Народное акушерство формировалось в результате продолжительных наблюдений над состоянием роженицы, сакральные действия были призваны облегчить страдания женщины, сохранить «таинство» родов. Научное акушерство также складывалось в результате наблюдений, формировалась усредненная модель «правильных» и «неправильных родов». Однако в погоне за авторитетом акушерской науки, врачебная специализация стала рассматривать роженицу как пассивный объект, над которым врач должен проводить определенные действия. Развивавшаяся акушерская наука превращала врача в единственного носителя знаний о родоразрешении. Этот подход в России начал обосновываться с сочинения Н. Максимовича-Амбодика. Авторитет врача, его техническую подкованность стали символизировать акушерские щипцы, которые Н. Максимович-Амбодик стал активно использовать в своей практике. Показаниями для применения щипцов (он рекомендовал щипцы Якова Руффа, популярностью пользовались щипцы П. Чемберлена, У. Смелли) выступали: недостаточная «проворотливость» рук повивальной бабки, узкий таз роженицы, «первородящая в поздних летах», большие размеры младенца (плода)[638]. Щипцы на протяжении всего XIX века, судя по автодокументальным источникам, наводили ужас на женщин. Это было вызвано тем, что их использование спасало мать, но крайне редко спасало ребенка. Хирургические инструменты проникали в сферу родовспоможения. Кроме щипцов, появлялись указание на необходимость употребления ножниц с тупыми концами[639].
Пятая часть книги Н. Максимовича-Амбодика была посвящена уходу за родильницей и младенцем. Современные исследователи считают содержание книги важным в истории теоретических трудов по охране материнства и детства[640]. Он одним из первых стал критиковать процедуру «правки ребенка», тугое пеленание, пропагандировать грудное вскармливание[641]. Однако эти рекомендации были далеки от реальной жизни. Тугое пеленание, «правка ребенка», судя по автодокументальным источникам, сохранялись вплоть до начала XX века не только в семьях крестьян, но и у образованных слоев населения.
Большинство представителей медицинского сообщества начала XIX века продолжали смотреть на акушерство не как на науку, а как на повивальное искусство, носительницами которого являлись повивальные бабки. Среди врачебной специализации врачей-акушеров было крайне мало. К примеру, в 1823 году среди 260 врачей Санкт-Петербурга числилось только 6 врачей-акушеров[642]. Курс акушерства на медицинских факультетах был второстепенным. Врачи не располагали достаточным клиническим материалом, преподавание велось в основном в теории, практические навыки оттачивались на «куклах» и фантомах. Одними из самых известных в начале XIX века были акушерские фантомы французской акушерки Анжелики дю Кудрэ, изготовленные из хлопка и кожаных ремней с использованием настоящих тазовых костей женщины. Использовались также фантомы Н. Максимовича-Амбодика (женский таз, сделанный из дерева, с тряпичной куклой), Шульца. Главным же препятствием в утверждении авторитета врача-акушера в России выступили гендерные стереотипы, сформированные православной этикой, немало способствовавшей укреплению представлений о недопущении мужчин к осмотру и изучению женского тела. В обществе сохранялось устойчивое неприятие присутствия постороннего мужчины при столь интимных процедурах, как гинекологический осмотр женщины или роды. Врачей могли привлечь к суду только за то, что они производили осмотр женщины без достаточных на то согласований. В 1829 году получил огласку случай доктора Баженова, который был осужден за осмотр роженицы без повивальной бабки[643]. Известный профессор акушерства А. Я. Крассовский, вспоминая свою частную практику в середине XIX века, указывал на недоверие рожениц к врачам. Он отмечал, что в условиях домашних родов в абсолютном большинстве случаев женщины пользовались услугами повитух:
Я помню те времена, когда ведение родов всецело предоставлялось повивальным бабкам, и акушер приглашался только на всякий случай, если бы роженица не могла разрешиться. Публика более доверяла повивальным бабкам, чем акушеру, которого допускали к акушерским исследованиям с большой неохотой, особенно в частной практике[644].
