ете, там не устраивают внезапных проверок и обысков? Не считайте немцев идиотами!
— Спокойнее, спокойнее! — осадила его женщина. — Не тратьте зря свой пыл и поберегите нервы, они еще пригодятся: борьба предстоит долгая.
— До могилы, — мрачно пошутил Дымша. — И скорее всего, до нашей.
— Не торопитесь, туда еще успеете, — женщина закурила новую сигарету. — Что-нибудь удалось узнать о связном?
— Он взорвал себя гранатой, в развалинах.
— Об этом уже известно, — жестко сказала женщина. — Нас интересуют подробности.
— Какие, к черту, подробности? — снова вскинулся Алоиз. — В тот день в замок приехал некий Выхин, из эмигрантов. Говорил, что выехал из России вместе с родителями задолго до революции. Он видел начало трагедии на вокзальной площади. Там же был и Тараканов, тоже из русских. Я уже рассказывал о нем, помните?
Женщина кивнула и плотнее закуталась в платок.
— Оба весьма подозрительны, — продолжал Дымша, — даже очень подозрительны. У Выхина оказались странные пятна на плаще, похожие на засохшую кровь, а Тараканов именно в этот день по заданию немцев ходил высматривать среди приехавших левых и коммунистов. Да, как мне удалось узнать, Выхин якобы учился в школе абвера, расположенной под Краковом или в самом городе.
— Он объяснил, откуда пятна? — задумчиво спросила женщина.
— Тараканов его спрашивал, но тот отболтался: грязь, говорит, я, мол, с дороги. Удалось вам проверить, действительно ли Тараканов был осведомителем дефензивы?
— Пока нет. Сумятица войны, оккупации. Сами понимаете, в Лондоне нет архивов по Восточным кресам. Надо выяснить, была ли гибель нашего человека случайной? Или его подвели документы?
— Але ж ни свядека, ни почлаки, — разведя руками, ответил Дымша. — Ни свидетеля, ни улик! Но немцы что-то подозревают. В город прибыл Байер, новый начальник СС и тайной полиции.
— Знаю, — устало сказала женщина. — Говорят, он из Гамбургского гестапо, человек Гейдриха. Нам надо быть предельно осторожными. Кстати, кажется, вас тоже не было в замке, когда погиб связной?
— Обрастаете информаторами, — криво усмехнулся Алоиз.
Появившееся было у него желание рассказать ей об усилившихся подозрениях в отношении Тараканова, особенно мучивших его после драки у границы, начало потихоньку пропадать и вскоре исчезло совсем: стоит ли выкладывать всю информацию сразу? Она и так без конца сосет ее, как ненасытная пиявка, и никак не может отвалиться, пресытившись. Дымша горько пожалел, что сразу сказал о пленке, спрятанной в тайнике: наверное, можно было приберечь это на следующий раз. О, Езус! Что станется с ним, когда от него перестанут поступать сведения? Впрочем, такое мало вероятно — в военном калейдоскопе событий, да еще общаясь с гepром Ругге, всегда принесешь что-нибудь в клюве в это гнездышко.
А с Таракановым он разберется сам: не исключено, что тот только выдает себя за эмигранта, хотя и отлично владеет русским языком. Видимо, стоит подумать, как натравить на него Выхина: пусть поговорит с Владимиром Ивановичем, поинтересуется у него приметами быта дореволюционной России, разными незначительными деталями, которые немец — а у Дымши все более крепло подозрение, что Тараканов немец, — знать не может.
Но на кого же тогда он работает — на СД или на гестапо? Иначе, зачем ему притворяться русским в абвере? Конечно, Тараканов мог раньше жить в России — мало что ли там было немецких колонистов — отсюда и прекрасное знание языка, но слишком многое говорит за то, что он все же немец: как он пьет водку, как расходует деньги — аккуратненько, все записывая в книжечку, сводя дебит с кредитом в конце месяца. И почему он ночью подловил Выхина в коридоре? А где его в конце концов могли так прекрасно обучить приемам самообороны? И он не знает многого из того, что должен бы четко знать человек, долго проживший в Польше до войны — в этом Дымша уже успел ненароком убедиться. Казалось бы, мелочи вроде некоторых общеизвестных песен, а все же не знает! Но зато знает тюремные. Откуда, холера ясна?!
Вопросов много, но делиться своими подозрениями с пиявкой, как про себя именовал пан Алоиз сидящую напротив него женщину, он не станет. По крайней мере пока не станет. Немецкие черты всасываются с молоком матери и ни один из русских, с которыми Дымше приходилось общаться, такими чертами не обладал. И немецкий язык Тараканов знает, прекрасно знает, видно по глазам, когда говорят немцы в его присутствии — такое выражение глаз не может быть у человека, с трудом понимающего смысл чужой речи. Он все понимает, прекрасно понимает, это его родной язык, нет сомнений! Но начав говорить, он нарочно коверкает его и делает паузы, словно вспоминая нужные слова. Ну, ничего — еще посмотрим!
— Не буду скрывать, вас видели в городе, — ответила на вопрос Дымши женщина. — Хочу предупредить, что мы…
— Не надо! Не надо меня предупреждать, — скорчив кислую мину, недовольно прервал ее Алоиз. — Думаете, за тридцать сребреников я продамся Ругге или Байеру? Резона нет. О нашем погибшем друге я постараюсь узнать точнее. Вспомните, что встретить его должен был именно я, потому и выбрался в город. Не знаете, чего мне это стоило!
