На Кунгсхольмсгатан он прибыл без четверти девять. Машину поставил во дворе. В ту минуту, когда он вылезал из машины, Гунвальд Ларссон сел в свою и уехал.
Они молча кивнули друг другу. В коридоре он встретил Рённа. Тот сказал:
– А, и ты здесь.
– В чем дело?
– Кто-то прирезал Стига Нюмана.
– Прирезал?
– Да, штыком, – озабоченно сказал Рённ. – В Саббатсберге.
– Я Ларссона встретил. Он что, туда поехал?
Рённ кивнул.
– А Мартин где?
– Сидит в кабинете Меландера.
Кольберг окинул Рённа критическим взглядом.
– У тебя вид такой, будто ты уже совсем дошел.
– Так оно и есть, – сказал Рённ.
– Чего же ты не едешь домой и не ляжешь спать?
Рённ ответил тоскливым взглядом и побрел дальше по коридору. В руках он держал какие-то бумаги и явно шел по делу.
Кольберг громыхнул кулаком в дверь и открыл ее. Мартин Бек даже не поднял головы от своих бумаг. На появление Кольберга он реагировал только одним словом:
– Привет.
– О чем это толкует Рённ?
– А вот о чем. Погляди-ка.
Мартин придвинул к нему два отпечатанных на машинке листа. Кольберг присел боком на край стола и углубился в чтение.
– Ну? – спросил Мартин. – Что ты об этом думаешь?
– Я думаю, что Рённ составляет слишком уж мрачные донесения. – Но отвечал он, понизив голос и вполне серьезно, а пять секунд спустя продолжил: – Жутковатая картина.
– Да, – отозвался Мартин. – И у меня такое же ощущение.
– А как это выглядело?
– Хуже, чем ты можешь себе представить.
Кольберг покачал головой. Воображения у него хватало.
– Того, кто это сделал, надо брать, и как можно скорей.
– Вот именно, – сказал Мартин.
– С чего начнем?
– Со многого. Мы зафиксировали кое-какие следы. Следы башмаков, а может, и отпечатки пальцев. Но, к сожалению, никто ничего не видел и не слышал.
– Скверно, – начал Кольберг. – Может уйти много времени. А убийца из опасных.
Мартин Бек кивнул.
В комнату, деликатно кашлянув, вошел Рённ.
– Пока сведения неутешительные. И с отпечатками пальцев тоже плохо.
– Отпечатки пальцев – это пустяки, – сказал Кольберг.
Рённ удивленно взглянул на него.
– У меня есть очень хороший слепок, – продолжал он. – След лыжного ботинка или очень грубого башмака.
– Тоже пустяки, – сказал Кольберг. – Только не поймите меня превратно. Все это может пригодиться потом как улика. А сейчас важно только одно: схватить того, кто убил Нюмана. Доказать, что убил именно он, мы всегда успеем.
– Не вижу логики, – сказал Рённ.
– Верно, но нам пока не до логики. А кое-какие важные детали у нас есть.
– Ну да, орудие убийства, – задумчиво сказал Мартин. – Старый штык.
– И еще у нас есть причина убийства…
– Причина? – переспросил Рённ.
– Разумеется, – отвечал Кольберг. – Месть. Единственно возможная причина.
– Но если это месть… – начал Рённ и не довел свою мысль до конца.
– …то нетрудно вообразить, что тот, кто убил Нюмана, намерен отомстить еще многим, – продолжил за него Кольберг. – А поэтому…
– …его надо схватить как можно скорей, – завершил Мартин Бек.
– Точно, – сказал Кольберг. – А вы как, собственно говоря, рассуждали?
Рённ с несчастным видом поглядел на Мартина, а тот отвернулся к окну.
Кольберг поглядел на обоих с вызовом.
– Минуточку, – сказал он. – Задавались ли вы вопросом, кто такой был Нюман?
– Кто такой был Нюман?
У Рённа сделался растерянный вид, Мартин Бек молчал.
– Именно. Кто такой был Нюман или, точнее говоря, кем он был?
– Полицейским, – откликнулся наконец Мартин.
– Ответ неполный, – сказал Кольберг. – Вы оба его знали. Итак, кем он был?
– Ну, комиссаром полиции, – пробормотал Рённ. Потом он устало моргнул и сказал неопределенным тоном: – Мне еще позвонить надо кой-куда.
– Ну-с, – сказал Кольберг, когда за Рённом закрылась дверь. – Так кем же был Нюман?
Мартин Бек поглядел ему в глаза и с видимой неохотой произнес:
– Он был плохим полицейским.
– Неверно, – сказал Кольберг. – А теперь послушай меня. Нюман был самым плохим полицейским, какого только можно себе представить. Он был подлец и негодяй, последний из негодяев.
– Это твое личное мнение, – заметил Мартин.
– Да, мое личное, но ты должен признать, что я прав.
– Я не очень близко его знал.
– Ну-ну, не увиливай. Ты знал его достаточно, чтобы согласиться со мной. Я понимаю, что из-за ложно толкуемой лояльности Эйнар со мной не согласится. Но уж ты, будь добр, не увиливай.
– Ладно, – сказал Мартин. – То, что я слышал о нем, звучало не слишком лестно. Но сам я никогда с ним вместе не работал.
– Неточная формулировка, – заявил Кольберг. – С Нюманом и нельзя было работать вместе. От него можно было только получать приказы и делать, что приказано. Те, кому положение разрешало, могли, разумеется, приказывать и ему. А спустя некоторое время убедиться, что приказ выполнен неправильно или вообще не выполнен.