Повивальная бабка в первой половине XIX века оставалась основной участницей родового акта. Даже в состоятельных семьях на роды предпочитали приглашать повитуху, не только стесняясь присутствия врача, но и отмечая бесполезность его участия. Сфера деятельности повивальных бабок была существенно шире, чем у врачей-акушеров. Помимо приема родов повивальные бабки должны были проводить различного рода освидетельствования женщин в отношении беременности, девства, изнасилований, способности к супружеским обязанностям и проч.[645]
Авторитет акушерской науки утверждался не столько с распространением школ и институтов для повивальных бабок, сколько с открытием специальных кафедр акушерства при университетах, где велось преподавание акушерства для будущих врачей. Рост числа литературы по акушерству, изданной на русском языке, в первой половине XIX века был вызван развитием акушерского образования, открытием кафедр акушерства при университетах (при Московском университете, Медико-хирургической академии), основанием повивальных институтов и школ. В 1800–1840‐х годах были опубликованы оригинальные сочинения В. М. Рихтера, Д. И. Левитского, С. Ф. Хотовицкого, И. Тихановича, К. Вермана[646]. Эти авторы заложили фундамент в обоснование того, что в современной социальной науке называется «технократическая модель родов».
Основное содержание врачебного дискурса состояло в обосновании самостоятельности предмета акушерской науки и расширении сферы деятельности врача-акушера. В научных изданиях по акушерству были представлены аргументы, оправдывавшие доминирование в области родовспоможения врачей-профессионалов перед лицом доморощенных повитух. Авторами учебников выступали преподаватели акушерских дисциплин, которые, несмотря на скептическое отношение со стороны врачей (в основном хирургов), доказывали важность и самостоятельность предмета повивальной науки. Вильгельм Михайлович Рихтер (1767–1822), основатель Повивального института при Императорском воспитательном доме, возглавлявший кафедру повивального искусства в Московском университете и впоследствии родильный госпиталь при университете, в 1790 году писал, что повивальное искусство представляет «важный предмет мудрой государственной политики»[647]. В 1801 году была опубликована его работа «Руководство к повивальному искусству…», основанная преимущественно на практическом опыте врача. А в 1810 году В. М. Рихтер издал Synopsis praxis medico-obstetriciae, где впервые представил подробное описание 624 случаев из акушерской практики, в том числе акушерских операций при трудных родах («поворот на ножку» и наложение щипцов)[648]. Он уделял значительное внимание анализу врачебных случаев, полагая, что эмпирический материал имеет первостепенную важность при обучении акушерству.
В. М. Рихтер считал, что обязанности повивальной бабки должны ограничиваться исключительно принятием самих родов, в то время, как врач был обязан хорошо разбираться в «исследовании» беременных женщин («польза внутреннего рукоосязания в повивальном искусстве есть столь велика»). Умение произвести осмотр женщины, определить при этом факт беременности или какого-либо заболевания должны были подчеркивать профессионализм врачей в сравнении с повитухами. В первые десятилетия XIX века сохранялась путаница в акушерской терминологии. Н. Дьяков, профессор Императорской военно-медицинской академии, в записке «Как можно лучше преподавать повивальное искусство и судебную медицину» (1804) называл науку о родовспоможении «пространной», параллельно употребляя термины «повивальные врачи», «врачебное повивальное искусство», «рукодеятельное повивальное искусство», «хирургическое повивальное искусство». Путаница терминологии сохранялась в работах Дмитрия Ивановича Левитского (?–1825), профессора повивального искусства при Московской медико-хирургической академии, который определял предмет науки:
Акушерская или Повивальная наука есть изложение правил, по которым надлежит предохранять беременных, рожениц, родильниц и новорожденных младенцев от опасности или при появлении оной подавать им пристойное пособие[649].
В предисловии к русскому изданию книги доктора хирургии и акушерства, шведского лейб-медика Иоганна Горна «Теоретическое и практическое акушерство» (переводчик Ф. Сухомлинов) отмечалось приниженное положение акушера среди врачей: «врачи, лечащие внутренние болезни, которые сами не зная приемов акушерских стараются унизить достоинство акушера и ограничивают круг его действий одним только механическим пособием во время самих родов». Ф. Сухомлинов и сам был противником рассмотрения акушерства в качестве всего лишь раздела хирургии[650]. Отстаивая самостоятельность акушерской науки, авторы учебников описывали особые качества, которыми должны обладать врачи-акушеры: телесные – «продолжительное здоровье и крепкое, правильное строение тела, сильные, в кистях не толстые, гибкие, не широкие, или безобразные… правая и левая равно способные руки», душевные и нравственные – «живое воображение, острое и оборотливое рассуждение, решительность, хладнокровное постоянство без жестокости, осторожность без робости, человеколюбие, терпение, совестность, бескорыстие, благостойность, молчаливость»