– Что она сказала? – изумленно спросил Гунвальд Ларссон, словно семилетний ребенок на детском утреннем сеансе.
– …проследил за человеком, который привозил ему деньги. По-моему, он летал за ним в Париж или Рим. Думаю, он уже выяснил, куда обычно улетает курьер, и сразу после их встречи вылетел туда первым же рейсом. Там он подождал курьера и проследил за ним. Вернулся он сюда пятого января этого года совершенно разъяренный, сказал, что все выяснил и что был во Франции. Я точно помню, он сказал: во Франции, но, возможно, он лгал. Лгать он тоже умел. В общем, он сказал, что ему пришлось съездить на континент и теперь он во всем разобрался. Он также сказал, что теперь он, Мальм и третий партнер станут диктовать свои условия главной конторе и по меньшей мере в три раза увеличат свои доходы. Думаю, он действительно туда ездил, потому что в следующий раз, когда мы с ним встретились, он был каким-то дерганым и ужасно нервничал. Сказал, что главная контора согласилась прислать посредника для переговоров. Он всегда употреблял такие термины, словно речь шла о рядовом бизнесе. Как ни странно, но со мной он тоже так разговаривал, хотя знал, что я прекрасно понимаю, о чем идет речь. Он приехал сюда шестого февраля. В тот день он по меньшей мере раз десять выходил из дому и звонил в гостиницу, чтобы узнать, не приехал ли уже посредник. Вы ведь видите, телефона у меня нет. Он заявил, что это будет решающая встреча и что Мальм ждет результатов в Мальмё. Это было во вторник, а в среду, около трех часов, он в третий раз за тот день вышел из дому. И больше не вернулся. Точка. Конец.
– Хм. Мне бы хотелось, чтобы вы уточнили характер ваших отношений.
Женщина ответила без малейших колебаний:
– Мы заключили соглашение. Я иногда покуриваю гашиш и во время работы регулярно принимаю испанские таблетки фенедрина. Симпатин и центрамин. Они великолепно действуют и абсолютно безвредны. Сейчас из-за этой дурацкой шумихи вокруг наркотиков таблетки трудно достать, к тому же они стали дороже в пять или даже десять раз. А я без них не могу обходиться. Когда я случайно встретилась с Олафссоном в районе Нюхавн, то поинтересовалась, не может ли он продать мне таблетки; практически каждому встречному я задавала такой вопрос. Оказалось, он имеет доступ к тому, что мне нужно, а у меня есть нечто такое, что требуется ему: квартира, где он может остановиться на две ночи в месяц и о которой никто не знает. Я колебалась, потому что он мне не особенно нравился. Однако оказалось, что женщины его совершенно не интересуют. Это и решило дело. Мы заключили соглашение. Каждый месяц он останавливался в моей квартире на один день, иногда жил чуть дольше. И каждый раз он привозил мне месячный запас таблеток. С тех пор как он исчез, я не принимала таблеток. На черном рынке они слишком дорогие, я уже это говорила, и в результате я работаю все хуже и медленнее. Поэтому мне жаль, что они убили его.
Монссон протянул вперед руку и выключил магнитофон.
– Угу, – пробурчал он. – Это все.
– Черт возьми, что это все значит?! – возмутился Кольберг. – Похоже на радиопьесу.
– Виртуозно проведенный допрос, – заметил Хаммар. – Как тебе удалось так ее разговорить?
– Ну, это не составило труда, – скромно заявил Монссон.
– Я хотел бы кое о чем спросить, – сказал Меландер, указывая черенком трубки на магнитофон. – Почему эта женщина сама не обратилась в полицию?
– У нее документы не совсем в порядке, – ответил Монссон. – Ничего серьезного. Датчан это не волнует. К тому же ей действительно наплевать на Олафссона.
– Блестящий допрос, – сказал Хаммар.
– Это всего лишь резюме, – заметил Монссон.
– А женщине можно доверять? – спросил Гунвальд Ларссон.
– Абсолютно, – сказал Монссон. – Главное… – Он замолчал и подождал, пока остальные не сделали то же самое. – Главное, можно считать доказанным, что Олафссон вышел из квартиры Нади в Копенгагене в три часа дня в среду, седьмого февраля. Он должен был с кем-то встретиться. И этот неизвестный переправился вместе с ним через Эресунн, вероятно, под предлогом встречи с Мальмом, убил его, засунул труп в старый автомобиль и столкнул в воду.
– Да, – согласился Мартин Бек. – В таком случае возникает вопрос, как Олафссон попал в промышленный порт.
– Вот именно. Мы знаем, что «префект» не мог ездить самостоятельно, а мотор не заводили много лет. Кроме того, люди видели, что он стоял у пирса несколько дней, но поскольку в порту много ржавых автомобилей, никто не обращал особого внимания на еще один. Этой развалине было там самое место.
– Кто же убил Олафссона?
– Думаю, нам более или менее известно, кто убил Олафссона, – сказал Монссон. – Труднее сказать, кто поставил у пирса автомобиль. Это спокойно мог сделать Мальм. Ведь он в это время был в Мальмё, и с ним вполне могли связаться по телефону.
– Ну ладно, а как Олафссон попал в порт? – с озабоченным видом поинтересовался Хаммар.
– На автомобиле, – словно разговаривая сам с собой, произнес Мартин Бек.
