом, о каком упоминала Дорис Мортенссон. Другой был итальянцем; седьмого марта он находился у себя дома, в Милане. Не дожидаясь расспросов, итальянец вытащил свой паспорт и продемонстрировал даты на штемпелях.
Есть ли у них знакомые среди иностранцев, спросил их Бенни. Да, конечно, у них много друзей-иностранцев. Ну и что?
В общем-то, они были правы.
К тому моменту, когда Скакке проверил дома, стоявшие на одном склоне холма, наступил полдень и Бенни проголодался. Он зашел в кафе на первом этаже одного из многоэтажных зданий и заказал какао и бутерброд с сыром. В кафе никого не было, кроме Скакке и официантки. Обслужив его, она вернулась к стойке и со скучающим видом уставилась в окно. За окном виднелась большая площадка. Такие площадки обычно имеются между многоэтажками почти во всех пригородах Стокгольма. Их чаще называют не площадками, а торговыми центрами или даже пьяццами. Очевидно, по смелому замыслу архитекторов, это должно придать мрачным жилым массивам некий аромат Средиземноморья.
Открылась дверь, и внутрь кафе несмело вошел мужчина. На голове у него была синяя вельветовая ермолка, в руке он держал пустую хозяйственную сумку. Он сделал несколько шагов вперед и бросил на Скакке хитрый взгляд из-под нахмуренных бровей. Потом он увидел официантку, его карие глаза заблестели, он развел руки в стороны и сказал на смешном финско-шведском диалекте:
– Ах, боже мой, фрёкен, у меня такое ужасное похмелье сегодня. Я забыл, как называется тот прекрасный напиток, который я обычно покупаю.
– «Том Коллинз»[37], – напомнила девушка.
– Да, я хотел бы взять сразу восемь баночек, милая. Но они должны быть холодными. Холодными, как тибетский водопад.
Он протянул ей сумку, и официантка исчезла в подсобном помещении. Мужчина в ермолке с озабоченным видом принялся рыться в своем бумажнике. Скакке услышал, как хлопнула дверь холодильника, и официантка появилась с полной сумкой.