Когда сходни загрохотали на первой от Николаева пристани — у Богоявленского посада, селения рыбаков, — Федор, в поварском фартуке, с белым колпаком на голове, с пустым ведром в руке, вихрем промчался мимо прикорнувшего на диване филера. Выскочив как угорелый на палубу, он отстранил от трапа помощника капитана:
— Позвольте, позвольте, сударь! Успеть бы добыть для их сиятельства живую стерлядку.
— Поторапливайся, куховар! — бросил ему вдогонку помощник. Вот и знай, что на их пароходе совершает вояж какой-то граф! А ресторанные ловкачи уже пронюхали.
Федор трясся в бричке по кочковатой дороге на Николаев. Рядом с ним Ухов помирал со смеху:
— Ловко мы их, лопухов зеленых, обстряпали! В Херсоне утром хватятся — ан птички-то нет.
Недели три Федор отращивал в домике Шалимова бородку. Борисов и Котелевец не знали о возвращении Виктора в город. Охранка тоже за эти дни успокоится, вычеркнет его из списка поднадзорных.
В один из дней Федор вышел на улицу, одетый грузчиком. Смешливая Тоня охнула изумленно:
— Товарищ Виктор, вас нипочем не узнать!..
Выступив утром перед забастовщиками с элеватора, а после обеда — на мукомольне Уманского, Федор сильно проголодался. Долго выбирал в портовой харчевне еду подешевле и посытнее.
— Значит, так, — сказал он половому. — Щи рубленые и тащи-ка «царские котлеты» из собачьей радости да хлеба побольше.
Половой скрылся на кухне, а Федор поднял глаза от замысловатого меню и… остолбенел.
Из-за соседнего столика на него иронически посматривал Шкреба.
Ни один мускул на лице Сергеева не дрогнул. Отведя от филера глаза, он принялся изучать буфетную стойку с разноцветными бутылками, пухлых амуров на потолке. В первый же день провал!
— С приездом, Виктор Иванович, — тихо молвил Бородавка. — Как путешествовалось, как подпольные делишки?
Федор молчал. А филер подсел к нему:
— Не признаешься, Хлястиков? Нехорошо! А я вот обрадовался тебе, как сыну родному. Поговорим? Так сказать, по душам.
— Я вас не знаю… Ошибся, дядя! Бывает.
— Это я-то ошибся? — осклабился Шкреба. — Верно, замаскировался ты не худо, только голос изменить не смог.
Еще издевается, скотина! Запираться, конечно, смешно… И Федор зло бросил:
— Паш-шел вон, Шкреба! Дай спокойно поесть. О чем можно говорить с тобой? Никогда тебе не стать настоящим человеком.
— Чего лютуешь? — миролюбиво вымолвил филер. — Да я на вашу милость случайно наткнулся. И следить сейчас за тобой не собираюсь. Даже если прикажут… Не веришь?
— Неужто бросил искариотово ремесло? Или выгнали?
Шкреба задумчиво водил корявым пальцем по лужице пива, разлитого на столе:
— Ни то, ни другое. Забастовали мы… Да-с! Чем мы хуже мастеровых? Надеемся — сдастся начальство! Охотников-то на наше дело — раз-два и обчелся. Пусть поищут дураков.
Федор изумленно разглядывал новоявленного «забастовщика».
— А не брешешь, Бородавка? Уморил! Какие же ваши требования?
— Не шуми. — Выждав, пока служитель расставил перед ним тарелки с едой и удалился, Шкреба с достоинством пояснил — Работать не более десяти часов в день, оплачивать извозчиков, не бегать за вашим братом в дождь и стужу. Конечно, прибавка жалованья, вежливое обращение… Мало?
Федор онемел. Вот негодяи! Применить испытанное оружие из арсенала классовых боев пролетариата? Чудовищно! Стоит удовлетворить требования филеров, как они с новым рвением возобновят свое подлое дело. Впрочем…
И тут Сергеева осенило. А что, если эту затею полицейских ищеек использовать в интересах николаевского подполья?
Изобразив на лице некое подобие сочувствия, Федор забарабанил пальцами по столу:
— Нда-а… Не худо придумано! Только провалится ваша затея. И зубы вам поручик Еремин пересчитает. Как пить дать!
— Не дай бог! — упал духом Шкреба. — Это почему же? Все предусмотрено… У рабочих получается, а у нас не выйдет? И мы изучили всю вашу механику… Куда господину Еремину без нас?
«Изучили»… А, чтоб вас холера взяла, шакалы!» — ругнулся про себя Федор, а вслух скучающе произнес:
— Чтобы выиграть стачку, нужна солидарность, единодушие.
— Штрейкбрехеров нет и не будет, — бодро произнес шпик.
— Нет, говоришь? — сощурился Федор. — Да вас всех, по копейке на фунт сушеных, давно заменил один подлец из наших. Кто? Сами знаете… Нужны вы поручику, как прошлогодний снег! Он располагает теперь информацией не о каждом отдельном подпольщике, а обо всей организации. Уволят вас из полиции, да и конец делу. Провокаторы обходятся дешевле… Ясно тебе или разжевать, как эту «царскую котлету»? — И он с аппетитом принялся за еду.
Шкреба растерялся. «Хлястик» прав.
— Что же нам делать? — не скрывал отчаяния шпик и со стоном хрустнул ревматическими пальцами. — Бровастый никогда к нам не пристанет.
Федор торжествовал. Обезоруженный шпик — занятное зрелище! Наконец-то он ухватился за нить тайны. Бровастый… Кто это?