– Вот именно, – сказал Монссон. – Положим, он встретился со своим будущим убийцей в Копенгагене, они вместе приехали из Копенгагена в Мальмё, а пролив можно пересечь на лодке, если, конечно, вы псих, или на пароме.
– Или по воздуху, – добавил Кольберг.
– Да, но это маловероятно. Поскольку перевезти труп на пароме почти невозможно, Олафссон во время переправы, очевидно, был жив. Кроме того, они должны были плыть на автомобильном пароме, ведь в распоряжении убийцы Олафссона имелся автомобиль, и из Копенгагена он выехал на нем.
– Нет, чего-то я здесь не понимаю, – встрял Гунвальд Ларссон. – С чего ты взял, что у него был свой автомобиль?
– Подожди немножко, – сказал Монссон. – Я сейчас попытаюсь объяснить. Тут все совершенно ясно. Оба, Олафссон и человек, который его убил, выехали из Копенгагена в Мальмё вечером седьмого февраля. Сейчас я попытаюсь рассказать вам, как мне удалось это установить.
– А как тебе удалось это установить? – спросил Гунвальд Ларссон.
Монссон с усталым видом посмотрел на него и продолжил:
– Если он не убивал Олафссона в Копенгагене или на пароме, то должен был сделать это в Мальмё. Но где именно? Очевидно, в промышленном порту. Как же он туда добрался? На автомобиле, потому что других способов попасть туда нет. На каком автомобиле? Ну, естественно, на том, на котором приехал из Дании. Почему? Да потому, что он был не настолько глуп, чтобы оставлять после себя следы и брать такси или машину напрокат в Мальмё. Ведь это мы смогли бы легко установить. – Спокойствие было восстановлено. Все молча смотрели на Монссона. Он продолжал, но уже не так быстро: – Я проделал следующее. Во-первых, поручил двум моим сотрудникам проверить паромы, которые прибыли днем и вечером седьмого февраля. Один из стюардов на железнодорожном пароме «Мальмёхус» действительно опознал Олафссона по фотографии и, кроме того, достаточно подробно описал его спутника. Потом мои ребята нашли еще двух свидетелей, другого стюарда и матроса, который отвечал за размещение автомобилей и железнодорожных вагонов на палубе парома. Стало быть, нам абсолютно точно известно, что Олафссон выехал из Копенгагена в Мальмё на железнодорожном пароме вечером седьмого февраля этого года. В последний рейс паром отправляется из Копенгагена без четверти десять и прибывает в Мальмё в четверть двенадцатого. Такое расписание действует ежедневно на протяжении многих лет. Кроме того, нам известно, что Олафссон был вместе с человеком, описание которого вы вскоре услышите. – Монссон неторопливо сменил зубочистку, потом посмотрел на Гунвальда Ларссона и сказал: – Нам также известно, что они ехали в первом классе, сидели в салоне для курящих, пили пиво и съели два бутерброда с ветчиной и сыром, что подтверждается исследованием содержимого желудка Олафссона.
– Наверняка именно от этого он и умер, – пробормотал Кольберг. – Оттого, что съел бутерброды, которые подают на шведских железнодорожных паромах.
Хаммар бросил на него убийственный взгляд.
– Нам даже известно, за каким столиком они сидели. Более того, мы знаем, что у них был «форд-таунус» с датским номером. В дальнейшем удалось уточнить марку автомобиля и установить, что он был светло-синего цвета.
– Каким образом… – начал Мартин Бек и тут же осекся. – Автомобиль, конечно, был взят напрокат.
– Естественно. Спутник Олафссона вовсе не собирался приезжать бог знает откуда в Копенгаген на автомобиле. Естественно, он прилетел на самолете и в Каструпе взял напрокат машину; в прокатной фирме он сообщил, что его фамилия Краван, и предъявил французские права и французский паспорт. Автомобиль он вернул восьмого и очень благодарил фирму. Потом улетел. Куда и под каким именем, нам неизвестно. Однако думаю, я знаю, где он останавливался: в захудалой маленькой гостинице в Нюхавне. Здесь он предъявил ливанский паспорт и сообщил, что его фамилия Риффи. Я не совсем уверен, тот ли это человек, но в любом случае человек с такой фамилией находился там с шестого по восьмое. Люди в Нюхавне недолюбливают полицию.
– И отсюда следует вывод, – начал Мартин Бек, – что этот человек прибыл в Копенгаген, чтобы убрать Олафссона. Они встретились седьмого, вечером приехали в Мальмё и… Ты говорил, что установил еще кое-что, да?
– Да, установил, – медленно сказал Монссон. – Я еще раз осмотрел автомобиль, я имею в виду «префект», чтобы выяснить, каким образом он оказался в воде. Сами знаете, дело облегчается, когда известно, что нужно искать.
– Что? – спросил Меландер.
– Вмятины. Только что я упоминал о том, что «префект» не мог ездить самостоятельно. Как же в таком случае он оказался в воде? Ну так вот. Рычаг переключения скоростей поставили в нейтральное положение, а потом столкнули его в воду другим автомобилем, с разгона. Иначе он не оказался бы так далеко от причала. Его ударили сзади, бампером в бампер. Там есть вмятины. Они совпадают с вмятинами на другом автомобиле.
– А каким образом «префект» попал в тот чертов порт, как он там называется? – спросил Гунвальд Ларссон.