. И если, по мнению американского историка, эта традиция исчерпала себя на Западе к началу XX века, то в провинциальной России подобные манипуляции с телом новорожденного продолжали встречаться, равно как и тугое пеленание, которое также было призвано придать правильную форму всем частям тела малыша. В связи с этим в популярных медицинских пособиях авторы настойчиво продолжали указывать на недопустимость «вытягивания», «распрямления» ножек и ручек ребенка[1081].
Завершение родового процесса знаменовало наступление родильного периода в жизни женщины, когда из роженицы она превращалась в родильницу. Послеродовое восстановление у горожанок, интеллигентных женщин протекало, как правило, непросто и хлопотно. Этот период, по мнению врачей, длился до восьми недель.
В начале XIX века в семьях после появления на свет очередного отпрыска были распространены массовые визиты родственников, сопровождавшиеся обильным общением, поздравлениями, вручением подарков. С. А. Толстая, рожая в 1860‐х годах первенца, вспоминала, что ночью сразу после родов все домочадцы были разбужены. В родильную комнату вносили шампанское, все пили за здоровье матери и новорожденного[1082]. Ее родственница, присутствовавшая там, также свидетельствовала: «Подали шампанское и ходили поздравлять ее, я настояла, чтобы и меня пустили»[1083]. На протяжении второй половины XIX века в организации послеродового периода дворянок под влиянием настойчивых увещеваний врачей произошли значительные перемены. Исчезали шумные поздравления и визиты, вместо этого родильница и ребенок изолировались от посторонних лиц на несколько недель, а то и месяцев. Главный аргумент врачей состоял в необходимости профилактики различных инфекций. В крестьянских семьях открытость послеродового периода, по сообщению этнографов, сохранялась вплоть до начала XX века[1084].
На время восстановления родильницы в обеспеченных семьях нанимали особый персонал: сиделку для женщины и (в случае необходимости) кормилицу для новорожденного. Нередко работу сиделки предлагали акушеркам и повитухам, удачно принявшим роды. Это являлось продолжением крестьянской традиции, состоявшей в том, что повитуха оставалась при родильнице несколько дней. За отдельную плату вести наблюдение за восстановлением женщины могли врачи и акушеры, которые ежедневно навещали своих подопечных. После первых родов Александры Федоровны (жены Николая II) за ее уходом и развитием ребенка вели тщательный контроль известнейший акушер-гинеколог Дмитрий Оскарович Отт и акушерка Евгения Конрадовна Гюнст. Они проводили осмотры императрицы, присутствовали при кормлении, купании ребенка, измеряли, взвешивали его. Акушерка оставалась при Александре Федоровне на протяжении трех месяцев[1085].
В крестьянской среде роль повитух в послеродовом восстановлении состояла преимущественно в исполнении всевозможных ритуалов. Известен, к примеру, любопытный ритуал «размывания рук», состоявший в совместном испитии специально приготовленной воды и молитве[1086]. С развитием научной медицины послеродовой период также медикализировался в связи с развитием учения о «диэтике питания», женской физиологии, правильной подготовке к кормлению грудью.
Е. С. Кавос сообщала, что после родов акушерка приходила 17 раз, женщина-врач – 10 раз[1087]. В. П. Багриновская длительное время не хотела отпускать акушерку, так как ее присутствие прибавляло уверенности в собственных силах. Она описывала свое тяжелое состояние после того, как настало время расставания с акушеркой: «Присутствием акушерки еще снималось с меня бремя ответственности, но вот она ушла и не придет больше. Я лежа смотрю ей вслед и удивляюсь, почему же она не взяла с собой мальчика?»[1088]
Такая практика существенно отличала Россию от Западной Европы: там к началу XX века приходящие медсестры и няньки стали такими же, как и акушерки, подчиненными врачей, буквально их прислугой. Там к ним никто не прислушивался – они были лишь исполнительницами воли обученных лекарей[1089]; в России же повитухи и няньки все еще сумели сохранить некоторую независимость и существенно помогали женщинам после родов, опираясь на свой опыт женской профессиональной помощи.
