Человек под лестницей — страница 36 из 38

Фредрик вошел в кухню, остановился и прислушался. Он слышал, как они, словно крысы, шуршали где-то внизу.

«Он не крыса! — уже тогда Паула его защищала. Когда Фредрик попытался запереть и удушить его там. — Как это жестоко! Он же не крыса!»

Он перешел в гостиную, наклонился над диваном и принюхался к подушкам. Что за вонь! Подойдя к окну, он настежь распахнул створки, а потом зашел в мастерскую.

Здесь было абсолютно пусто. Никаких картин. Никаких тюбиков с красками. Никаких кистей и карандашей. Не было и скальпеля. Не было порнографических журналов, фотографий и книг с закладками. Куда Паула все это дела? Неужели унесла все вниз? Сколько же там места?

Запах висел и в мастерской. Фредрик открыл окна на веранде. В дом ворвался холодный ветер, но это пустяки. В доме и так холодно. Самое главное, чтобы выветрился запах. Поверх свитера он набросил куртку и заварил себе горячий чай, чтобы согреться изнутри.

За окнами серели сумерки. Что сейчас — утро или вечер? Он не имел ни малейшего представления о времени суток. Он не помнил, когда в последний раз нормально спал. Третье состояние стало постоянным, неотвязным. Он был как пленник. Неужели такое возможно?

Он выглянул в окно и понял, что возможно. Вот он, бесцветный мир, застигнутый врасплох ранним утром, как ненакрашенная женщина. Но сам Фредрик уже ничему больше не удивлялся. Мир не считал нужным прихорашиваться для него. Мир повернулся к нему своим блеклым, оскаленным, мертвым лицом.

Фредрик стоял у открытого окна и смотрел на заснеженные поля, на серое небо и каменные стенки возле голых деревьев. Все это кулисы, декорации. «Кулисы!» — хотелось ему завопить во все горло. Но кто его услышит? Он все видел теперь, все понимал, но зачем? Это уже не играло никакой роли.

Он вошел в спальню и лег на кровать, не сняв ни куртку, ни свитер, ни шарф. Если бы ему удалось поспать хотя бы пару часов! Как он устал.

Но сон бежал от него. Утомленные глаза должны были обязательно на что-нибудь смотреть. На потолок или на стены. Больной мозг лопался от странных мыслей, от мыслей, которые он никак не мог принять за свои. Эти ошметки были чужими, какой-то злой волшебник имплантировал их в его мозг, как наркотики, которые злой контрабандист прячет в своем чемодане среди прочих пожитков. «Это не мое! Это не мое!» — хотелось ему кричать, как при виде подсунутых ему чужих вещей.

Не выдержав этой пытки, он встал и прошел в детскую. Диванчик и кроватка были пусты. На полу лежали разбросанные игрушки.

Он спустился на первый этаж, прошелся по гостиной и кухне, и так по кругу. Его утомленное, измотанное тело не знало покоя.

Он вспомнил допрашивавшего его полицейского. Паула говорила, что они снова его вызовут. Но они так и не вызвали его. Но у них не было и других подозреваемых.

Он снова подумал о свидетельнице. О женщине, которую он перепутал с Бодиль, которой угрожал. Наверное, она не стала сообщать об этом в полицию, иначе его допросили бы еще раз.

Это показалось ему странным. Должна же она была прочитать об убийстве в газетах и вспомнить о его странном поведении.

Иногда ему даже хотелось, чтобы та женщина заявила о нем в полицию, сказала бы, что сначала Фредрик вел себя агрессивно, но потом успокоился и извинился. Очевидно, это было какое-то недоразумение. В первый момент она, конечно, испугалась, но потом поняла, что он не опасен. Просто разозлен и расстроен. Может быть, поссорился с женой.

Но женщина не дала о себе знать.

Фредрик ощутил голод и открыл холодильник. Там лежали перезрелые полопавшиеся помидоры. Мало того, они еще и заплесневели. Хлеб в шкафу зачерствел и превратился в камень. Паула совсем забросила хозяйство.

Собственно, он не хотел есть. Прислушавшись к себе, он сообразил, что не чувствует голода. Выпив еще чаю, он прошелся по комнатам.

Скоро ли они поднимутся? Долго они сидят внизу?

Он вышел в прихожую и рванул на себя дверь каморки.

— Паула! — закричал он.

Забыв о фонарике, он протиснулся в каморку и двинулся вперед, ощупывая валявшийся там мусор. Он вовремя не вспомнил, что потолок в каморке быстро становится низким, сильно ударился головой о лестницу и упал навзничь. Под руку ему попался моток провода. Он, кажется, видел его здесь и раньше, и еще какой-то твердый пластиковый предмет. Наверное, какая-нибудь игрушка Фабиана. Ясно, значит, он все-таки играет здесь, внизу. Эта вонючая каморка была его игровой площадкой.

Но сейчас Фабиана здесь не было. Он был где-то внизу. Фредрик явственно слышал его радостный смех.

Он заполз под лестницу. Вонь здесь была уже просто невыносима. Фредрик протиснулся под нижнюю ступеньку, где начинался лаз в подземный мир Квода. Просунув голову в отверстие, он закричал:

— Паула!

Она не ответила.

— Фабиан, это я, твой папа. Я хочу, чтобы вы вышли!

Ответа не было. Только страшная вонь била ему в нос. Здесь было не холодно. Жарко. И пахло железом, как возле труб парового отопления.

