– Это великолепно.
– Ты думаешь, легко давать людей еще и вам? Должно бы быть наоборот.
Большая часть полицейских бездельничали перед различными посольствами и туристскими бюро. Причем без всякой пользы. Они ведь все равно не смогут ничего сделать в случае демонстрации или диверсии.
– Ну, так кого вы мне даете? – поинтересовался Гунвальд Ларссон.
– Его фамилия Цакриссон. Он из округа Мария. Работает в гражданской патрульной службе.
– Я его знаю, – угрюмо нахмурил брови Гунвальд Ларссон.
– Вот как, тогда это преиму…
– Проследите только, чтобы он не надел форму, – сказал Гунвальд Ларссон, – и чтобы без пяти пять был перед указанным зданием. – Подумав, он прибавил: – И если я говорю перед зданием, то это вовсе не значит, что он должен стоять, скрестив руки наподобие вышибалы.
– Понимаю.
Сам Ларссон подошел к дому на Кунгсгатан точно без пяти пять и сразу же обнаружил Цакриссона, который с дурацким видом стоял у витрины с дамским бельем. Из штатского на нем была только спортивная куртка. Остальное все форменное – форменные брюки, форменная рубашка и полагающийся к ней форменный галстук. Любой идиот на расстоянии ста метров мог догадаться, что это полицейский. К тому же он стоял, широко расставив ноги, заложив руки за спину и покачиваясь на носках. Не хватало только фуражки и дубинки.
Увидев Гунвальда Ларссона, он вздрогнул и чуть было не встал по стойке смирно. У Цакриссона были неприятные воспоминания об их предыдущей совместной работе.
– Спокойно, – велел Ларссон. – Что это у тебя в правом кармане куртки?
– Пистолет.
– А что, у тебя не хватило ума надеть наплечную кобуру?
– Не нашел, – уныло ответил Цакриссон.
– Так сунул бы свою пушку за ремень, что ли.
Цакриссон тут же полез в карман.
– Да не здесь же, ради бога, – взмолился Ларссон. – Зайди в подъезд. Незаметно.
Цакриссон послушался. В подъезде он несколько улучшил свой внешний вид, хотя и ненамного.
– Слушай, – сказал Гунвальд Ларссон. – Возможно, что тут появится один человек и войдет в дом где-то после пяти. Он выглядит примерно так. – Ларссон показал фотографию, которую держал скрытно в огромной ладони. – Плохая фотография, но единственная, которую удалось раздобыть. – Цакриссон кивнул. – Он войдет в дом и, если я не ошибаюсь, через несколько минут выйдет. У него в руках, наверное, будет черный кожаный чемодан, оплетенный двумя ремнями.
– Он вор?
– Да, вроде. Я хочу, чтобы ты держался около дома, вблизи подъезда.
Цакриссон снова кивнул.
– Сам я поднимусь по лестнице. Возможно, я возьму его там, но, возможно, предпочту этого не делать. Вероятно, он приедет на машине и остановится перед подъездом. Он будет торопиться и едва ли станет глушить мотор. Машина – черный «мерседес», но это не точно. Если получится так, что он с чемоданом в руках выйдет из дому без меня, то ты любой ценой должен помешать ему сесть в машину и уехать, пока я не приду.
Полицейский состроил решительное лицо и стиснул зубы.
– Ради бога, постарайся сделать вид, что ты просто прохожий. Ты ведь стоишь не перед Американским торговым центром.
Цакриссон покраснел и немного смутился.
– О’кей, – пробормотал он. И тут же прибавил: – Он опасен?
– Может статься, – небрежно проронил Ларссон. Сам он считал, что Бруберг не опаснее мокрицы. – Постарайся все запомнить, – со значением проговорил он.
Цакриссон с достоинством кивнул.
Гунвальд Ларссон вошел в подъезд. Просторный вестибюль казался пустынным, похоже, все учреждения уже закрылись. Он поднялся наверх, и, когда проходил мимо двери с двумя дощечками «Акционерное общество Хампуса Бруберга» и «Банковская фирма Виктора Пальмгрена», она открылась и на площадку вышла темноволосая женщина лет тридцати пяти. По-видимому, секретарь. Взгляд на хронограф – точно пять. Пунктуальность – добродетель. Женщина, не удостоив его взглядом, нажала кнопку лифта, чтобы спускаться вниз. Он же поднялся по лестнице еще на один марш и стоял спокойно, ждал.
Ждать пришлось довольно долго. За последующие пятьдесят минут лифт проходил три раза, два раза по лестнице шли вниз люди, которые, очевидно, по той или иной причине задержались на работе. В этих случаях Ларссон поднимался на верхнюю площадку. А затем опять спускался. Без трех минут шесть он услышал скрип лифта, который шел вверх, и одновременно чьи-то тяжелые шаги снизу. Лифт остановился, из него вышел человек. Он держал в руках связку ключей, и Гунвальд Ларссон понял, что это Хампус Бруберг. Несмотря на жару, тот был в пальто и шляпе. Он отпер контору, вошел и закрыл за собой дверь.
Одновременно поднимавшийся снизу человек прошел мимо конторы Бруберга и стал подниматься выше. Это был кряжистый парень в синем костюме и фланелевой рубашке. Увидев Гунвальда Ларссона, он остановился и громко сказал:
– Что вы тут делаете, а?
– Это вас не касается, – прошептал Ларссон в ответ.
От парня несло пивом или аквавитом, а скорее всего, и тем и другим.