В тех семьях, где отношения между супругами были теплыми, муж мог сам заботиться о здоровье жены, проводя дни напролет у ее постели. В семье Половцовых Анатолий Викторович после очередных родов жены оказывал ей всевозможную помощь. Он следил за общим состоянием ее организма, измерял температуру, кормил, давал ей лекарства[1090]. Можно сказать, это свидетельствовало о появлении в высших образованных слоях общества «нового супружества», в рамках которого мужья не перекладывали миссию заботы на плечи нанятого персонала (как это практиковалось в самых просвещенных странах Европы[1091]). Врач или акушерка оставляли для мужей подробные инструкции по уходу за родильницей. Понятно, что на плечи акушерок был возложен спектр более интимных и менее приемлемых для мужчин операций (помощь в омовении, в том числе половых органов, помощь при очищении кишечника, которому придавалось тогда большое значение, бандажирование бинтами живота и т. д.).
В отличие от малообеспеченных женщин в городе и особенно в деревне, состоятельные дамы могли себе позволить длительное послеродовое восстановление. И чем больше было средств на него, тем более капризной могла быть в этот период недавно родившая. Императрица Александра Федоровна после рождения дочери Ольги долго восстанавливалась. Она настолько плохо себя чувствовала, что первое время после родов вынуждена была передвигаться в особом инвалидном кресле[1092]. Для восстановления здоровья она регулярно принимала соляные ванны. После первых родов княжны Ирины Юсуповой, племянницы императора, ее состояние резко ухудшилось, в результате чего она вынуждена была около года восстанавливать здоровье. Т. Л. Сухотина-Толстая после сложных родов (два рожденных ребенка оказались мертвыми) отмечала, что весь год ее преследовали болезни, оправиться от родов ей было крайне тяжело: «Здоровье мое сильно расшатано, всю осень я хвораю: то бронхит, то колит, то ангина. А главное, почки больны, есть маленький нефрит и разные уремические проявления»[1093].
От нескольких недель до месяцев женщины проводили в постели, набираясь физических и душевных сил. Даже при внешнем благополучии родильницы ей назначался абсолютный постельный режим (в среднем продолжительностью до двух недель), не предполагавший даже незначительных передвижений. Спустя неделю постельного режима женщинам дозволялось послушать легкое чтение, но рекомендовалось избегать чрезмерных разговоров. Несмотря на удачные роды, Е. Н. Половцова чувствовала себя крайне плохо. На пятый день после родов ее муж писал: «Катя сильно слаба. Груди сильно набухли. Температура 38,4 градусов»[1094].
Графиня П. С. Уварова отмечала, что ее муж очень удивлялся, когда доктор сообщил, что «раньше 15 дней нельзя будет покинуть постели»[1095]. После двух недель, проведенных в кровати, дворянка писала: «Я сегодня первый раз встала с постели. У меня закружилась голова, я упала бы, если не …»[1096] В отношении собственного состояния нередко употреблялась характеристика «плохая». Спустя три недели после родов женщина писала: «Силы мне немного стали изменять… Физически пока сил хватает, но нравственно я разбита до нельзя, а я так слаба, что как сама выкупаю Котю, то хоть ложись, спины не чувствую»[1097]. Вероятно, причиной длительного восстановления являлись большая кровопотеря, инфекции и постродовая депрессия. Несмотря на развитие учения об асептике и антисептике[1098], эти знания не так стремительно проникали в сферу домашних родов, что приводило к инфицированию организма родильницы и ее длительному восстановлению.
М. К. Тенишева упоминала о недельной «родильной горячке»: «Я поправлялась очень медленно. По приказанию доктора моя бабка, добродушная, но вульгарная женщина, осталась при мне сиделкой»[1099]. О недельном «жаре» сообщала и А. А. Знаменская[1100]. «Родильная горячка» – общее название тяжелого послеродового состояния женщины, выражавшегося в инфицировании организма. Эта патология, согласно дневниковым записям дворянок и свидетельствам врачей, являлась распространенной при домашних родах, в связи с ограниченностью средств асептики и антисептики. В родильных отделениях «родильная горячка» практически не встречалась. А. А. Знаменская указывала, что только спустя три месяца после родов ей «сделалось лучше»[1101]. Тяжелейшее послеродовое состояние описывала Ольга Олохова, которая впервые смогла взять на руки дочь, когда ей исполнилось пять месяцев. Почти два месяца родильница пролежала на спине, родные были уверены в ее скорой смерти[1102]