– Очевидно, его привезли туда на буксире. С какой-нибудь свалки. Лично я думаю, что это сделал Мальм. Он приехал в Мальмё четвертого февраля и остановился где обычно, в западной части города.
– Однако в таком случае Мальм тоже мог… – начал Хаммар и тут же замолчал.
– Нет, – сказал Монссон. – У Мальма чувство самосохранения было развито сильнее, чем у Олафссона. Седьмого утром он поспешно сбежал из Мальмё сюда, в Стокгольм. Это уже доказано. Я полагаю, что Мальму приказали доставить в определенное место автомобиль, владельца которого невозможно установить. Приказ он получил по телефону из Мальмё от Кравана, или Риффи. Мальм выполнил приказание, но в то же время понял, что они зашли слишком далеко и игра проиграна. Кстати, кто-то, плохо говорящий по-шведски, разыскивал Йёрана в гостинице седьмого днем. Портье сказал, что Мальм вышел. Хотите узнать словесный портрет визитера? Я записал его на пленку, чтобы ничего не забыть.
Он сменил кассету и включил магнитофон.
– Краван, или Риффи, выглядит на тридцать пять – сорок лет. Рост не меньше ста семидесяти – ста семидесяти пяти сантиметров. Весит больше, чем положено для его роста, коренастый и плотный, но не толстый. Волосы и брови черные, глаза карие. Зубы белые, хорошие. Лоб довольно низкий, линия волос и брови параллельны. Нос крючковатый, на одной ноздре шрам или царапина, возможно, уже зажившая. Имеет привычку трогать пальцами место, где находится шрам или царапина. Одевается строго и аккуратно: костюм, черные туфли, белая рубашка, галстук. Хорошо воспитан, вежлив. Голос низкий, разговаривает по меньшей мере на трех языках: на французском, который, по всей видимости, его родной язык; на английском очень хорошо, но с французским акцентом; и на шведском, достаточно хорошо, но тоже с акцентом.
Запись закончилась.
– Угу, – невозмутимо произнес Монссон. – Вам это о чем-нибудь говорит?
Они уставились на него, словно увидели привидение.
– Ладно, – сказал Монссон. – У меня пока все. Вы заказали мне номер в гостинице? О боже, ну и жара. Извините, я на минутку. – Он вышел в коридор.
Рённ встал и последовал за ним. Он думал не об Олафссоне и его сообщниках, а о том, что Монссон – специалист по части домашних обысков. Он догнал Монссона и сказал:
– Слушай, Пер, приходи вечером к нам ужинать.
– Спасибо, – ответил Монссон. – Обязательно приду. – Казалось, он обрадовался и вместе с тем удивился.
– Отлично, – сказал Рённ.
Прошло уже больше трех месяцев с тех пор, как исчезла пожарная машина, подаренная Матсу на его четвертый день рождения, и, хотя малыш почти забыл о ней, Рённ непрерывно размышлял над тем, как она могла бесследно исчезнуть. Он снова и снова принимался ее искать, но в квартире уже не осталось ни одного квадратного сантиметра, который бы он не обшарил.
Когда Рённ в пятнадцатый раз поднял крышку сливного бачка в туалете, то вспомнил, что однажды сказал Монссон. Около шести месяцев назад пропала важная страница из отчета, и Мартин Бек поинтересовался, нет ли среди них специалистов по обыскам. Монссон, приехавший тогда из Сконе, чтобы принять участие в расследовании убийства в автобусе, ответил: «Я специалист. Если что-то потерялось, скажите мне, и я обязательно это найду». И действительно, он нашел пропавшую страницу.
Таким образом, благодаря этому своему достоинству Монссон получил возможность в полной мере оценить кулинарные таланты Унды, вместо того чтобы в одиночестве ужинать в какой-нибудь дешевой забегаловке. Монссон был порядочным обжорой, но вместе с тем очень привередлив в еде и умел получать наслаждение от хорошо приготовленной пищи.
Он с удовольствием съел несколько покрытых хрустящей корочкой ломтиков оленины, поджаренных с яичницей-болтуньей, такой же пышной, как и та, которую он обычно сам себе готовил, а когда на столе появилось блюдо с золотисто-коричневым рябчиком, наклонился вперед и жадно вдохнул аппетитный аромат.
– Восхитительно! – воскликнул он. – Где вам удалось раздобыть такую замечательную птицу в это время года?
– У моего брата из Каресуандо, – ответила Унда. – Он ходит на охоту. Кстати, оленя нам прислал тоже он.
Рённ передал Монссону вазочку с желе из морошки и сказал:
– У нас в холодильнике лежит целый олень. С прошлой осени.
– Надеюсь, без рогов и копыт, – заметил Монссон, и Матс, которому разрешили сидеть за столом, громко засмеялся.
– Ха-ха! Рога нельзя есть. Их надо отрубить.
Монссон взъерошил малышу волосы.
– Ты умный мальчик. Кем ты собираешься стать, когда вырастешь? – поинтересовался он.
– Пожарным, – ответил малыш.
Он спрыгнул со стула и, гудя, как пожарная машина, исчез за дверью.
Рённ воспользовался возможностью и рассказал Монссону об исчезнувшей пожарной машине.
– А под оленем ты искал? – спросил Монссон.
– Я везде искал. Она бесследно исчезла.
Монссон вытер губы и сказал:
– Этого не может быть. Мы обязательно ее найдем.
Расправившись с едой, они перебрались из кухни в гостиную. Унда сварила кофе, а Рённ достал из бара бутылку коньяка.