– Очень даже касается, – упрямо сказал парень. – Я здешний охранник.
Он стал посреди лестницы, одной рукой опираясь о стену, а другой – на перила, чтобы загородить дорогу.
– Я из полиции, – шепнул Ларссон.
Как раз в эту минуту открылась дверь, и Бруберг, или кто там ни был, вышел, держа в руках пресловутый чемодан.
– Ах из полиции, – громким хриплым голосом сказал парень. – А ты покажи документы, прежде чем…
Человек с чемоданом не стал ждать лифта и доли секунды. Стремглав помчался вниз по лестнице.
Гунвальд Ларссон оказался в трудном положении. Времени для объяснений не было. Ударь он парня в синем костюме, тот скатится по лестнице и свернет себе шею. Чуть поколебавшись, он решил оттолкнуть его в сторону. Однако охранник был упрям и уцепился за пиджак Ларссона. Тот попытался вырваться, пиджак затрещал и разорвался. Раздраженный, Ларссон повернулся и ударил парня по рукам. Привратник взвыл и выпустил его, но Бруберг был уже далеко внизу. Гунвальд Ларссон побежал по лестнице, слыша за своей спиной злобные проклятия и тяжелые неуверенные шаги.
А в вестибюле разыгралась совершенно нелепая сцена.
Цакриссон, конечно, вошел в подъезд и стоял у входной двери, широко расставив ноги. Он расстегнул куртку и вытащил пистолет.
– Стой! – заорал он. – Полиция!
Бруберг резко остановился, не выпуская чемодана, который держал в правой руке. Левой рукой он вынул из кармана пальто что-то вроде пистолета и выстрелил вверх. Не услышав рикошета, Гунвальд Ларссон был почти уверен, что это, скорее всего, стартовый пистолет, а может быть, игрушечный или учебный.
Цакриссон упал ничком на мраморный пол и выстрелил, но промазал. Ларссон крепко прижался к стене. Бруберг бросился в сторону от двери вестибюля, около которой находился полицейский. Очевидно, в доме был черный ход. Цакриссон выстрелил снова и снова промахнулся. Человек с чемоданом был всего в трех метрах от Гунвальда Ларссона.
«Чему, черт возьми, их только учат в школе полицейских?» – в отчаянии думал Ларссон. Пули свистели, отскакивая от каменных стен. Одна из них попала в каблук ботинка Ларссона и навсегда испортила первоклассную итальянскую работу.
– Прекратить огонь! – зарычал он.
Цакриссон нажал на курок еще раз, но пистолет дал осечку. Очевидно, полицейский забыл вставить обойму.
Гунвальд Ларссон сделал три быстрых шага вперед и изо всех сил ударил Хампуса Бруберга в челюсть. Что-то хрустнуло под кулаком, и Бруберг сел, вытянув ноги.
По ступенькам спускался охранник, ругаясь и тяжело пыхтя.
– Что тут такое? – ошарашенно прохрипел он.
Над вестибюлем висел голубой туман. Резко пахло порохом.
Цакриссон поднялся со смущенным видом.
– Куда ты целился? – злорадно спросил Гунвальд Ларссон.
– В ноги.
– В мои?
Гунвальд Ларссон поднял оружие, выпавшее из руки Бруберга. Это был действительно стартовый пистолет.
На улице возле дома собралась шумная толпа.
– Вы с ума сошли, – сказал охранник. – Это же директор Бруберг.
– Заткни глотку, – велел Ларссон и заставил сидящего человека подняться на ноги.
– Возьми чемодан, – приказал он Цакриссону. – Если сумеешь.
Крепко держа Бруберга за правую руку, он вывел его из подъезда. Левую руку Бруберг держал у подбородка. Между пальцами сочилась кровь. Не оглядываясь, Ларссон прокладывал дорогу к своей машине среди шумящей толпы. Цакриссон с чемоданом тащился сзади.
Гунвальд Ларссон толкнул Бруберга на заднее сиденье и сел рядом.
– Доберешься до полицейского управления? – спросил он Цакриссона.
Тот кивнул с пришибленным видом и уселся за руль.
– Что тут происходит? – спросил почтенного вида господин в сером костюме и берете.
– Кино снимаем, – ответил Гунвальд Ларссон и захлопнул дверцу.
Хампус Бруберг не произнес до сих пор ни слова и потому, что не хотел, и потому, что не мог. У него было выбито два зуба и сломана нижняя челюсть.
В половине десятого вечера Ларссон и Кольберг все еще стояли, наклонившись над ним, и задавали бессмысленные вопросы:
– Кто застрелил Виктора Пальмгрена?
– Почему вы пытались бежать?
– Вы наняли убийцу?
– Расскажите, что вы знаете.
– Кто стрелял?
– Почему вы не отвечаете?
– Ваша игра проиграна, так что говорите.
Время от времени Бруберг качал головой, а когда речь заходила об убийстве Пальмгрена, его искривленное лицо искажалось еще более и на нем появлялось что-то, долженствующее изображать сардоническую усмешку.
В начале допроса они из чистой формальности спросили его, не хочет ли он позвонить своему адвокату, но и тогда арестованный только покачал головой.
– Вы хотели убрать Пальмгрена, чтобы сбежать с деньгами, да?
– Где находится человек, стрелявший в Пальмгрена?
– Кто еще участвовал в заговоре?
– Отвечайте же, черт вас дери!
– Если вы скажете, кто совершил убийство, возможно, это облегчит вашу участь.