Она пообещала ему не входить в комнату. Скакке снова попрощался и помчался вниз по лестнице.
Безнадежно опаздывая, он бежал на встречу с Моникой и размышлял по пути над тем, удалось ли ему на этот раз напасть на верный след.
Когда он вбежал в ресторан, где вот уже двадцать пять минут его ждала Моника, он успел мысленно получить повышение и сделал еще один шаг к тому, чтобы стать начальником полиции.
Однако на Кунгсхольмсгатан Гунвальд Ларссон спросил:
– Во что он был одет? – И еще через несколько секунд: – Какое на нем было пальто? Костюм? Ботинки? Носки? Рубашка? Галстук? Он пользовался бриллиантином? Курил? Если да, то как часто? В чем он спал? В пижаме или ночной рубашке? Подавала ли она ему по утрам кофе? – И еще через тридцать секунд: – Почему эта глупая женщина не сообщила в бюро регистрации, что у нее жил иностранец? Видела ли она его паспорт? Надеюсь, ты ее хорошенько припугнул?
Расстроенный Скакке посмотрел на Гунвальда Ларссона и направился к двери.
– Постой, Раке.
– Слушаю.
– Возьми с собой дактилоскописта.
Скакке вышел.
– Идиот! – обращаясь к закрытой двери, воскликнул Гунвальд Ларссон.
В комнате обнаружили несколько отпечатков пальцев. Когда исключили принадлежащие фру Борг и Скакке, остались три, одним из которых был отпечаток большого пальца, измазанного бриллиантином.
Во вторник, двадцать первого мая, копии отпечатков пальцев отослали в Интерпол. Это единственное, что можно было сделать.
В понедельник, после Вознесения[39], Мартин Бек позвонил в Мальмё и поинтересовался, как идут дела.
Хаммар, стоящий в двух метрах от него, только что сказал:
– Позвони в Мальмё и поинтересуйся, как идут дела.
Мартин Бек пожалел о звонке сразу, едва услышав голос Монссона, потому что внезапно вспомнил, как ему самому в течение многих лет бесконечное число раз задавали тот же идиотский вопрос. Начальство. Пресса. Жена. Глупые коллеги. Любопытные знакомые. Все кому не лень! Он кашлянул и все же спросил:
– Привет. Как идут дела?
– Ну… – ответил Монссон. – Когда мне будет что сообщить, я тебе позвоню.
Естественно, именно такого ответа и заслуживал Мартин Бек.
– Спроси у него, есть ли какие-нибудь новости, – велел Хаммар.
– Есть ли какие-нибудь новости? – повторил Мартин Бек.
– Об Олафссоне?
– Да.
– Кто это там бормочет рядом с тобой?
– Хаммар.
– Угу, – буркнул Монссон. – Тогда понятно.
– Спроси у него, учитывает ли он международный аспект, – сказал Хаммар.
– Ты учитываешь международный аспект? – спросил Мартин Бек.
– Да, – ответил Монссон. – Я его учитываю.
Наступила неловкая пауза. Мартин Бек кашлянул. Хаммар вышел и закрыл за собой дверь.
– Послушай, я не хотел…
– Ладно, – произнес Монссон. – Я сам оказывался в таких ситуациях. А что касается Олафссона…
– Да?
– Его, вероятно, не очень хорошо знали здесь. Но у меня все же есть пара зацепок. Я нашел людей, которые хотя бы знают, кто он такой. Он им не нравился. Говорят, он был хвастлив и слишком важничал. Они считают, что он был…
Монссон замолчал.
– Да?
– Обычный сопливый стокгольмец, – сказал Монссон, и по его тону чувствовалось, что он, в общем-то, согласен с таким определением.
– Им известно, чем он занимался?
– И да и нет. Понимаешь, я нашел только двоих, которые знали Олафссона по имени и которые признаются, что встречались с ним несколько раз. Они говорят, он занимался контрабандой наркотиков, но не по-крупному. Он время от времени появлялся здесь, и они иногда с ним виделись. У них создалось впечатление, что он приезжал сюда непосредственно из Стокгольма. Приезжал каждый раз на новой машине и сильно важничал, хотя, судя по всему, денег у него было не много. Он редко проводил в Мальмё больше одного-двух дней, но через несколько дней мог появиться снова. Никто из этих парней не видел его в последнее время. Впрочем, один из них всю зиму сидел и освободился только в апреле. – Пауза. Мартин Бек молчал. Наконец Монссон продолжил: – Думаю, это ничего не проясняет, так что не имело смысла звонить тебе и сообщать, как мало мне известно. У меня имеется еще кое-какая информация, но она нуждается в дополнительной проверке. Часть сведений мне сообщили эти двое, но кое-что мне удалось раскопать самостоятельно.
– Да, понятно, – отозвался Мартин Бек.
– Он часто ездил в Польшу, – сказал Монссон. – Это установлено совершенно точно. Кстати, его костюм польского производства.
– Не значит ли это, что он продавал автомобили именно там?
– Да, возможно, – ответил Монссон. – Но это не имеет особого значения. Гораздо важнее то, что… – Он замолчал.
– Что?
– Мальм и Олафссон несколько раз были здесь вместе. Это тоже установлено. Их здесь видели вдвоем.
– Вот как?
