Рённ просмотрел все содержимое тумбочки, так и не найдя ничего, кроме предметов личного обихода и нескольких писем в том нелепо бодряческом духе, в каком здоровые люди обычно пишут больным, у которых подозревают серьезную болезнь. Штатский персонал из пятого участка обследовал прилегающие палаты и холлы, также не найдя ничего, достойного внимания.
Так что, если Мартин Бек хотел выяснить какие-нибудь особые обстоятельства, ему следовало задавать вопросы и при этом формулировать их ясно и отчетливо, чтобы между ними не возникало недоразумений.
Дело в том, что Мартин Бек и Рённ плохо срабатывались, о чем оба давно уже знали и поэтому избегали работать на пару.
Мартин Бек был не слишком высокого мнения о Рённе, последний об этом догадывался, и это немало способствовало развитию в нем комплекса неполноценности. Со своей стороны, Мартин в неумении наладить контакт видел доказательство собственной слабости, и это сковывало его по рукам и ногам.
Рённ достал старую верную сумку криминалиста, закрепил кой-какие отпечатки пальцев, наложил пластик на некоторые следы в палате и за окном, то есть позаботился, чтобы детали, которые могут понадобиться в ходе следствия, не пропали от естественных причин или по чьей-то небрежности. Прежде всего это касалось следов.
Мартин Бек был простужен, как уже не в первый раз с начала года. Он чихал, сморкался, долго и надрывно кашлял, но Рённ никак не реагировал. Ни звуком. Не сказал даже «будь здоров». Правда, такие нежности были не в его духе, да и само выражение не входило в его лексикон. А мысли свои – если он при этом о чем-нибудь думал – Рённ держал при себе.
Так что понимать друг друга без слов они не умели, поэтому в какую-то минуту Мартин счел себя обязанным спросить:
– Старое у них это отделение, верно?
– Верно, – ответил Рённ. – Послезавтра его освободят – то ли перестраивать собираются, то ли займут под что-то другое. А пациентов переведут в новые палаты, в главный корпус.
Мысли Мартина тотчас сменили направление, и немного спустя он сказал, обращаясь больше к самому себе:
– Интересно, чем это он его чикнул, мачете или самурайским мечом?
– Ни тем ни другим, – ответил Рённ, вернувшийся в эту минуту со двора. – Мы обнаружили орудие убийства. Оно лежит в саду в четырех метрах от окна.
Они вышли посмотреть.
При ослепительном свете прожектора Мартин Бек увидел на земле орудие убийства с широким клинком.
– Штык, – сказал Мартин Бек.
– Вот именно. От карабина системы маузер.
Карабин шестимиллиметрового калибра был типичным военным оружием. Раньше им широко пользовались главным образом в артиллерии и кавалерии. Теперь этот образец устарел и вычеркнут из интендантских списков.
Все лезвие было покрыто запекшейся кровью.
– А можно закрепить отпечатки пальцев на такой рукоятке?
Рённ пожал плечами.
Каждое слово из него надо было вытягивать клещами, ну если не клещами, то, во всяком случае, путем словесного нажима.
– Оставишь его лежать до утра?
– Да, – ответил Рённ. – Так, пожалуй, разумнее.
– Я бы поговорил с семьей Нюмана, и чем скорей, тем лучше. Как ты думаешь, удобно беспокоить его жену в такую рань?
– Думаю, что удобно, – ответил Рённ без особой уверенности.
– Так или иначе, без этого не обойдешься. Поедешь со мной?
Рённ пробормотал что-то неразборчивое.
– Ты о чем? – спросил Бек, сморкаясь.
– Фотографа сюда надо, – сказал Рённ. – Непременно.
Казалось, ему все это до смерти надоело.
Рённ пошел к машине, сел на водительское место и подождал Мартина Бека, который взял на себя неприятную миссию позвонить вдове.
– Ты что ей сказал? – спросил он, когда Мартин сел рядом.
– Я только сказал, что ее муж умер. Судя по всему, у него была серьезная болезнь, и мой звонок не явился для нее полной неожиданностью. Хотя она не могла понять, при чем тут полиция.
– Ну и как она? Потрясена?
– Само собой. Она хотела схватить первое попавшееся такси и ехать в больницу. Я передал трубку врачу, надеюсь, ему удастся уговорить ее никуда покамест не ехать.
– Правильно сделал. Вот если она его увидит, она и впрямь будет потрясена. Хватит и того, что ей придется выслушать наш рассказ.
Рённ ехал по Далагатан в сторону Оденгатан, то есть в северном направлении. Перед институтом Истмена стоял черный «фольксваген». Рённ кивком указал на него и промолвил:
– Мало ему поставить машину, где не положено, так еще и на тротуар залез. Его счастье, что мы не из автоинспекции.
– Вдобавок он был пьян, иначе бы этого не сделал, – сказал Мартин Бек.
– Или она, – возразил Рённ. – Даже наверняка это была женщина. А уж женщина за рулем…
– Типичный образчик шаблонного мышления. Услышала бы тебя моя дочь. Она бы тебе прочитала лекцию.
Машина свернула на Оденгатан, мимо церкви Густава Вазы и Оденплан. На стоянке было два такси со знаком «свободен», а перед светофором у Публичной библиотеки желтая уборочная машина с оранжевой мигалкой на крыше дожидалась свободного проезда.
