Взяв стакан из раковины, она поставила бутылку на кухонный стол и села. Это было совершенно ужасное пойло, на вкус как сироп от кашля. И слишком сладкое. Она знала, что ей станет плохо. Ей никогда в жизни не было так плохо, как после плохого токайского. Она долила стакан водой из-под крана, и стало получше. По крайней мере, можно пить. А с кубиком льда получилось почти приятно.
Работая в мастерской, Уолтер Домброзио слышал только пилу. Но вдруг он почувствовал чье-то присутствие, поднял взгляд и едва не подпрыгнул от удивления. В дверях – очевидно, она прошла через дом, никого там не найдя, – стояла Джанет Рансибл.
Ее губы шевелились. Кажется, она здоровалась, но он ее не слышал. Он выключил пилу, лезвие замедлилось и наконец перестало вращаться.
На ее лице была напряженная улыбка. Как будто она удерживала это выражение сознательно, пока спускалась с холма и шла через его дом, пока не нашла его. На ней были красный свитер и хлопковые брюки, много раз он видел ее одетой именно так, когда она выбиралась в город за покупками. Длинные бесцветные волосы висели нечесанные. Он не мог не заметить, какая она изможденная. Какая высокая и худая; на ее руках виднелись сухожилия, а кожа стала совсем дряблой. На тыльной стороне ладоней на белой коже виднелись темные пятна.
– Привет, – сказал он осторожно, совсем не радуясь встрече. Он был очень увлечен распиливанием двери.
Все еще улыбаясь ему, Джанет сказала:
– Не хотела тебя отвлекать.
Слова она выговаривала по отдельности, очень тщательно. Как будто следила, чтобы не сказать что-то не то.
– Ничего страшного, – сказал он уклончиво. Он почти не общался с Рансиблами после случая с Чарли. Честно говоря, он сделал все возможное, чтобы выбросить их из головы. С учетом всего остального, с чем ему пришлось иметь дело, на мысли о Рансиблах не осталось времени.
Она устремила на него покрасневшие глаза. Они странно блестели, и он не мог понять, в чем дело. Это было не веселье. Внутри нее кипело какое-то чувство. Что-то вспыхивало, когда она смотрела на него.
– Ну? – сказала она.
Он не смог придумать, что ответить. После долгой паузы она снова заговорила. Глаза опять блеснули. Это злость?
– Ну? Что скажешь?
– Что скажу? – переспросил он.
– Как насчет чашечки кофе? – очень медленно спросила она.
– Ты хочешь кофе?
Глаза ее горели. Как будто она очень хотела что-то ему сказать, как будто едва сдерживалась. И все же у нее, кажется, не получалось. Слова замирали на губах.
– Очень, – подтвердила Джанет.
С большой неохотой он выключил пилу.
– Ладно. Но мне нужно побыстрее вернуться к работе.
Его не особенно интересовало, зачем она пришла, он просто хотел работать дальше. Он терпел ее и всех, кто приходил и кого было нельзя отказаться развлекать.
– Надеюсь, там есть готовый, – сказал он, проходя мимо нее и поднимаясь по трем ступенькам в дом. «Боже, надеюсь, мне не придется стоять тут, пока варится новая порция», – подумал он. Он мог легко представить ее на кухне, с зажженной сигаретой, с сумочкой, готовую просидеть так весь день, болтая ни о чем.
За его спиной Джанет Рансибл сказала что-то, чего он не уловил. На некотором расстоянии от него она прошла в кухню и встала у холодильника. Сложив руки на груди, она прислонилась к холодильнику, а не села за стол, как он ожидал.
– Кофе готов, – сказал он, зная, что его голос звучит очень недовольно. Но ее, казалось, не волновал его тон. Она вообще не заметила, что он сказал; она продолжала пристально смотреть на него. Это заставляло его нервничать. Поэтому он тоже не сел, а встал напротив и уставился на нее.
Наконец она заговорила:
– Ты не работаешь.
– Нет, – сказал он.
– Ты сидишь дома.
– Я уволился.
Он злился все сильнее и мог сдержать чувства только огромным усилием воли. Он заставил себя успокоиться. Успокойся, сказал он себе. Это невежественная сучка с холма, которой нечем заняться, кроме как сидеть дома весь день, и она умирает от любопытства к чужим жизням. У нее больше ничего нет, она умеет только совать нос в чужие дела. Эти гарпии питаются сплетнями, несчастьями и скандалами, они заняты этим весь день. Отсюда она пойдет в следующий дом, а потом в следующий.
«Я должен ее потерпеть, – сказал он себе. – Из милосердия».
Джанет Рансибл сказала:
– Ты строишь скворечник?
– Нет. Дверь.
– Где твоя жена?
– На работе.
– В Сан-Франциско?
– Да.
– Она нашла хорошую работу?
– Да.
– Как долго она будет работать?
– Я не знаю.
– Она ведь не любит работать?
– Я не знаю, – повторил он бесцветным голосом и пожал плечами, еле сдерживая свою неприязнь к этой женщине.
– Она когда-нибудь работала раньше? Во время вашего брака?
– Нет.
– Тебе не следует позволять ей работать, – сказала Джанет Рансибл.
– Это правда. – Он не сдержал злости.
Она, казалось, не заметила его тона. Казалось, ей было все равно.
