[898]. Сохранившиеся отчеты (рапорты) повивальных бабок в архивных фондах позволяют сформировать представление о характере их труда[899]. Так, повивальная бабка Василеостровской части столицы сообщала о принятии ею за январь 1824 года 18 родов, которые «совершались силами самой природы» и «имели благополучный исход». Городовой акушер был привлечен всего раз для совершения поворота на ножку, наложения щипцов, оперативного обеспечения выхода последа.
Работали столичные повитухи мастерски. Уровень мертворождений был низким: по отчетам городового акушера той же части Санкт-Петербурга С. Громова за 1824–1825 годы, число мертворождений не превышало 5 % от принятых родов[900]. Правда, сами повитухи в отчетах старались занизить число случаев собственных неудач: каждый смертельный случай при родах подробно разбирался во врачебных управах[901].
Отчеты повивальных бабок, служивших в уездах, говорят о том, что население крайне редко обращалось к их помощи, доверяясь необразованным деревенским повитухам[902]. Повитуха Ямбургского уезда Санкт-Петербургской губернии Е. Боас за весь 1823 год приняла 16 родов[903]. В 1830 году в письме во врачебную управу повивальная бабка Дорогобужского уезда Смоленской губернии Е. Гофман жаловалась, что целый месяц «не имела по должности своей никакого занятия по причине нахождения в г. Дорогобуже многих простых бабок», прося управу «прекратить» их деятельность[904]. Но образованные повивальные бабки, как и врачи-акушеры, по-прежнему вызывали недоверие и неприязнь[905]. Иной раз причины такой неприязни могли быть и финансовые. Обученные в столицах и прибывшие оттуда повитухи имели право на «вольную практику», но платить большие деньги «своим» богатые семьи не хотели, предпочитая (как им казалось) более надежных иностранок; лишь к середине XIX века предпочтения изменились и выбор стал делаться в пользу тех, кто обучился в России[906].
Специалисту-гендерологу важно подчеркнуть и то, что впервые в российской истории государством вводились гарантии женской профессиональной занятости. При трудоустройстве повивальных бабок местные власти обязаны были им оказывать всяческое содействие, это же вменялось врачам, в подчинении которых состояли повитухи[907]. В случаях переезда повивальной бабке предоставлялось новое место для службы. Помимо оплаты труда, эти женщины получали квартирные, прогонные деньги[908]. Как всяким госслужащим, им полагался ежегодный отпуск от одного до двух месяцев[909]. Впервые в истории женщины за свой плодотворный официальный труд получили право на государственную пенсию.
Этот труд не ограничивался родовспоможением. Повитухи проводили осмотры женщин, способствуя «распознанию здоровых и болезненных состояний», а также подтверждая факт беременности. Именно повивальные бабки стояли у истоков практической гинекологии в России; немало способствовали они и сбору информации для криминологов[910] – но эта область их деятельности лишь подтверждает казуальный характер тогдашнего права[911]: если в начале XIX века свидетельства повивальных бабок имели окончательную самостоятельную силу, то к середине века они стали подвергаться жесткой верификации со стороны врачей-мужчин. Врачебные управы критически относились к словам повитух, заставляя проводить осмотры с участием комиссий в составе врачей-акушеров и всевозможных поверенных[912]. Применение повитухами своих знаний не по назначению (абортирование по просьбе женщин) каралось каторжными работами[913]. Доказать факт произведения «плодоизгнания» было сложно, обнаружение подобных дел в архиве – большая редкость. В спорных случаях повитуха или врач инициировали разбирательство, включавшее неоднократные гинекологические осмотры[914]. В крупных городах повитухи привлекались и для регулярных осмотров проституток. Цели преследовались благие – определение женщин в лечебные заведения в случае обнаружения венерических болезней[915].
