— Куда мы едем? — спросил я.
— В больницу, сахиб. — Салман двигался с приличной скоростью.
— Нет, — запротестовал я, — никаких больниц.
В больницах полно ужасных, исполненных благих намерений врачей, специалистов по неудобным вопросам. «Что вы делали в Тиретта-базар среди ночи? И особенно — сегодня?» Я мог бы придумать какое-нибудь объяснение, но хороший врач мне не поверит. Не нужно быть гением, чтобы понять, что я посещал опиумный притон, а потом — одно неосторожное слово, дошедшее не до тех ушей, и поди угадай, чем все это кончится. Я точно не знал, как в Имперской полиции относятся к сотрудникам с опиумной зависимостью, но вряд ли за это продвигали по службе.
— В пансион? — предложил Салман.
Хуже больницы мог быть только пансион миссис Теббит. Нетрудно представить, какое у нее будет лицо, когда я залью кровью ее драгоценные персидские коврики. Иметь дело с головорезами в темном переулке гораздо приятнее.
— Нет, — сказал я.
— Тогда куда, сахиб?
— Куда угодно, — пробормотал я, закрыл глаза и снова стал уплывать.
Когда я опять пришел в себя, рикша стояла неподвижно, а Салман тряс меня, пытаясь привести в чувство. Я узнал серые очертания дома, где жила Энни. На втором этаже горел свет, и чей-то смилует виднелся в дверном проеме.
— Пойдем, сахиб, — сказал Салман. Он помог мне встать на ноги и преодолеть ступени.
— О господи, Сэм! Что с тобой случилось? — ахнула Энни, осторожно прикасаясь к моему лицу.
— Я снова упал со слона.
— У тебя такой вид, как будто это слон упал на тебя.
— Может, так оно и было.
— Давай зайдем и приведем тебя в порядок.
Соседка Энни, худенькая девушка со строгим лицом, стояла в коридоре, скрестив руки на груди и плотно сжав губы, словно начинающая миссис Теббит. Один из валиков-бигуди размотался. Наверное, пытался сбежать куда подальше. Его можно было понять.
Энни повела меня в крошечную ванную комнату. Снимая с меня рубашку, она случайно задела рану на руке. Я поморщился.
Она посмотрела на меня с сочувствием:
— У тебя хоть что-нибудь не болит?
— Губы?
Она улыбнулась, налила в таз воды из большого эмалированного кувшина, взяла полотенце и стала смывать кровь с моей головы. Потом вышла и тут же возвратилась с чем-то вроде импровизированных бинтов.
— Думаю, это мне не нужно.
— Давайте сегодня думать буду я, капитан Уиндем? Снимешь их завтра, если захочешь.
— Но я не могу остаться. Мне необходимо вернуться.
— Никуда вы не пойдете, капитан. Пока я не разрешу.
Внезапно мне расхотелось спорить. Энни взяла меня за руку и повела в свою комнату.
— Ты не хочешь мне рассказать, что случилось на самом деле?
— Да просто не сумел договориться с людьми, на которых наткнулся, — сказал я, без сил падая на кровать. — Расскажу утром.
Тридцать три
Проснувшись, я первым делом ощутил резь в глазах. Рядом со мной спала Энни, и должен признаться, что от этого зрелища мне сразу полегчало.
Сквозь щели между рейками ставен в комнату лился утренний свет. Встал я крайне осторожно — отчасти чтобы не разбудить Энни, но и чтобы пощадить свое избитое тело. У одной стены комнаты на деревянном комоде стояло большое овальное зеркало. Я кое-как доковылял до него и попытался оценить потери. Потрогал бинты на голове. Они были намотаны толстым слоем, как тюрбан, и придавали мне сходство с кули. Я медленно размотал их. На правом виске темнела рана, кожа вокруг приобрела фиолетовый оттенок. На ребрах расцвел огромный кровоподтек в форме подошвы. Я осторожно ощупал затылок. Коснулся шишки размером с мяч для крикета, и голову пронзила острая боль. Не самое лучшее утро. Хотя, честно признаться, бывало и хуже. Я вернулся к кровати, сел. Энни пошевелилась и открыла глаза.
— Вижу, ночь ты пережил.
Я убрал прядь волос у нее с лица:
— Благодаря тебе.
— Благодарить ты должен не меня, а своего друга рикша валла. Это он тебя сюда приволок. Ты обещал рассказать, что случилось.
— На меня напали. Ни с того ни с сего накинулись два человека и вырубили. Что было потом, помню плохо. Это прозвучит странно, но готов поклясться, что слышал звон бубенчиков. А дальше помню уже только, как Салман и его друзья запихивали меня в рикшу.
Энни улыбнулась:
— Бубенчики есть у всех рикша валла. Ты наверняка их видел. Рикша валла звонят в них, чтобы предупредить окружающих, когда едут. Это как звонок на велосипеде. Может, они еще служат для того, чтобы звать других рикша валла, если попадешь в беду.
— Как полицейский свисток?
— Наверное. Всем остальным наплевать, если рикша валла попадет в беду. Думаю, они присматривают друг за другом. Судя по твоему виду, Салман с друзьями подоспели как раз вовремя. У тебя есть предположения, кто на тебя напал?
Я сказал, что просто какие-то уличные бандиты. Может, так оно и было на самом деле. После событий в Амритсаре люди обозлились. Возможно, мне просто не повезло оказаться не в то время не в том месте. Но существовала и более неприятная версия — что нападение не было случайным. Нападавшие обладали более крепким сложением, чем большинство местных, об этом же свидетельствовали и мои синяки. И ботинки. Многие ли индийцы разгуливают по Калькутте в ботинках, подбитых гвоздями? Слишком эти двое были хорошо обуты и слишком сытые на вид для обычных рабочих. Но если нападение спланировали, то кто и зачем?
Индийские сепаратисты, разозленные арестом Сена? Ведь мое имя мелькало во всех газетах. Или убийца Маколи? Может, он опасался, что я слишком близко подобрался к правде? Но тут возникала одна проблема. Никто не мог знать, что той ночью я поеду в притон. Я и сам не знал. Я принял это решение под влиянием момента. Кто-то должен был за мной следить — и как минимум с той минуты, когда я вышел от миссис Теббит и отправился к дому Энни. Никакого хвоста за собой я тогда не заметил, и уж точно не видел двоих индийцев с телосложением как у грузчиков в порту. Кто бы за мной ни следил, в его распоряжении должны были иметься значительные ресурсы, и я знал лишь одну организацию, у которой хватило бы людей и размаха на то, чтобы провернуть подобную операцию, — подразделение «Эйч».
Я у них не на лучшем счету. Что, если это полковник Доусон решил послать мне сообщение? Напавшие, разумеется, могли быть военными, и, похоже, они знали, что у меня ранена рука. Если это подразделение «Эйч», то теперь они в курсе моего пристрастия к опиуму, и соответствующая информация, вероятно, уже лежит на столе у Доусона. Но кто бы ни стоял за нападением и какие бы ни были у них на то причины, я не мог найти ответы в постели у Энни. А жаль.
При мысли о полковнике Доусоне я внезапно все вспомнил. Мне нужно срочно с ним поговорить. Я поднялся и стал натягивать рубашку со всем проворством, какое позволяла боль.
Энни бросила взгляд на часы у себя на запястье:
— Ты ведь не уходишь? Еще нет и половины шестого.
— Я должен.
— Давай я хотя бы приготовлю тебе завтрак перед тем, как ты уйдешь.
— Нет времени, — отказался я. — Но спасибо.
Пять минут спустя я, прихрамывая, спускался по ступенькам, снабженный двумя булочками: Энни настояла, чтобы я их захватил. Салман спал, растянувшись на циновке под рикшей. Он услышал мои шаги, зевнул, потянулся и встал. Я положил ему руку на плечо и протянул одну из булок. Он кивнул и спрятал ее в ящик под сиденьем рикши. Потом достал лежавшую рядом стеклянную бутылку, отвинтил крышку, поднял бутылку над головой и, стараясь не коснуться горлышка губами, направил струю воды в рот. Издал булькающий звук, сплюнул в канаву, идущую вдоль дороги, и повернулся ко мне с улыбкой:
— Куда, сахиб?
— На Лал-базар.
На улицах царила непривычная тишина. Контрольно-пропускные пункты были еще на месте, в каждом дежурили сонные сипаи. Лал-базар тоже казался спящим в сравнении с лихорадочной суетой, царившей здесь накануне. Угрюмое здание напоминало скорее тихое провинциальное отделение, а не центр, координирующий оперативно-розыскную деятельность половины субконтинента.
На моем столе не лежало никаких записок. Ничто не свидетельствовало о том, что Доусон пытался со мной связаться за десять часов, прошедших с того момента, когда я звонил его секретарше. Это могло ничего не значить, ведь сейчас всего шесть утра. Но все-таки полковник не из тех людей, кто способен прожить несколько часов без новостей со службы.
Следовало решить, что делать дальше. Многое успело произойти с прошлого вечера, притом в основном плохого, и следы некоторых событий до сих пор виднелись на моем лице и теле. Я подозревал, что Доусон со своими людьми могли быть в ответе за случившиеся со мной неприятности, но я оставался офицером Имперской полиции и должен был исполнять свой долг, как бы я к этому человеку ни относился.
Я поднял телефонную трубку и снова попросил соединить меня с Форт-Уильямом. На этот раз я попал на другого секретаря. После некоторой задержки меня соединили с Доусоном. Как я понял, он говорил по домашнему телефону.
— Чем я могу вам помочь, Уиндем? — Тон настороженный, и, казалось, он не удивился, услышав мой голос. И ни словом не упомянул, получил ли мое вчерашнее сообщение. Но ни то, ни другое уже не имело значения.
— В вашем распоряжении есть команда негласного наблюдения?
— Разумеется.
— Тогда вопрос в том, чем могу вам помочь я.
Мы говорили около пяти минут. Могли бы и меньше, но большую часть этого времени Доусон потратил на выяснение, почему он должен мне доверять после того, что случилось в Коне. Я мог бы задать ему тот же вопрос. В конечном итоге мы пришли к компромиссу. Он займется расследованием по моей наводке, а я не буду совать нос в его дела. Он обещал держать меня в курсе событий, но я не собирался сидеть на месте и ждать.
Положив трубку, я отправился на поиски Дигби и Несокрушима. Не найдя никого в кабинете Дигби, спустился в «яму». В этот ранний час отделение почти пустовало, в «яме» был лишь дежурный. Только проходя мимо места Несокрушима, я заметил, что из-под стола торчит пара худых коричневых ног. В первый миг я испугался, что на сержанта тоже напали и бросили умирать. Мысль была абсурдной: никто не стал бы убивать полицейского в отделении полиции и прятать тело под стол. Я списал ее на удар по голове, полученный накануне от тех двух негодяев. Да и в любом случае было смешно предполагать, что Несокрушим мертв, так как он храпел.