– Ты выступаешь как эксперт по делу Стига Нюмана, – сказал Мартин Бек кислым тоном.
– Да, потому что я знаю о нем немного такого, чего не знают другие. Но об этом мы поговорим позднее. А сейчас надо твердо установить, что он был подлец. И негодный работник. Даже в наши дни он позорил свою корпорацию. Поверишь, мне стыдно, что я служил полицейским в одном городе с ним. И в одно время.
– Ну если так рассуждать, стыдиться надо многим.
– Вот именно. Но только у очень немногих на это хватает ума.
– А любой лондонский полицейский должен бы стыдиться из-за Челленора[116].
– Опять не то говоришь, – сказал Кольберг. – Челленор и его подручные, прежде чем предстали перед судом, успели натворить много бед. А это свидетельствует о том, что существующая система намерена и впредь попустительствовать полиции.
Мартин Бек рассеянно потирал лоб.
– Зато имя Нюмана ничем не запятнано. А почему?
Кольберг сам ответил на свой вопрос:
– Потому что все знают: жаловаться на полицейского бессмысленно. Простые смертные беззащитны перед полицией. А раз нельзя добиться правды, даже когда имеешь дело с рядовым полицейским, что уж говорить о полицейском комиссаре?
– Ты преувеличиваешь.
– Очень немного, Мартин, очень немного, и ты это знаешь не хуже, чем я. Беда в том, что наша проклятая спайка стала для нас своего рода второй натурой. Мы все помешаны на чести мундира, выражаясь более изысканно.
– Без спайки в нашем деле нельзя, – сказал Мартин. – Так было всегда.
– А скоро у нас, кроме нее, ничего и не останется. – Кольберг вздохнул и продолжил: – О’кей! Полицейские горой стоят друг за дружку. Это факт, но возникает вопрос: против кого они стоят?
– До того дня, когда кто-нибудь сумеет ответить на этот вопрос…
Мартин Бек не договорил, и Кольберг сам завершил его мысль:
– …до того дня не доживешь ни ты, ни я.
– А при чем тут Нюман?
– При всем.
– Так уж и при всем?
– Нюман мертв и не нуждается больше в снисхождении. Тот, кто убил его, судя по всему, душевнобольной человек, опасный для самого себя и для окружающих.
– И ты убежден, что этого человека можно отыскать в прошлом Нюмана?
– Убежден. Он должен там фигурировать. Ты давеча сделал не такое уж глупое сравнение.
– Какое сравнение?
– Насчет Челленора.
– Но ведь я не знаю всей правды про Челленора, – холодно отвечал Мартин. – Может быть, ты ее знаешь?
– Нет. Ее не знает никто. Зато я знаю, что многие люди были избиты и даже больше того – приговорены к длительным срокам заключения лишь потому, что полицейские в суде лжесвидетельствовали против них. И ни выше-, ни нижестоящие инстанции никак на это не реагировали.
– Вышестоящие – во имя чести мундира, – сказал Мартин Бек. – А нижестоящие – из страха потерять работу.
– Причина еще страшней. Многие из нижестоящих просто-напросто полагали, что так и должно быть. Другого они никогда не видели.
Мартин Бек встал и подошел к окну.
– А теперь расскажи о Нюмане то, что знаешь ты и чего не знаем мы.
– Нюман тоже занимал такой пост, который давал ему возможность командовать множеством молодых коллег, в общем-то, по своему усмотрению.
– Это было давно.
– Не так уж давно, в полиции до сих пор служат люди, которые прошли у Нюмана полную выучку. Ты понимаешь, что это значит? За эти годы ему удалось разложить десятки молодых ребят, которые с первых дней усвоили ложное представление о работе полицейского. При этом многие вполне искренне преклонялись перед Нюманом, надеясь рано или поздно стать его копией. Стать таким же непреклонным и неограниченным самодержцем. Понимаешь?
– Да, – устало согласился Мартин. – Я понимаю, о чем ты. И хватит долбить одно и то же. – Он повернулся и в упор взглянул на Кольберга: – Хотя из этого не следует, что я с тобой согласен. Ты лично знал Нюмана?
– Да.
– Служил под ним?
– Да.
Мартин Бек нахмурил брови.
– Когда это было? – спросил он недоверчиво.
– Негодяй из Сефлё, – пробормотал Кольберг себе под нос.
– Что, что?
– Негодяй из Сефлё. Так его называли.
– Где?
– В армии. В войну. Многому из того, что я знаю и умею, меня научил Стиг Нюман.
– Например?
– Ну, например, как выхолостить живую свинью, чтобы свинья при этом не визжала. Как отрубить ноги той же свинье, чтобы свинья при этом не визжала, как выколоть глаза, как, наконец, вспороть ей брюхо и содрать с нее шкуру, и чтобы она по-прежнему не визжала. – Он передернулся: – А знаешь, как этого добиться?
Мартин качнул головой.
– Очень просто. Надо вырвать у нее язык.
Кольберг поглядел в окно на холодное серое небо над крышами по другую сторону улицы.
– Я еще много кой-чему у него выучился. Как перерезать горло овце фортепьянной струной, прежде чем овца успеет заблеять. Как, будучи запертым в платяном шкафу со взрослой рысью, одолеть ее. Как надо реветь, когда бросаешься вперед и пронзаешь штыком корову. И как тебя накажут, если заревешь не по правилам. Как с полным ранцем кирпичей вскарабкаться на тренировочную вышку. Пятьдесят раз вверх, пятьдесят вниз. А рысей не убивали за один присест, их использовали несколько раз. Знаешь как?