— Знаю. Знаю, сколько идет ежемесячно на ваш счет в банке. И отнюдь не злотыми. Поэтому не забудьте про Марчевского. Он и картотека — главная цель!
Поняв, что встреча окончена, Дымша встал и пошел к выходу из номера. Тихо приоткрыв дверь, он убедился, что в коридоре никого.
— Следующий раз как всегда? — полуобернулся он к женщине. Та кивнула в ответ.
Спускаясь по лестнице, Дымша решил закурить, сунул руку в карман и обнаружил там жетоны. Стоило их опять обратить в деньги, зачем пропадать добру. Ну, попытаем фортуну? Или не стоит, поскольку он и так ежедневно испытывает судьбу и играет со смертью в прятки. Тогда лучше найти жетонам другое применение.
В зале он поискал глазами старого мэтра и увидел его около кухни — тот отдавал сверток мальчугану, похоже, внуку.
«Подкармливает родню, — беззлобно отметил Алоиз. — На деньги союзника».
Подойдя к старику, он отдал жетоны и попросил наполнить фляжку коньяком — если уж пользоваться деньгами союзников, так всем!
Выходя, Дымша еще раз оглядел зал, но ничего подозрительного не заметил — так, обычная публика. И только когда он уже ушел, из-за украшающей зал массивной колонны с кружкой пива в руках появился Выхин.
Прихлебывая отдающий водой и скверным солодом напиток, Вадим внимательным взглядом проводил Дымшу, потом оглядел лестницу на второй этаж, откуда тот спустился, просеменившего на кухню старого мэтра, плакат с Але Ондре, тихую компанию в углу зала и дал себе слово в самое ближайшее время заглянуть в казино еще разок-другой.
Сегодня его впервые выпустили в город, и простое любопытство привело Вадима сюда. Хотя нет, не простое — Выхин несколько раз проверился: не идет ли кто за ним? Сначала он решил только посмотреть, где расположено казино «Турмклаузе», а потом, придя к его дверям, подумал: а почему бы не зайти? Совсем не обязательно сразу спрашивать чашку ликера «Кюрасао», можно поглазеть по сторонам, оценить обстановку, поторговать глазами, как говорится в русской пословице, — за это с него никто ничего не попросит.
А тут вдруг такая встреча — сам шановный пан Дымша! Нет, непременно надо будет заглянуть сюда еще.
Короткая автоматная очередь вдребезги разнесла ряд разнокалиберных пустых бутылок, поставленных на барьер перед мешками с песком.
Полуподвальное помещение замка, превращенное в тир, сразу наполнилось кисловатым пороховым запахом. По старым каменным плиткам пола весело запрыгали зеленовато-желтые стреляные гильзы.
— Гут! — не склонный к внешним проявлениям чувств Шмидт похлопал Дымшу по плечу. Отобрал автомат, знаком приказав отойти с линии огня. Кивком подозвал к себе Тараканова. — Теперь вы!
Ожидая, пока дежуривший в тире Выхин выставит новый ряд бутылок, Владимир Иванович снарядил магазин, вставил его в автомат и передернул затвор.
Присевший на лавку Дымша с интересом наблюдал за ним. На другом конце длинной скамьи сидели Ругге со своим псом и Mapчевский. Не спуская глаз с Тараканова, Дымша пытался прислушаться к их негромкому разговору.
— С удовольствием составлю вам компанию, Генрих, — улыбаясь, говорил пан Викентий. — Но и вы не откажите.
— Хорошо, постараюсь. Но не могу твердо обещать.
Последние слова немца заглушила автоматная очередь, звон разбитого стекла, щелчки пуль по деревянным щитам за мешками. После стрельбы Тараканова часть бутылок осталась стоять на барьере.
— Шлехт! Плохо, — недовольный Шмидт взял у него из рук автомат. — Не надо длинных очередей, задирается ствол. На эту посуду хватит двух коротких очередей. Ясно?
— Да, — вяло согласился Владимир Иванович. — Но мне привычней пистолет.
— О?! — неожиданно оживился Шмидт. — Поставьте бутылки! — крикнул он Выхину. — Хотите пари? — гауптман повернулся к Тараканову. — За десять секунд с этого расстояния разбить всю посуду. Плачу двадцать марок, а если нет…
— Разобью! — прервал его ухмыльнувшийся Владимир Иванович. — Больше марки за каждую пустую бутылку, неплохая цена. Только дайте второй пистолет.
— Стреляете с обеих рук? — недоверчиво покосился Шмидт.
— Попробую.
— Ставлю пятьдесят марок! — неожиданно подал голос Ругге. — За вас, Шмидт! Покажите, как это надо делать.
— С вас тридцать марок, — откликнулся Шмидт. — Двадцать мои!
— Хорошо, хорошо, — засмеялся Ругге. — Но учтите, выигравший поит свою компанию, а проигравший — свою! Начинайте первым, Шмидт!
— Еще кто-нибудь хочет участвовать? — выходя с оружием в руках на огневой рубеж, небрежно поинтересовался гауптман.
— Нет, — ответил за всех Выхин и отодвинул ногой корзину с пустыми бутылками. — Желаю вам удачи!
Шмидт только криво усмехнулся и поднял пистолеты.
— Время!
Загремели частые выстрелы, полетели на пол осколки разбитых бутылок, но одна осталась стоять на самом краю барьера.