– Это неправильно, – сказала она, – когда муж остается дома, а жена работает.
– Согласен, – сказал он, вложив в это слово всю доступную ему иронию.
– Ты должен как можно скорее снова устроиться на работу.
– Трудновато. Без машины-то.
– Тут ходят автобусы.
– Я подожду, – сказал он.
– Чего подождешь?
– Я подожду, пока мне не вернут права.
– Лео не знал, пьян ли ты на самом деле, – сказала Джанет, – он просто предположил.
Насколько ему было известно, мнение ее мужа по этому поводу не имело для него никакого значения. Но что-то пошло не так. Лицо женщины стало абсолютно белым. Она уставилась на него. Он подумал, что у нее начинается какой-то приступ; в его голове мелькнула мысль, что она эпилептик или что-то в этом роде. Это объяснило бы ее разболтанную походку и неряшливые манеры. Ее губы шевелились.
– Мне нужно идти, – сказала она почти неслышно, повернулась, все еще со скрещенными на груди руками, и бросилась к двери.
Он последовал за ней, пораженный. У входной двери она остановилась и завозилась с ручкой, не понимая, как открыть дверь. По ее щекам катились слезы.
– Господи. – Она резко опустила голову и ударилась о дверь лбом.
– Что такое? – спросил он, не подходя слишком близко. При мысли о прикосновении к ней ему становилось нехорошо.
– Я только что поняла, – сказала она, слепо уставившись на него.
И тут он тоже понял. Он понял, что она имела в виду. Он понял, почему она так отреагировала. Почему это было так важно.
– Это твой муж тогда вызвал полицию?
Взгляд пустых блеклых глаз метнулся в сторону. Она плакала и бормотала что-то, но он не мог разобрать слов.
– Ублюдок. Гребаный урод.
Опершись о дверь, Джанет Рансибл выпрямилась и успокоилась. С трудом сохраняя достоинство, она сказала:
– Мой муж поступил правильно.
– Правильно, – повторил он.
– Ты мог сбить ребенка. – Открыв дверь, она вышла на крыльцо, очень осторожно взялась за перила и принялась медленно спускаться.
– Я бы предпочел сбить тебя и твоего мужа, – сообщил он.
На это она ничего не сказала. Повернувшись к нему спиной, она продолжила спускаться к дороге, а потом, не оглядываясь, пошла вверх по склону к своему дому. Вскоре она исчезла.
«Значит, он действительно это сделал, – подумал Уолт Домброзио. – Я так и думал, но не был уверен. Какая дура. Жалкая тупая уродина».
Вернувшись в мастерскую, он снова включил пилу и продолжил работу, но руки тряслись так сильно, что пришлось прерваться почти сразу. Вместо работы он какое-то время стоял, сунув руки в карманы. И постепенно пальцы снова зашарили, нащупывая опухоль в паху. Проверяя, на месте ли она, существует ли.
10
В дом, который купили мистер и миссис Дитерс, нельзя было въехать, не подключив коммуникации, и Лео Рансибл прекрасно это знал. До прибытия грузовика с бутаном из Сан-Рафаэля оставалось три дня, но на складе кормов в Каркинезе должен был быть запас. Если кто-то сможет отвезти баллон в дом Дитерсов и подключить его к газовой трубе, у них будут и тепло, и горячая вода. Телефонная компания в Сан-Рафаэле записала их данные и пообещала прислать человека в ближайшее время, PG&E сразу же включила электричество, а водопроводная компания Вест-Марин и не отключала воду, потому что клапан был древний и ржавый.
После поспешного звонка Дитерсов Рансибл неторопливо поехал на склад кормов за газовым баллоном. Весил баллон около ста фунтов, и он не был уверен, что справится. Но он решил, что вместе с Дитерсом они вытащат его из машины и дотащат до трубы. Подключить газ просто, он много раз это делал. Для этого нужен разводной ключ, который валялся у него в бардачке.
Дитерсов он нашел на переднем дворе. Вещи уже выгрузили: у дома громоздилась огромная куча коробок, упаковочной бумаги, ящиков и бочек. Цветы, растущие вдоль дорожки, грузчики вытоптали.
– Как дела? – крикнул он, выходя из машины.
Чета Дитерсов казалась взволнованной, но веселой.
– Грузчики сломали ступеньку, – сказал Дитерс, – или она уже была сломана.
– Думаю, это когда они вносили пианино, – сказала его жена, – знаешь, перед тем как разгрузить фургон, они заставляют тебя подписать бумагу, в которой говорится, что все твои вещи в порядке.
Зайдя с ними в дом, Рансибл обнаружил, что, хотя они распаковали большую часть коробок, они не пытались ничего убирать по местам. Они просто хотели посмотреть, что разбилось при поездке через гору. Посуда, книги, стулья, ковры, одежда валялись повсюду в полном беспорядке.
– Давайте подключим газ, – сказал он Дитерсу, – мне понадобится ваша помощь, в одиночку я не справлюсь.
Когда они со стариком вытащили баллон из машины, Дитерс сказал:
– Спасибо вам, мистер Рансибл. Вы не обязаны были тащить это сюда.
– Я хочу, чтобы у вас было тепло, – сказал Рансибл, – по ночам тут бывает холодно.
Когда они крепили трубу к баллону, старик наклонился к нему и сказал: