Из темноты послышался голос:
— Слышь, Мечников, а ты подай рационализаторское предложение, — может, пройдет. Еще и премируют.
— А что, и подам. Вот пригляжусь к службе, пойму основательнее, что к чему, и напишу.
— Не надо. Не пройдет, — медленно растягивая слова, вдруг прогудел повар Мялин.
— Почему? — удивился Мечников.
— Много автомобилей потребуется, — все так же тягуче объяснил повар.
— А сейчас кухня разве сама бегает? Все равно для буксировки машину выделяют.
— Тут другое дело, — не оживляясь даже в споре, произнес Мялин. — Тут она не насовсем. С учений вернется, кухню отцепят, и пошла она то кирпич, то мусор возить. А с котлами куда ее пошлешь?
Мечников не стал возражать. Разговор прервался. Хозвзвод начал укладываться спать. Когда все уже почти заснули, повар вдруг, как и прежде, медленно, не повышая голоса, добавил:
— А к тому же у автомобиля может мотор испортиться. В чем тогда пищу повезешь, в фуражке, что ли? А сейчас один испортился — не страшно, другой подцепит. Нет, зря ты, Мечников, насчет хозяйственников. Один день поработал на кухне и хочешь революцию сделать. Не выйдет. Тут народ тоже кое-что соображает. Не так это все просто.
— Так я же говорил, присмотрюсь, — уже засыпая, прошептал Мечников.
Еще ночь была черным-черна, когда Мечникова осторожно потянули за ногу:
— Вставай. Топить пора.
Мечников с трудом оделся, побрел к кухне.
— Ты что, не ложился? — спросил он повара и заметил, что слова у него тоже растягиваются.
— Ложился…
«Это у него от постоянного недосыпания, — решил Мечников. — Ну и работа, не дай бог!»
Перед утром все затянуло белым туманом, будто над землей вытрясли огромный мешок из-под муки. Туман расстелился над полями, а выше его сиял прозрачно-бирюзовый свет утра. В небе прогудели самолеты. Они шли низко. На крыльях вспыхивали далекие блики солнца. Вдруг Мечников заметил черную точку, которая быстро пересекала небо.
«С самолета что-нибудь выпало или сбросили», — мелькнула мысль. Точка снижалась к лугу, который раскинулся на противоположной стороне ручья. Когда она была уже на середине между землей и самолетом — белым облачком вспыхнул парашют. А из самолета, как картошка из дырявого мешка, посыпались другие черные точки.
— Десант, — выдохнул Мечников и тут же закричал что было мочи: — Тревога! В ружье! Вставайте, ребята, противник десант выбросил!
Раскачиваясь из стороны в сторону, растопырив руки, будто готовясь к драке, подбежал старшина Рябов:
— Чего кричишь?
— Десантники, товарищ старшина, — торопливо доложил Мечников, показывая рукой на летящих, как одуванчики, парашютистов.
— Это не наше дело. Нам завтрак везти нужно, — спокойно обрезал старшина.
— Как же так? По-моему, кто первый заметил, тот и должен принимать меры. Сейчас они беспомощные, их в воздухе, как куропаток, перестрелять можно. Разрешите, товарищ старшина, мы их вмиг уничтожим, если на машине подскочим.
Старшине не хотелось ввязываться, как он считал, не в свое дело.
— Опоздаем с завтраком, будет тогда нам и разгром и уничтожение.
— Нельзя же так! — горячился Мечников. Голос его дрожал от обиды. Солдат даже ввернул любимое выражение старшины для большей убедительности: — Не положено так вести себя.
Старшина осмотрел солдат, которые сбежались по крику Мечникова и стояли с оружием в ожидании дальнейших команд.
— Ну, ладно. Садитесь на эту машину, — согласился наконец старшина. — Съездим. А ты останься, — повернулся он к повару, — следи, чтоб не подгорело. Мы скоро вернемся.
Солдаты полезли в кузов — хлеборез, кладовщик и шофер со второй машины. Старшина сел в кабину. Тронулись. В кузове верховодил Мечников. Он поделился с товарищами холостыми патронами. «Тыловикам», как это принято, патронов не дают. А у Мечникова, пришедшего с «передовой», они остались.
Когда машина вылетела к центру поляны, там уже стоял легковой газик с белым флажком — посредник наблюдал за высадкой десанта. Лихой хозвзвод открыл огонь по парашютистам прямо из кузова. Когда же они один за другим стали приземляться, солдаты кинулись «гасить» парашюты. Ветер упрямо надувал купола и пытался свалить с ног упирающихся десантников. Их было немного — человек двадцать.
— Молодцы, вовремя подоспели, — похвалил посредник, пожилой подполковник. — Что это за подразделение? — спросил он старшину Рябова, который стоял возле автомобиля.
— Хозвзвод первого батальона, товарищ подполковник, — доложил старшина.
— Очень хорошо, — посредник записал что-то в блокнот. — А кто старший?
— Старшина Рябов.
— Теперь позовите мне командира десантной группы.
— Есть! — ответил старшина и, широко расставляя короткие ноги, побежал по лугу.
— Ваша разведывательная группа уничтожена, — объяснил посредник подошедшему офицеру. — Я это зафиксировал, но вы продолжайте действовать по намеченному плану, учитесь.
В это утро завтрак прибыл в роту с большим опозданием.
— В чем дело, товарищ старшина? — грозно спросил командир батальона.
— Десант уничтожали, — бодро доложил Рябов.
— Какой еще десант? Я вас на хозвзвод поставил — людей кормить, а не в войну играть! Батальон из-за вас на исходный пункт опоздать может!
Майор разгневался не на шутку. Да и сам старшина понимал: виноват. «А все этот Мечников! Ну, погоди, — грозился Рябов, — я тебе выдам за сегодняшние фокусы!»
Мечников тоже слышал, как распекают Рябова. Ему было жаль старшину, хотелось подойти и все объяснить комбату. На «гражданке» Мечников так и поступил бы, но в армии нельзя.
Старшина вернулся от командира батальона подавленный. Он исподлобья глянул в сторону Мечникова и, стоя к нему боком, процедил сквозь зубы:
— Два наряда вне очереди. В воскресенье вместо кино будешь мыть…
Это была «высшая мера». Наряд — это еще куда ни шло, а лишить солдата воскресной кинокартины!
— За что, товарищ старшина?.
— За что? — Старшина вонзил белые от гнева глаза в Мечникова. Так же неожиданно, как сорвался на крик, вдруг понизил голос до шепота и просипел: — За инициативу твою вредную, за подвох!
Разбор учений проводился в поле. На шнур, натянутый между двумя шестами, повесили красивые разноцветные схемы. Офицеры и солдаты сидели перед этими схемами на траве, поджав ноги. Разбор делал командир дивизии — моложавый генерал, представительный и величественный. Генерал говорил веско и убедительно. Когда анализ боевых действий подошел к десантированию разведгруппы, генерал отложил свои записи.
— Хочу особенно отметить, товарищи, смелые и находчивые действия старшины Рябова. Обнаружив высадку парашютистов, он, не теряя ни минуты, принял правильное решение и уничтожил десант своим хозяйственным взводом. В условиях применения атомного оружия, когда понятие фронта и тыла становится весьма относительным, любое подразделение должно уметь вести бой и действовать инициативно. Командир хозяйственного взвода старшина Рябов может служить для всех достойным примером. Подойдите сюда, товарищ старшина.
Рябов, стараясь чеканить шаг, слегка приседая от усердия и оттопыривая полусогнутые руки, приблизился к генералу.
— За умелые действия и находчивость награждаю вас часами, товарищ старшина, — генерал протянул назад руку, и адъютант положил ему на ладонь коробочку.
— Служу Советскому Союзу! — истово ответил Рябов, и все присутствующие зааплодировали.
Кровь в груди старшины перекатывалась могучими волнами, мир для него в эти минуты был заполнен только одобрительной улыбкой генерала. Рябов вернулся на место, потрясенный неожиданной похвалой. После окончания разбора к старшине подходили однополчане, поздравляли, жали руку. Протиснулся и командир батальона, он тоже потряс руку сверхсрочнику и весело подмигнул.
Рябов понял: майор простил ему опоздание завтрака и хочет, чтобы утренний неприятный разговор был забыт. На душе стало легко и еще более радостно. И вдруг Рябов вспомнил: «А как же Мечников? Ведь это он кашу заварил. Я даже слышать не хотел о том десанте!» Старшина глядел на часы, они весело тикали, а сердце его билось все медленнее и глуше. «Как я ему в глаза смотреть стану после этого? Может, пойти к генералу и сказать, что часы положено вручить Мечникову?»
Старшина посмотрел на часы. Красивые, сверкающие, они теперь отсчитывали время, которое он, Рябов, тратил на принятие решения. Жалко отдавать такие хорошие часы! А главное, трудно лишить себя генеральской похвалы. «Надо было сразу обо всем сказать. Все было бы в порядке. А я смолчал, вот и получается, что теперь я не герой, а подлец».
Он поднялся и, тяжело ступая, направился к месту, где располагалась на отдых рота. Ему хотелось и в то же время он побаивался встретиться с Мечниковым. «Просто пройду мимо него. По лицу увижу, что он думает».
Рябов приблизился к ровной площадке, на которой рядами лежали вещевые мешки, скатки и снаряжение. Солдаты плескались у ручья, их рубашки белели вдоль берега. Старшина пошел по мягкой, влажной земле у самой воды и вдруг увидел Мечникова. Он узнал его по мускулистой спине и круглой стриженой голове с отрастающим «ежиком». Солдат умывался.
Делая по пути замечания, старшина двинулся прямо на Мечникова.
— Шевцов, не вытирайте полотенцем ноги!.. Бумагу не разбрасывайте, Трофимов, вам же собирать придется!
Солдаты вскакивали, вытягивались перед старшиной. Они быстро и беспрекословно выполняли все его команды, и это ощущение власти вдруг вернуло Рябову привычную уверенность в себе. Он остановился, тяжело поглядел в сторону Мечникова и зло подумал: «А какого беса я буду перед этим первогодком каяться? Пусть думает, что хочет. Молод меня судить! Я двадцать лет служу».
Старшина круто повернулся и, покачиваясь из стороны в сторону, зашагал к своим кухням.
Мечников вел себя как обычно — неспокойно. То он готовил рядового Ходжаева, чтобы тот выступил на собрании на узбекском языке — в роте много было узбеков, плохо владеющих русским. То сколачивал баскетбольную команду и бегал по соседним подразделениям — просил на часок спортивную форму. То уходил со взводом в караул и возвращался через сутки. О часах и учении он не обмолвился ни словом, но старшине казалось, что солдат смотрит на него при встречах с укором и будто ждет чего-то.