Мартин Бек и Рённ ехали молча. Возле Свеавеген они обогнали уборочную машину, которая с ревом уползала за угол. У Школы экономики[107] они повернули налево, на Кунгстенсгатан.
– Ах, черт подери! – вдруг с сердцем произнес Мартин.
– Да, – сказал Рённ.
И снова в машине воцарилось молчание. Когда они пересекли Биргер-Ярлсгатан, Рённ сбавил скорость и начал искать нужный номер. Отворилась входная дверь дома напротив гимназии «Боргарскола», из нее высунулся молодой человек и поглядел в их сторону. Не давая двери закрыться, он ждал, пока они ставили машину и переходили улицу.
Подойдя поближе, они увидели, что молодой человек гораздо моложе, чем казался издали.
Ростом он вымахал почти с Мартина Бека, но лет ему можно было дать от силы пятнадцать.
– Меня зовут Стефан, – сказал он. – Мама ждет вас.
Они поднялись вслед за ним на второй этаж, где одна дверь была приотворена. Через прихожую и коридор мальчик провел их в комнату.
– Пойду за мамой, – пробормотал он и ушел.
Озираясь по сторонам, Мартин Бек и Рённ стояли посреди комнаты. Комната выглядела очень нарядно. В дальнем ее конце было устроено подобие гостиной из мебели сороковых годов – дивана, в тон ему трех кресел светлого лакированного дерева с пестрой кретоновой обивкой и, наконец, овального стола того же дерева. На столе лежала белая кружевная салфетка и стояла хрустальная ваза с красными тюльпанами. Оба окна гостиной выходили на улицу, за белыми тюлевыми гардинами стояли в ряд ухоженные растения в горшках. Одна из коротких стен была закрыта книжными полками красного дерева. Частью полки были заставлены книгами в кожаных переплетах, частью – сувенирами и всякими украшениями. Маленькие полированные горки с хрусталем и серебром стояли тут и там, черное пианино довершало меблировку. На пианино выстроились семейные портреты в рамках. На стенах висело несколько натюрмортов и пейзажей в резных позолоченных рамах, с потолка свисала хрустальная люстра, а под ногами лежал пурпурно-красный восточный ковер.
Мартин Бек досконально изучил комнату, слушая приближающиеся шаги. Рённ тем временем подошел к книжной полке и с явным неодобрением разглядывал медный олений колокольчик, одна сторона которого была украшена пестрой картинкой, изображающей карликовую березку, оленя и лопаря, и надписью «Арьеплуг» витиеватыми красными буквами.
Фру Нюман вошла в комнату вместе с сыном. На ней было черное шерстяное платье, черные чулки и туфли. В руках она сжимала белый носовой платок. Глаза у нее были заплаканные.
Мартин Бек и Рённ назвали себя. Судя по всему, она никогда не слышала их имен.
– Садитесь, пожалуйста, – сказала она и опустилась в одно из пестрых кресел.
Когда мужчины тоже сели, она посмотрела на них с отчаянием.
– Что же все-таки случилось? – спросила она слишком высоким голосом.
Рённ достал носовой платок и начал вдумчиво, со знанием дела прочищать свой красный нос. Но Мартин Бек и не ждал от него большой помощи.
– Если у вас есть дома что-нибудь успокоительное, ну какие-нибудь таблетки, мне думается, вам следовало бы принять одну или две, – начал он.
Мальчик, сидевший на стуле перед пианино, встал.
– У папы есть… Есть коробочка мепробамата в ванной, в аптечке. Принести?
Мартин Бек кивнул, мальчик пошел в ванную и вернулся с таблетками и со стаканом воды. Мартин Бек взглянул на этикетку, высыпал две таблетки в крышку коробочки, фру Нюман послушно приняла их и запила глотком воды.
– Благодарю, – сказала она. – А теперь будьте так любезны, объясните мне цель своего визита. Стиг мертв, и мы не в силах что-либо здесь изменить – ни вы, ни я. – Она прижала платок к губам и произнесла придушенным голосом: – Почему мне не разрешили приехать к нему? В конце концов, это мой муж. Что они с ним сделали? Этот доктор… он такой странный…
Сын подошел к матери, сел на подлокотник ее кресла и обнял ее за плечи.
Мартин Бек повернулся так, чтобы сидеть лицом к лицу с женщиной, бросил взгляд на Рённа, помалкивавшего в уголке дивана, и сказал:
– Фру Нюман! Ваш муж умер не от болезни. Кто-то пробрался к нему в палату и убил его.
Женщина воззрилась на Мартина, и он увидел, что прошло несколько секунд, прежде чем до нее дошел смысл его слов. Она опустила руку со стиснутым в ней носовым платком, прижала ее к груди, побледнела.
– Убил? Его кто-то убил? Ничего не понимаю.
У мальчика побелели крылья носа, он еще крепче обхватил плечи матери.
– Кто? – спросила она.
– Мы не знаем. Сестра нашла его на полу, в палате, чуть после двух. Кто-то влез в окно и убил его штыком. Все это заняло буквально несколько секунд, я думаю, он не успел даже осознать, что происходит.
(Так сказал Мартин Бек. Великий утешитель.)
– Все указывает на то, что его застали врасплох, – вступил Р