Расширяя круг обязанности повитух, закон XIX века предписал им «давать советы» беременным и родившим по уходу за ребенком[916], в случаях отказа рожениц забирать новорожденных; повитухи должны были оказывать «призрение подкинутым младенцам», определяя их в воспитательные дома[917]. В связи с ростом случаев отказа от детей в Санкт-Петербурге Министерство внутренних дел в 1809 году обязало повитух проводить беседы с матерями и убеждать их не отказываться от рожденных[918]. Иногда все те же повитухи помогали матерям в поисках кормилиц[919]. Учитывая интенсивность труда повитух, личное знакомство со множеством людей в округе, с первой половины XIX века акушерок стали допускать к оспопрививанию[920].
Несмотря на востребованность, огромный повседневный опыт и наличие некоторых медицинских знаний, труд повивальных бабок оплачивался намного хуже, чем врачей-акушеров, лекарей и фельдшеров: в провинции они могли получать 40–45 рублей в год (в столицах – 90–100 рублей) против 300–600 рублей, платившихся мужчинам[921]. Изучение формулярных списков врачей и повитух убедило нас в том, что женщин никогда не могли представить к государственным наградам, а врачи-акушеры за выслугу лет (от 12 и более) почти всегда получали «Анну на шею» (орден Святой Анны 3‐й степени)[922].
Процесс закрепления широких профессиональных полномочий за женщинами с каждым годом вызывал всё большие протесты среди мужчин-врачей; их настораживала самостоятельность повивальных бабок. Между тем в условиях доминирования домашних родов и ничтожного количества клиник мужчины-акушеры оставались на периферии родовспомогательной деятельности, а именно повивальные бабки выступали носительницами во многом табуированного знания. Открытого противостояния врачей и повитух в России не возникло именно потому, что за столетие сложилась система обучения практикующих женщин научным знаниям. В то же время дела врачебных управ являют множество скандалов, инициированных мужчинами-акушерами и лекарями, выдающими огромную неприязнь к тем, кого звали к рожавшим женщинам раньше, чем их[923].
Таким образом, основы профессионального статуса образованных повивальных бабок были заложены к середине XIX века. В пореформенной России профессиональное повитушество стало распространяться в регионы страны, проникая в уездные городки и сельскую местность. Профессиональные повитухи вытесняли необразованных «бабок». В 1860‐е годы в связи с масштабными реформами, затронувшими местное самоуправление, ученые повивальные бабки поступили на службу земству. В городах существовали должности городовых акушерок. С открытием родильных отделений, фельдшерско-акушерских пунктов повитухи числились в штате, но, как и прежде, должны были выезжать на дом к родильницам.
Во второй половине XIX века профессиональное акушерство развивалось за счет появления новых исследований в области акушерства, открытия кафедр акушерства при медицинских университетах и повивальных школах, увеличения числа родильных отделений, развития женского профессионального труда, что было связано с появлением первых женщин-врачей акушерской специализации. Среди апологетов профессионального акушерства были В. И. Кох, А. Я. Крассовский, Н. Н. Феноменов, В. С. Груздев, И. П. Лазаревич, Н. И. Побединский. С появлением для женщин возможности получить высшее медицинское образование сфера акушерства и гинекологии становилась одной из распространенных для них областей профессиональной специализации.
Насколько тяжело происходила институционализация высшего акушерского образования, несмотря на легитимность повивальных бабок, которые в системе профессионального акушерства все же находились в контролируемом и подчиненном положении по отношению к врачам-мужчинам, демонстрирует судьба первой в России женщины-акушерки, получившей высшее медицинское образование, Варвары Александровны Кашеваровой-Рудневой. Происходившая из еврейской семьи, проживавшей в глубокой российской провинции (в городе Чаусы Могилевской губернии и Велиже Витебской губернии)[924], несмотря на постоянные нападки со стороны мужчин-врачей[925] и скепсис в отношении ее профессиональной и научной работы, она смогла не только получить диплом врача, но и защитить диссертацию на степень доктора медицины на тему «Материалы для патологической анатомии маточного влагалища»[926].
С развитием высшего женского медицинского образования