Голова уже гудела.
Подозреваемых у меня пока что было только двое — Бьюкен и Стивенс, заместитель Маколи. И ни у одного из них, как мне представлялось, не имелось достаточно веского мотива. Ну, допустим, Бьюкен использовал Маколи, чтобы доставать проституток. На мой взгляд, желание скрыть сей факт не могло стать достаточным основанием для убийства, что бы там ни считал преподобный Ганн.
Теперь Стивенс. По словам Сандеша, слуги Маколи, тот опасался, что Стивенс претендует на его должность. Энни Грант упоминала, что они поспорили о ввозных пошлинах на товары из Бирмы. Стивенс когда-то жил в Рангуне и, вероятно, имел там неплохие связи. Может быть, это ничего и не значит, но кто ведает, какие страсти могут кипеть в сердцах бюрократов вроде Стивенса? Мужчины, в конце концов, существа загадочные. Как-то раз я расследовал дело бухгалтера, который убил свою супругу, прожив с ней двадцать лет, а потом без памяти влюбившись в молоденькую продавщицу — просто потому, что та улыбалась ему всякий раз, когда он входил в магазин.
Я вздохнул и сделал глоток. Даже после виски ситуация яснее не стала. Мысль, что я ошибся насчет нападения на Дарджилингский почтовый экспресс, не добавляла радости. С убийством Маколи нападение, может, и не связано, но оно, вероятно, связано с ограблением Банка Бирмы и Бенгалии. Если за обоими налетами стоят террористы, теперь у них есть средства, необходимые для теракта. Им остается лишь купить оружие.
Тут от меня мало что зависит, Доусон прямо велел мне не вмешиваться. Да только если уж я почуял дело, мне очень трудно удержаться и не совать туда нос. А еще я не люблю, когда мне угрожают.
Двадцать семь
К утру все изменилось. Мне хорошо спалось после коктейля из виски и морфия, который оказался действенным средством сразу и от головной боли, и от кошмаров. Наверняка какой-нибудь предприимчивый паренек — скорее всего, американец — когда-нибудь додумается продавать эту смесь как оздоровительное и тонизирующее средство. Если честно, я бы и сам купил.
Когда я проснулся, была тишина. Ни голосов с улицы, ни крика муэдзина, ни даже обычного хора этих проклятых ворон. Я принял душ, оделся и, не заглядывая в гостиную, прямиком отправился на улицу. Салман не сидел на своем обычном месте, остальные рикша валла тоже исчезли. Весьма некстати. Дел предстояло много, а времени уже почти не оставалось. Наконец-то я чувствовал, что напал на какой-то след. Мне нужно было еще раз взять показания у миссис Бозе и Дэви, а также съездить в Серампур и встретиться с Бьюкеном. Конечно, перед городом стояли проблемы и посерьезней убийства чиновника. Если я не ошибся, у террористов-националистов теперь есть деньги, чтобы профинансировать масштабный теракт, и остановить их следовало раньше, чем они начнут действовать. Но теперь это была не моя забота — по крайней мере, с формальной точки зрения.
Выбирать не приходилось, и я решил проделать путь до Лал-базара, около мили, пешком. На улицах было непривычно безлюдно. Не то чтобы они совсем опустели, нет, — автомобили все так же проносились в обе стороны, громыхали трамваи, но людей на улицах было меньше обычного. Киоск на Центральной авеню, где я иногда покупал кофе, был закрыт, и окна некоторых магазинов на Колледж-стрит были закрыты деревянными щитами. Должно быть, сегодня государственный выходной или какой-нибудь религиозный праздник, подумал я. Со всеми этими индуистами, буддистами, сикхами и магометанами хотя бы один день на неделе да и окажется нерабочим по тому или иному поводу.
Лал-базар, напротив, находился в состоянии, близком к панике. Офицеры полиции осыпали приказами шеренги констеблей, вооруженных лати, пеоны сновали туда-сюда с испуганным видом, доставляя записки от одного стола к другому. Я поспешил наверх, в кабинет Дигби.
— Что происходит? — спросил я.
— А вот и ты, — отозвался он мрачно и откинулся на спинку стула. — Мы уже начинали волноваться, не попал ли ты во всю эту суматоху на улице.
— Суматоху?
— Повышенная боевая готовность. Похоже, вчера была попытка мятежа.
По спине у меня пробежал холодок. Сбывались мои худшие опасения.
— Где?
— В Амритсаре. Это в тысяче миль отсюда. Где-то в Пенджабе. Но причин для паники нет. Вроде как вооруженные силы подавили мятеж в зародыше. И все-таки Дели объявило военное положение во всей провинции.
— А зачем здесь повышенная боевая готовность?
— Бенгалия, приятель, это рассадник политической агитации, — объяснил Дигби. — Вести распространяются со скоростью лесного пожара. Можно не сомневаться, что эти подстрекатели из конгресса распускают слухи о жестокости британцев, чтобы только вытащить народ на улицы. Уже сообщалось о массовых беспорядках у Баранагара. Губернатор хочет оцепить город во избежание проблем.