Матс в пижаме лежал на полу перед телевизором и с интересом наблюдал за группкой торжественно восседающих на полукруглом диванчике людей, споривших о чем-то. Молодой человек с важным выражением лица сказал: «Я считаю, что следует запретить или всячески затруднить разводы тем супружеским парам, у которых есть дети, поскольку такие дети окажутся в большей опасности, чем остальные, и легче смогут попасть под влияние алкоголя и наркотиков…» – и превратился в светящуюся точку, потому что Рённ выключил телевизор.
– Чушь собачья! – буркнул Монссон. – Возьмите, например, меня. Я не видел моего отца сорок лет. С годовалого возраста я рос без него, мать воспитывала меня одна, и со мной ничего дурного не приключилось.
– Ты что, разыскал своего отца через сорок лет? – удивился Рённ.
– О боже, нет, – ответил Монссон. – Зачем? Нет, мы встретились случайно в винном магазине на Давидсхальсторг. Я в то время был сержантом.
– Как это случилось? – спросил Рённ. – Что ты почувствовал?
– Ничего особенного. Я стоял в очереди, а в соседней очереди стоял он, седой, почти такого же роста, как я. Он подошел ко мне и сказал: «Добрый день. Я ваш отец. Я много раз хотел заговорить с вами, когда видел вас в городе, но как-то не решался». Потом он сказал: «Я слышал, ваши дела идут неплохо».
– И что же ты ответил?
– Я совершенно не знал, что ему сказать. Ну, тогда старик протянул мне руку и сказал: «Йёнссон». «Монссон», – произнес я, и мы обменялись рукопожатием.
– Ты виделся с ним после этого? – спросил Рённ.
– Да, мы иногда случайно сталкивались, и он всегда вежливо со мной здоровался.
Вошла Унда и унесла Матса, заснувшего у Рённа на коленях. Через минуту она вернулась и сказала:
– Он хочет, чтобы мы пожелали ему спокойной ночи.
Когда они вошли в комнату, малыш уже спал. Взрослые на цыпочках удалились и закрыли за собой дверь, но прежде Монссон окинул комнату опытным взглядом специалиста.
– Надеюсь, здесь ты искал? – спросил он.
– Искал, – ответил Рённ. – Я перевернул всю комнату вверх дном. Другие комнаты я тоже перерыл. Но ты можешь еще раз обыскать квартиру. Вдруг я что-нибудь упустил?
Он ничего не упустил. Они вместе обшарили всю квартиру, которую Рённ уже успел несколько раз обыскать, и Монссону, естественно, ничего не удалось найти. Они вернулись к кофе, коньяку и Унде.
– Разве это не странно? – сказала она. – Ведь машина была довольно большая.
– Сантиметров тридцать в длину, – добавил Рённ.
– Ты говорил, что после того, как ему ее подарили, он несколько дней не выходил на улицу, – сказал Монссон. – Он не мог выбросить ее в окно?
– Нет, – ответила Унда. – У нас есть специальные цепочки на окнах, и он не может открыть их самостоятельно. Кроме того, мы никогда не открываем окна настежь, когда Матс крутится поблизости.
– Даже если мы открываем окна, цепочки слишком короткие, чтобы в образовавшийся узкий зазор можно было выбросить такую большую машину.
Монссон покрутил бокал с коньяком между ладоней.
– А мусорное ведро? Он мог положить ее туда? – предположил он.
Унда покачала головой.
– Нет, в шкафчике, где оно стоит, мы держим моющие средства, и там на двери есть задвижка, которую он не умеет открывать.
– Угу, – буркнул Монссон, задумчиво потягивая коньяк. – У вас есть кладовка на чердаке? – спросил он.
– Нет, в подвале, – объяснил Рённ. – Ты выносила туда что-нибудь после пропажи пожарной машины? – Рённ посмотрел на жену, она покачала головой. – Я тоже.
– А вообще из квартиры что-нибудь выносили? Может быть, что-то отправляли в ремонт или сдавали белье в стирку? Ее могли вынести вместе с грязным бельем.
– Я все стираю сама, – сказала Унда. – У нас в подвале есть прачечная.
– А его друзья не могли взять ее с собой?
– Нет, у него долго была простуда, и к нему никто не приходил в гости, – сказала Унда.
Они немного помолчали.
– А еще кто-нибудь, кто бывает здесь, не мог взять ее с собой? – задал еще один вопрос Монссон.
– Пару раз ко мне заходили подруги, – ответила Унда. – Но они не воруют игрушки. И приходили девочки уже после пропажи машины.
Рённ угрюмо кивнул.
– Чувствую себя так, словно я на допросе в полиции, – улыбнулась Унда.
– Погоди, сейчас он вытащит дубинку и устроит тебе допрос третьей степени, – пошутил Рённ.
– Вспомните, – попросил Монссон, – кто-нибудь еще сюда заходил? Например, электрик, водопроводчик?
– Нет, – ответил Рённ. – Насколько мне известно, нет. Ты полагаешь, кто-то мог ее украсть?
– Почему бы и нет? – сказал Монссон. – Люди воруют самые неожиданные предметы. У нас в Мальмё был парень, который ходил по квартирам, представляясь агентом компании по истреблению насекомых «Антисимекс», а когда мы его задержали, у него дома оказалось сто тридцать пар женских трусиков. Ничего другого он не крал. Но я все же думаю, что пожарную машину кто-то унес по ошибке.