По лицу потекло что-то горячее, щекотавшее кожу. Он провел рукой по лицу и ощутил что-то липкое. Должно быть, он так сильно ударился головой о потолок, что пробил голову.

Он снова сунул голову в отверстие и крикнул:

— Отпусти их, Квод! Выпусти мою семью!

В ответ раздался лишь тихий издевательский смех.

Голова его уже целиком была в отверстии. Он скосил глаза вправо, влево, вверх, вниз, но ничего не увидел. Здесь было темно, как в мешке. Он протиснулся дальше, сунув в ход плечо и руку.

— Ты отнял их у меня, Квод. Всех отнял. Так возьми и меня! — Тяжело дыша, он изо всех сил старался протиснуться в лаз. — Ты слышишь? Возьми и меня! Я иду к тебе!

Но дальше протиснуться он не мог. Квод, Паула и дети были меньше и проворнее. Отверстие слишком мало для него.

Он попытался высвободить руку, но локоть застрял в проходе. Повернувшись, он попытался освободить одно плечо, потом другое. Безуспешно.

— Паула! Квод! Помогите мне! Я застрял, — задыхаясь, взмолился Фредрик.

Теперь они уже не считали нужным скрываться. Квод, Паула и Фабиан хохотали во весь голос. Он слышал даже счастливый детский смех Оливии, переливавшийся, как жемчужины в ручье.

Сердце его разрывалось от любви, и, несмотря на то что Фредрик оказался в ловушке, как загнанная в угол крыса, он тоже рассмеялся.

Под лестницей

— Могу я для начала узнать, как твое имя? — спросил молодой полицейский.

— Меня зовут Бьёрн Вальтерссон.

— О, так я тебя знаю. Ты делал нам мостки для причала. Хорошая работа. Уже четыре зимы прошло, а они как новенькие. Что случилось?

Бьёрн Вальтерссон откашлялся, не зная, с чего начать.

— Речь идет о моих соседях, Фредрике Веннеусе и Пауле Крейц. Два дня назад я обратил внимание, что их автомобиля нет во дворе. Я решил, что они уехали. Или, по крайней мере, один из них. Одновременно я заметил, что в доме раскрыты все окна. Это показалось мне странным. Все-таки сейчас не лето. Тем более если они уехали. Я подошел к их двери и увидел, что почтовый ящик доверху набит корреспонденцией и газетами.

— И что? — нетерпеливо произнес полицейский.

— Я позвонил, но мне никто не открыл. Я повернул ручку, и дверь открылась. Она оказалась незапертой. — Он снова откашлялся.

— Ну и ты вошел в дом, — подсказал полицейский.

— Да. В доме было очень холодно. Я позвал хозяев, но мне никто не ответил. Я увидел, что открыта дверь в каморку под лестницей, откуда доносились какие-то странные звуки. Я заглянул в каморку и увидел, что там кто-то лежит. На стене висел фонарь, и когда я его включил, то увидел, что это мужчина. Он был небрит, и от него ужасно пахло.

— Стоп, — сказал полицейский и потянулся к лежавшему на столе блокноту. — Ты говоришь, что под лестницей лежал мужчина?

— Да, наверное, какой-нибудь бездомный, забредший в пустой дом. Когда я осветил его фонарем, он зарычал и оскалил зубы, как собака. В нем было что-то жуткое. Я испугался и выбежал из дома. Если вы кого-нибудь туда пошлете… дом находится…

— Я знаю, где он находится. Мы сейчас приедем.

Временная мера

Свет. Зелень. Легкий ветерок, нежный, как дыхание, ласкал щеку. Пахло скошенной травой, воздух был свеж и прохладен.

Фредрик сидел на скамейке больничного парка. Он воспринимал все, что видел вокруг, как старого друга, которого он не встречал много-много лет. Было ли это лето таким, как всегда, или оно стало зеленее и красивее? Может быть, сильнее?

Все последнее время он пребывал в каком-то тумане, который рассеивался лишь изредка, и каждый раз это прояснение бывало страшно болезненным. В такие моменты он понимал, что с ним и где он находится, а потом туман снова окутывал его, словно спасительный защитный футляр, замыкавший в себе его исстрадавшуюся душу. Туман берег ее до той поры, когда она окрепнет и будет готова встретить мир со всей его беспощадной жестокостью.

И вот он, этот мир: вязы с сережками, которые слетали с ветвей и, крутясь, падали к его ногам — сухие и плоские, как облатки. Он вдыхал горький запах травы. Слышал смех и голоса людей.

Его психиатр, приятная женщина средних лет, рассказала ему, что его обнаружил сосед, Бьёрн Вальтерссон. Фредрик лежал в каморке, под последней ступенькой лестницы. Лежал совершенно истощенный, высохший и грязный. Он был так грязен, так тощ, зарос такой щетиной, что Бьёрн его не узнал, принял за чужого человека и обратился в полицию.

Фредрик просто не мог нигде застрять — как ему казалось, ибо ни Бьёрн, ни полицейские не увидели там никакого отверстия, куда можно было бы просунуть голову.

Но все же куда-то он сунул свою голову. Иначе и быть не могло, ибо ни один человек не станет по собственной воле лежать много дней без еды и питья. Наверняка он застрял и не мог вылезти.

Фредрик не помнил, как его нашли, как перенесли в машину скорой помощи и как отвезли в больницу. Но он хорошо помнил, что происходило до этого. Он помнил, как бродил по холодному дому и искал Паулу и детей, думая, что они уползли к Кводу.