— Ты должен знать, — сказал я, — о моем разговоре вчера с Доусоном. Он рассказал, что произошло нападение на один из городских банков. Грабители унесли более двухсот тысяч рупий. Доусон считает, что это может быть связано с тем неудавшимся ограблением Дарджилингского почтового.
У Дигби вытянулось лицо:
— Это ведь все сильно усложняет. Может, тогда и к лучшему, что армия в деле. Имперская полиция все-таки не может бороться с национальным восстанием.
Тут он был прав.
— А как же Коссипур? — спросил я. — Это не помешает нам туда поехать?
Дигби надул щеки.
— Пожалуй, не лучшая идея — мотаться сейчас по городу. Стоит подождать, пока все не утрясется. Губернатор вызвал гарнизон из Форт-Уильяма, а мне не по себе, когда по улицам ходят вооруженные местные. Пусть даже на них наша форма, все равно это чертовы индийцы. Рано или поздно, нарочно или по глупости, но один из них непременно тебя пристрелит.
Я вышел от Дигби и отправился в свой кабинет. На этот раз в виде исключения у меня на столе не было никаких записок и Несокрушим не ждал меня у двери. Я позвонил в «яму». Никто не взял трубку. От нечего делать я поднялся на верхний этаж, в центр связи. Эта комната служила нам глазами и ушами — посредством телеграфа, телефона и радиосвязи она соединяла нас с остальной Индией и целым светом.
В помещении было жарко, тесно и пахло горелыми проводами. Одну стену занимал огромный радиопередатчик, он же радиоприемник Маркони, передняя панель которого представляла собой нагромождение кнопок, ламп, датчиков и светящихся циферблатов. Рядом теснилось несколько столов, уставленных аппаратурой. Здесь были телефоны, электрический телеграф и множество деревянных ящиков с циферблатами. Бесконечные провода и витые кабели, беспорядочно переплетаясь, тянулись от прибора к прибору и спадали на пол, подобно висячим корням громадного механического баньяна.
С оборудованием работали трое полицейских — молодой англичанин и два помощника-индийца. На одном из индийцев были огромные черные наушники, на столе перед ним стоял массивный микрофон из серого металла. Индиец яростно строчил записки, передавал коллеге, а тот перепечатывал их в отчет для начальства. Центр связи работал как хорошо отлаженный механизм.
Я стал читать сырые отчеты по мере их появления. Ясности пока не было, но картина начинала вырисовываться. Судя по всему, Дигби не ошибался. Вчера, где-то во второй половине дня, отряд гуркхских стрелков под командованием бригадного генерала по фамилии Дайер открыл огонь по многотысячной революционно настроенной толпе в месте под названием «парк Джаллианвала» в Амритсаре. По мнению губернатора Пенджаба, Дайер предотвратил вооруженный мятеж. Губернатор попросил разрешения у вице-короля объявить военное положение на всей территории провинции, и вице-король быстро ответил согласием.
Но чем дальше я читал, тем более мутной казалась мне эта история. Первое подозрение, что все может быть не так однозначно, появилось, когда я прочел, что вице-король распорядился ограничить распространение информации. Затем пришли сообщения о числе жертв.
Согласно первым оценкам, около трехсот человек были убиты, раненых же насчитывалось больше тысячи. Среди пострадавших были женщины и дети. По моему опыту, когда вооруженные революционеры собираются в толпу, чтобы устроить мятеж, они редко берут с собой жен и детей, чтобы те насладились зрелищем. Из гуркхских стрелков Драйера ни один не был ранен, на весь отряд ни единой царапины. Удивительное везение, если учесть, что их было всего семьдесят пять человек против воинственной толпы мятежников, количество которых исчислялось тысячами.
Я почувствовал, как в душе зарождается ужас. Перед глазами вставали картины бойни. Если мои опасения справедливы, тогда понятно, зачем понадобился запрет на распространение новостей. Хотя подобное происшествие скрыть невозможно. Уж в наши дни — точно. В конце концов, мы живем в век информации, и те же технологии, которые позволили нам в течение нескольких часов узнать о том, что произошло за тысячу миль, были доступны и местным. Можно запретить писать о случившемся в газетах, не сообщать по радио, но нельзя помешать людям передавать новости по телефонной связи, не парализуя при этом работу правительства. Так или иначе, похоже, было уже слишком поздно. Если в Баранагаре действительно начались беспорядки, значит, новости уже добрались до улиц Калькутты. А раз они дошли до Калькутты, значит, и до Дели, Бомбея, Карачи, Мадраса и всего, что находится между ними.
Внезапно решение губернатора задействовать армию показалось мне гораздо более оправданным. Если я не ошибался в своих предположениях, в Пенджабе разыгрывалась трагедия, последствия которой ощутит на себе вся Индия, а может, и не только она. Не исключено, что этот Драйер только что чиркнул спичкой, от которой разгорится национальная революция, способная до основания выжечь британское владычество в Индии и всех нас вместе с ним. Беда была в том, что от меня тут мало что зависело. Иногда все, что нам остается, — это держаться изо всех сил и надеяться, что тебя не смоет волной истории.