И в тот же миг ему вспомнилось бледное лицо Семена Котелевца с густыми, сросшимися на переносице бровями. Сергеев содрогнулся. А вдруг это лишь адская выдумка филера Шкребы? Но если Котелевец… Такие в тысячу раз хуже открытых врагов!
Обдумав еще раз возникший план, Федор сказал сурово:
— Ваше дело гиблое, господа шпионы. — И, чуть помедлив, добавил: — Однако есть выход, один-единствен-ный выход. Но…
— Говори, Хлястиков, говори! — встрепенулся Бородавка.
— Дайте нам доказательства работы предателя на охранку, и мы уберем из города вашего конкурента.
Шкреба понурил голову. Далеко же он зашел, выдавая подполью служебные секреты! Но как теперь отступать?
И все же он отверг предложение:
— Лучше удавиться.
— Тоже неплохо, — удовлетворенно качнул головой Федор. — А что касается предателя, то наша кара настигнет его и без вас! Словом, считайте себя уже уволенными. — И Федор снова принялся за еду. — Котлетки-то и впрямь царские! Подкрепляйся.
Удрученный Шкреба отодвинул тарелку:
— Говори, злодей, как мы можем помочь вам?
— Не вы нам, а мы вам, — издевался Федор. Подобрав с тарелки корочкой хлеба подливу, он добавил: — Сущая безделица! Нужна расписочка Бровастого в получении гонорара у Еремина. Такой пустяк добудете в шкафу делопроизводителя. Как — учить не стану.
— И все? — недоверчиво вздохнул Бородавка.
— Нет, конечно. К расписке присовокупите свое письмо в нашу организацию. Так и так, мол, избавьте пас Христа ради от осведомителя, который отбивает у нас кусок хлеба. Конечно, нужны фамилия и точные факты. Анонимка не годится — тут дело серьезное. Спешите, пока вас не уволили.
«КАКОЙ СЕГОДНЯ ПАРОЛЬ…»
Дня через три Шкреба вручил Федору две измятые бумаги. Тот прочитал их под тусклым уличным фонарем, и лицо его помертвело. Надежда на то, что Котелевец оклеветан филерами, рухнула… Не станут эти гады за здорово живешь подписывать себе смертный приговор!
— Ну? — угодливо извивался Шкреба. — Сгодится такое?
— Вполне, — с ненавистью процедил Федор. — Теперь, ваше шпионство, можете бастовать до скончания веков!
— То есть? — недоумевал Бородавка. — Нам бы поскорее выиграть забастовку, получить прибавку и прочее… Ты в каком смысле говоришь?
— А в том, господа филеры, что сматывайте удочки из Николаева! Распрощайтесь навсегда и с охранкой и с революционерами.
— Нарушаешь обещание?
— Бровастый уже не конкурент филерам на этом свете! Но и вам не работать у господина Еремина.
— Так это же нечестно! — возмутился Шкреба.
— Вам ли болтать о чести? Запомни: если хоть один филер вернется к старому корыту, я вручу охранке ваше письмо.
Шкребу словно паралич разбил. В таком состоянии Федор покинул агента охранки.
Оставалось разоблачить Котелевца перед Борисовым, Уховым и другими товарищами. Они вправе подумать, что расписка и письмо сфабрикованы охранкой, чтобы разрушить подполье руками самих революционеров.
Утром Федор нашел изменника на городской электростанции.
— Не удивляйся моему появлению… Я только что из Одессы. Согласовал там созыв общегородской сходки и выборы в комитет.
— Да ну?! — обрадованно взлетели брови Семена. — А я уже думал: куда пропал наш Виктор? А где и когда собрание?
— Завтра в девять вечера в саду дачи Барбье предварительно соберутся районные организаторы и актив. Будет представитель из Центра… — подчеркнул Федор. — Но ты никому об этом ни слова! Остальных товарищей я сам извещу. Пароль: «Который час?» Отзыв: «Пробил последний!» Жди меня в восемь на Молдаванке у ночлежки. Вместе пойдем.
Ухову, Борисову и Чигрину Федор не сообщил о «собрании», а лишь попросил их ждать его завтра в лодке вблизи от ночлежки.
Но тестомесу Петрусю и матросу Павлу Сидорову из 37-го флотского экипажа он поручил следить за дачей Барбье и ее окрестностями. Если патрульные увидят, что вечером к даче подбираются городовые, пусть Петрусь Залыгин ровно в девять вечера запустит ракету со двора пекарни. Если же у дачи полицейские не появятся, сигнала не давать.
Семен Котелевец пришел к ночлежке купчихи Кореневой раньше назначенного часа. Сюда вереницей тянулись нищие, тряпичники, безработные — бездомный люд. За пятак спят вповалку на полу, а за гривенник — на нарах. В дом набивается до пятисот человек. Духота, вонь, насекомые.
Котелевец еле дождался Виктора. Тревожно переминаясь, он бросал беспокойные взгляды по сторонам, словно что-то предчувствуя. Федор подошел суровый, тоже взвинченный.
— Пошли… Вернее, поедем на лодке. Товарищи ждут нас.
Федор сел на корму у руля. Спиной к нему нахохлился, как ворон, Иван Чигрин. На второй скамейке дружно гребли в два весла Борисов и Алексей. Котелевец устроился на носу. Вскоре лодка была уже на середине полноводного Ингула. Река плавно катила навстречу холодные волны.
Справа мерцали огоньки города.
Мрачное настроение Федора передалось остальным. Что с веселым Виктором? Все, кроме Котелевца, не знали, куда они плывут.