Как раз перед моими родами муж поссорился с матерью. Мы перестали видеться. Во время моих страшных мучений, длившихся четверо суток, я вдруг вспомнила одно старинное поверье: если перед родами не примириться с матерью, не разродишься. Тут же я просила доктора телеграфировать ей в Любань, что я прошу ее благословения и жду на крестины. Она ответила доктору: «Скажите Николаевым решительный ответ: крестить не буду». Меня это страшно огорчило, и спустя несколько часов у меня объявилась родильная горячка[997].
Это обстоятельство волновало княгиню больше, чем сам процесс родов. На родах могли находиться более опытные подруги роженицы, которые оказывали всевозможную помощь акушерке.
Горожанки редко обходились самопомощью, заботясь о заблаговременном вызове повитухи. Самыми важными лицами в новой модели родов, формировавшейся в городской среде, несомненно, были врачи, образованные повивальные бабки, впоследствии акушерки. В условиях доминирования домашних родов они превращались в могущественных покровителей семьи, от которых зависело супружеское и семейное счастье. Привлечение на роды врача или акушера/акушерки, чьи услуги оценивались в несколько раз выше, чем услуги повитух, считалось выражением благосостояния семьи. Дружбой с врачами и акушерами дорожили. С ними консультировались во время беременности, накануне родов. Л. Н. Толстой называл их «новыми, важными лицами» для каждой семьи.
Практика призыва образованных специалистов впервые стала встречаться в семьях дворян. Перед родами, как правило, на жительство в усадьбу они приглашали акушерку (акушера) или повивальную бабку. Документальные источники пестрят подобными упоминаниями. В 1860–1870‐х годах дамы из состоятельных семейств зачастую обращались к иностранным специалистам, которых самостоятельно «выписывали» из Европы. Иностранные акушерки, чьи услуги за рубежом оплачивались все хуже (поскольку там рожать многие горожанки уже предпочитали в больницах, именно туда и уходили работать знавшие родильное дело специалисты[998]), регулярно приезжали в российские города с оказанием соответствующих услуг. Они давали об этом рекламные объявления в местных газетах.
Считалось, что уровень европейской медицины и подготовки специалистов несравненно выше отечественного. Кроме того, к концу XIX века в Европе активно стала использоваться анестезия при помощи эфира или хлороформа (впервые примененная в конце 1840‐х годов), несмотря на христианское убеждение в том, что дочери Евы должны принимать страдания и относиться к ним как к должному[999]. В России же обезболивание применялось скорее на полях сражений при проведении срочных ампутаций (впервые – в годы Крымской войны), то есть думали о мужчинах[1000]; о женщинах отечественные врачи, вводившие изобретение Н. И. Пирогова во врачебную практику, вспоминать не спешили. Во Франции повитухи обвиняли врачей в том, что тем не хватает терпения и они слишком быстро прибегают к помощи хирургических щипцов[1001]; в нашем же отечестве врачи и повитухи на рубеже XIX–XX веков часто не имели ни того, ни другого.
«Выписать» заграничную акушерку было весьма дорогим удовольствием. В письме к беременной дочери, датируемом 1878 годом, мать указывала, что «при теперешнем курсе… эта затея будет стоить более 500 рублей»[1002]. Эта сумма могла приближаться к годовому окладу земского врача или гимназического учителя. Поэтому даже в богатых семьях с конца 1870‐х годов от иностранных специалистов отказывались в пользу отечественных. С конца XIX века важным аргументом стало появление неплохой подготовки акушеров в России[1003], о чем быстро пошла молва: «Хороших ученых повивальных бабок у нас множество, не только в Москве, но в каждом городе… и ведь благополучно рожают»[1004], – отмечалось в личной переписке. В пореформенной России, ввиду развития профессионального женского образования, акушерки и повивальные бабки имели хорошую подготовку. Они пришли на смену доморощенным сельским повитухам.
В связи с этим в последней трети XIX века на роды, даже в состоятельные семьи, в большинстве случаев приглашали отечественных акушерок. Судя по рекламным объявлениям провинциальной прессы 1880–1890‐х годов, распространенным явлением был приезд в губернские города столичных акушерок. Они снимали квартиры, в которых могли предоставлять услуги роженицам, при этом подчеркивая свой профессионализм в деле родовспоможения. «АКУШЕРКА ГАРБУЗОВА, приехавшая из Москвы и служившая там при одной из больниц в продолжение нескольких лет, предлагает роженицам свои услуги. Особ же, почему-либо не желающих родить дома, может принять у себя»[1005], – одно из многочисленных рекламных объявлений об акушерских услугах в провинциальной газете.
