[1241]. В социальном отношении за помощью в клиники стали обращаться не только малообеспеченные горожанки, но и представители средних слоев населения. Родильные отделения, предназначавшиеся изначально для бедных «секретных» (незамужних) рожениц, со временем становились легитимным местом среди горожанок. Социальный состав пациенток к этому времени был неоднородным. Среди пациенток родильных клиник стали появляться вполне состоятельные женщины, что доказывает наличие одиночных палат, пользование услугами которых было недешевым удовольствием. Так, в 1902 году в родовспомогательном отделении Санкт-Петербурга за пребывание в секретных номерах необходимо было заплатить 40–45 рублей за 9 дней, что в 8 раз превышало плату за нахождение в общих «законных» и «незаконных» палатах.
Женщины, поступавшие в родильные отделения, отличались от нынешних тем, что в условиях практического отсутствия средств рационального ограничения деторождений, они имели многочисленные беременности. Разрозненная акушерская статистика показывает, что в конце XIX века у четверти пациенток было 5 и более родов. Число беременностей доходило до 19[1242].
Возрастной диапазон пациенток мог существенно колебаться. Поступали женщины от 15 до 55 лет. Наибольший процент пациенток составляли женщины 21–30 лет. Среди первородящих доминировали женщины в возрасте от 21 года до 25 лет.
О том, как менялся социальный состав пациенток, к примеру, позволяют проследить отчеты родильного отделения Смоленской земской больницы. Вплоть до середины 1880‐х годов количество рожениц в родильном отделении Смоленска не превышало 100 человек в год. Значительный рост числа клинических родов наблюдался в 1890‐е годы, достигнув к началу века 369 рожениц в год[1243]. Услугами отделения пользовались как горожанки, так и уездные жительницы, на долю которых приходилось около половины деторождений. Скачок в числе родовспоможений в Смоленской губернии наблюдался в 1908–1911‐м годах. В последних отчетах за 1915 год было зафиксировано 1017 деторождений. С началом Первой мировой войны число пациенток отделения выросло по причине того, что уровень благосостояния населения снизился (многие не могли оплатить услуги частнопрактикующих акушерок), появились беженцы. Кроме того, оказали влияние и такие факторы, как эмансипация женщин и десакрализация сексуальности. Менялся социальный состав рожениц. Если в первые десятилетия существования отделения за помощью в него обращались бедные слои населения, «несостоятельный рабочий элемент», то в 1910‐е годы пациентками становились женщины из обеспеченных семей, жены чиновников, офицеров[1244]. Однако в общей статистике деторождения процент женщин, пользовавшихся услугами родильных стационаров, был незначительным. Если судить по статистическим отчетам за 1913 год из 96 177 беременных в Смоленской губернии больничной помощью сумели воспользоваться чуть больше 2000 женщин, что составляет всего 2 % рожениц[1245].
Первые отрывочные свидетельства о повседневной жизни рожениц в стенах родильных домов датируются концом XVIII века. В родильный госпиталь при Повивальном институте в Санкт-Петербурге роженицы принимались в любое время дня и ночи и могли оставаться в госпитале до полного «выздоровления». Как и в любом медицинском заведении, жизнь обитательниц родильного госпиталя подчинялась строгому расписанию: подъем, утренний туалет, молитва, прием пищи. В клинике было заведено любопытное правило: все беременные должны были «дневать у рожениц», что предполагало обмен определенными знаниями, навыками, а также помощь в уходе за младенцем и его пеленании[1246]. Первоначально не было ограничений на посещение рожениц и родильниц родственниками. Запрет накладывался на передачу домашней пищи, лекарств и белья.
Первые родильные клиники были ориентированы исключительно на оказание услуг по родовспоможению, поэтому роженицы прибывали в отделение не заблаговременно, а непосредственно с наступлением схваток. Многие из беременных не успевали добраться до стационаров, роды проходили в буквальном смысле «в дороге», в связи с чем в медицинских отчетах выделялась категория «уличных родов».
С развитием клинического родовспоможения, прежде всего с появлением сети частных клиник, беременным стали предоставлять услугу непосредственного наблюдения перед родами. За отдельную плату их могли разместить в родильном отделении. Замужние женщины, выбрав роды в стационаре, заранее договаривались о предоставлении им одиночной палаты, куда их отвозили мужья при приближении срока[1247]. К началу XX века в родильные клиники все чаще стали принимать женщин «заблаговременно» до наступления родов. При родильных отделениях, располагавшихся при учебных заведениях, был открыт прием для беременных. Это было сделано не столько для оказания каких-либо пособий, организации ухода за беременными, сколько с целью наблюдения за ними в качестве «обучающего материала». Научная медицина патологизировала беременность, превращая ее из естественного процесса в болезненный и опасный для здоровья женщины и плода. Женщина попадала под врачебный контроль до непосредственного наступления родов.