– Да, но не в этом году. Мальма здесь знают лучше, чем Олафссона. Кроме того, он им больше нравился. Оба моих информатора видели Мальма и Олафссона вдвоем по крайней мере дважды и подумали, что те работают вместе… Впрочем, я хотел сказать не об этом. Гораздо важнее другое.
– Что именно?
– В этом деле много неясного, – неохотно продолжил Монссон. – Например, Олафссону нужно было ведь где-то жить, когда он сюда приезжал. Снимать комнату или останавливаться у кого-нибудь. Однако мне не удалось установить, где или с кем он жил.
– Да, это установить нелегко.
– Думаю, со временем мне все же удастся. Где останавливался Мальм, я уже знаю. Он обычно проживал в одной из маленьких гостиниц в западной части города. Таких гостиниц полным-полно на Вестергатан и Местер-Йохансгатан. Да ты, наверное, и сам знаешь?
Мартин Бек плохо знал Мальмё, и названия улиц ничего ему не говорили.
– Хорошо, – сказал он за неимением лучшего ответа.
– О, это было нетрудно, – продолжал Монссон. – Не думаю, что это важно. Гораздо важнее другое.
Мартин Бек начал испытывать некоторое раздражение.
– Что другое?
– Ну, то, где жил Олафссон.
– Возможно, он останавливался у вас всего лишь на несколько часов, чтобы встретиться с Мальмом, или просто проезжал через город.
– Ну-у, – протянул Монссон. – Не думаю. У него где-то тут было логово. Но где?
– Откуда мне знать? Кстати, с чего ты это взял?
– У него тут была подруга, – сообщил Монссон.
– Что? Подруга?
– Да, вот именно. Его видели с ней несколько раз в самое разное время. В первый раз восемнадцать месяцев назад, а в последний, о котором мне известно, – незадолго до Рождества.
– Мы обязаны найти ее.
– Именно этим я сейчас и занимаюсь, – сказал Монссон. – Мне о ней кое-что известно, как она выглядит и все такое прочее, но я не знаю ее имени и адреса. – Он несколько секунд помолчал, потом добавил: – Странно.
– Что?
– То, что я не могу ее найти. Если она где-то в городе, я уже давно должен был ее разыскать.
– Это легко объяснить, – сказал Мартин Бек. – Возможно, она живет не в Мальмё, а, например, в Стокгольме. А может быть, она вообще не шведка.
– Ну-у, – буркнул Монссон. – Все же я думаю, она живет где-то здесь. Ладно, поглядим. Я разыщу ее.
– Ты так думаешь?
– Я в этом уверен. Но это займет какое-то время. Между прочим, в июне я собираюсь уйти в отпуск.
– Вот как?
– Да. Но потом я, конечно, буду продолжать ее разыскивать, – спокойно сказал Монссон. – Я дам тебе знать, когда найду ее. Такие вот дела. Пока.
– Пока, – машинально попрощался Мартин Бек.
Он еще долго сидел с телефонной трубкой в руке, хотя его собеседник уже положил свою. Потом вздохнул и высморкался.
Монссон явно был из тех людей, которых лучше всего не дергать, а предоставить им возможность действовать самостоятельно.
В субботу, первого июня, Монссон вместе с женой улетел в Румынию. Он хотел основательно отдохнуть за три недели отпуска и собирался вернуться не раньше дня летнего солнцестояния, точнее говоря, в понедельник, двадцать четвертого.
Вместе с ним наверняка улетели и все его мысли об утопленнике, а также возможные версии относительно жизни и мелких афер Олафссона, потому что за время отсутствия Монссона из Мальмё почти ничего не было слышно, а если и поступали какие-то сведения, то они не представляли ни малейшего интереса для Мартина Бека.
В июне в отпуск отправился не только Монссон. Несмотря на явное нежелание власть имущих разрешать полицейским уходить в отпуска до выборов, ряды полиции таяли на глазах. Всеобщие выборы намечались на сентябрь, поэтому ожидалось, что июль и август окажутся беспокойными месяцами, и большинство полицейских спешили использовать свои отпуска. Меландер перебрался в летний домик в Вермдё, а Гунвальд Ларссон и Рённ уехали в Арьеплуг, где только загорали до черноты под ярким солнцем и рыбачили теплыми летними ночами. Разговаривали они в основном о хариусах, лососях, форелях и различных типах наживки. Иногда на лицо Рённа набегали тучки, и он не отвечал, когда к нему обращались. В эти моменты он размышлял об исчезнувшей пожарной машине, хотя вслух ее никогда не упоминал.
Хаммар думал лишь о своей приближающейся отставке и страстно желал дожить до нее спокойно.
Мартин Бек размышлял над тем, почему ему безразлично – идти в отпуск или не идти. Он просиживал целыми днями на Вестберга-алле и занимался обычной текущей работой, а все свое свободное время раздумывал о том, как уклониться от празднования дня летнего солнцестояния в компании жены и ее брата.
Кольберг временно исполнял обязанности комиссара и вынужден был перебраться в отдел расследования убийств главного управления. Оба эти обстоятельства доставляли ему мало удовольствия. Он ненавидел раскаленный, как печь, кабинет на Кунгсхольмсгатан, потел и проклинал все на свете, а в перерывах между проклятиями мечтал оказаться у себя дома, рядом с женой, своей единственной радостью сейчас.