Дворянки стремились отыскать свободную акушерку, определив ее на временное жительство к себе в усадьбу, дабы та не отвлекалась на свою основную работу или на других рожениц. Акушерка приезжала в усадьбу за неделю, а то и за месяц до предполагаемых родов, стараясь наладить контакт с роженицей. «У нее уже живет акушерка, такая милая, симпатичная особа… Она ожидает числа 10-го»[1006], – писала в письме к мужу некая О. Тидеман[1007]. О том же сообщала С. А. Толстая: «Жила у меня акушерка, полька, воспитанная и учившаяся при Дерптском университете акушерству… Звали ее Марья Ивановна Абрамович… Марья Ивановна принимала всех моих детей, кроме одного, к которому не поспела»[1008].
К выбору специалистов подходили с особым вниманием. Доверяли исключительно «проверенным», тем, кто ранее принимал роды в той же семье или кого рекомендовали родственники и знакомые. Большую роль играла репутация повитухи. В личной переписке часто встречаются упоминания о «достойных акушерах», авторы нередко спрашивали совета друг у друга, к кому лучше обратиться. Супруги Волконские много рассуждали о российских акушерах, выделяя при этом два типа: честных, говорящих роженице только правду, и тех, кто стремится представить все в радужном свете, скрывая реальное положение дел[1009]. Сами супруги так до конца и не определились, какой тип лучше и предпочтительнее для роженицы и ее семьи. Среди аргументов в пользу того или иного акушера встречались следующие: «руки золотые», «знаток своего дела», «был у меня на трех родах» и др. Доверяли также акушерам и врачам с солидной акушерской практикой, работавших в стационарных родильных отделениях. З. Шарапова при выборе акушерки на третьи роды писала: «Я Анну Ивановну в этот раз не возьму… Я беру ту, которая принимала у Саши и Любы Васильевых. Живет она в Мариинском Родильном доме, и после 10 июля совсем свободна, потому что у них начинается ремонт, и она может приехать ко мне заранее»[1010].
Если же акушерка проживала близко, то ее могли позвать при непосредственном наступлении схваток. К этому часто прибегали семьи, жившие в городе. Заблаговременно приглашать специалиста не было смысла, если с наступлением схваток можно было за короткое время доставить его к роженице при условии существующей договоренности. А. А. Знаменская сообщала в дневнике, что, как только почувствовала себя «скверно», «послала за бабкой»[1011]. При наступлении схваток Е. С. Кавос (вошедшая в историю нашего искусства как художница и график, участница выставок передвижников) «написала письмо» акушерке[1012]. Однако риск при этом был высок, так как рабочий день акушерок был достаточно загруженным и непредсказуемым. Нередко застать дома специалиста, даже если с ним имелась договоренность, было не просто, о чем повествовал Григорий Петрович Волконский в письме к матери: «Вчера вечером акушерку не застал дома. Пошел сегодня в 11 ч[асов] и также не застал. Оставил свою карточку и просил зайти сегодня до 8 вечера. Пока ее нет. Очевидно, она на практике где-нибудь»[1013].
Врача на роды приглашали крайне редко даже в начале XX века, что было связано с этической стороной дела и сохранением женского пространства родов. Это касалось как крестьян, горожан, так и состоятельных групп населения. Так, врач Генрихсен, работая в течение 6 лет в Киевской губернии, не разу не был приглашен на роды с их наступлением, только в случае возникновения осложнений (на четвертый день!)[1014]. Известный профессор акушерства А. Я. Крассовский, описывая свою практику в 1860‐х годах, отмечал крайнюю сложность в допущении врачей мужчин в случае домашних родов:
Публика более доверяла повивальным бабкам, чем акушеру, которого допускали к акушерским исследованиям с большой неохотой, особенно в частной практике. Мне самому приходилось испытывать невыносимое нравственное состояние, по целым часам просиживая вдали от роженицы, не только не исследуя, но и не видя ее ни разу в течение родов, для того только, чтобы по окончании их взойти, по приглашению, в комнату роженицы, пощупать пульс и удалиться[1015].
К квалифицированной помощи крестьянское население прибегало исключительно при возникновении тяжелых патологий. На страницах губернской газеты был описан один из типичных случаев, показывающий алгоритм привлечения медицинского персонала на роды. При наступлении схват