С институционализацией клинического родовспоможения стандартизировались прием и содержание рожениц. Посещение родственников было ограничено. Поддержать роженицу могли только семьи, способные оплатить одиночную палату. Косвенные подтверждения находим в мемуарной литературе:
Позавчера был Мамин. Когда я упрекнул его в том, что финал его романа «Золото» сильно запутан, он стал извиняться: «Я дописывал его в больнице, когда в соседней комнате рожала моя жена»[1248].
Прибывших женщин встречал дежурный, в случае «незаконной» беременности разрешение на размещение давал сам врач. Женщинам выписывался билет, в котором сообщалось, в какие сроки они должны будут приехать в стационар. Если прибывало несколько рожениц, а свободных кроватей было недостаточно, то практиковался прием женщин по жребию[1249].
Особое отношение было к «секретным» роженицам, которые выражали желание сохранить в тайне факт своей беременности и деторождения. К «секретным» относили женщин, забеременевших вне брака или тех, кто «по семейным обстоятельствам или из чувства стыдливости опасаются огласки своей болезни»[1250]. В различных учреждениях была выработана процедура сохранения личной тайны. Как правило, «секретные» роженицы оставляли запечатанный конверт с информацией о себе (имя, место жительства, перечень лиц, которых необходимо известить в случае смерти женщины). Если роды заканчивались благополучно, то конверт возвращали женщине, если нет – вскрывали и оповещали родственников. В частных клиниках сохранение личной тайны пациенток гарантировал сам директор, у которого хранились соответствующие «конверты»[1251].
При обращении в родильную клинику роженицы направлялись в регистрационную, где дежурный врач или практикующие студентки (будущие повивальные бабки, акушерки, позднее – врачи) в амбулаторных листах или специальных журналах фиксировали анамнез пациентки. Первые подобные записи появились в столичных родильных клиниках в 1830‐х годах. Они содержали минимальные сведения о пациентках: состояние здоровья, вероисповедание, возраст. К началу XX века информация о пациентках стала носить детализированный характер. Врачей интересовали не только сведения о происхождении пациенток, но и число беременностей, родов, выкидышей; собиралась информация о перенесенных заболеваниях, о начале и характере регул, об особенностях протекания предыдущих беременностей и проч. Карточки беременных стали все больше напоминать историю болезни пациентов других отделений. Появились подробные сведения о физиологических и об анатомических особенностях организма роженицы и новорожденного, продолжительности родов, ежедневные данные о температуре тела.
После посещения дежурного роженицы направлялись в приемную (смотровую), где врач осуществлял осмотр (внутреннее и внешнее «исследование») и, в случае необходимости, проводил процедуру «очищения» – позднее она стала называться «дезинфекцией»[1252]. С развитием стационарного акушерства правилам асептики и антисептики стали придавать особое значение. К началу XX века процедура дезинфекции была жестко регламентирована. Женщина рассматривалась прежде всего как объект для врачебных действий. Этот «объект» должен был быть идеально подготовлен для организации работы врача. При поступлении в родильное отделение пациентки непременно принимали ванну, позже практиковалось принятие душа. Непременным условием стало проведение дезинфекции половых органов. В зависимости от состояния поступающих им могли предложить различные варианты дезинфекции: мытье с мылом и солевым раствором, а также с раствором карболовой кислоты, сулемы; в практику входило обязательное спринцевание пациенток, а также постановка клизмы[1253]. Если родильный приют не имел специального помещения для дезинфекции, то пациентке предлагали провести дезинфекцию при помощи эсмарховской кружки. Женщина лишалась собственной одежды. Ей выдавали стерильное больничное белье – сорочки с длинными рукавами, чулки, полотенца. Весь комплекс больничных мероприятий, связанных с принудительным гинекологическим осмотром, который в большинстве случаев проводили мужчины, процедурами дезинфекции, переодевания, вероятно, носил травмирующий для пациенток характер, так как был направлен на десакрализацию женской интимности и многочисленных табу в области сексуальной и телесной культы того времени, разрушая женское пространство подготовки к родам и деторождения. Роды из глубоко индивидуализированной, личностной практики превращались в набор стандартизированных действий, в которых происходило обезличивание пациенток.