– Это очень интересно, – сказал он вслух.
– Я знала, что вам понравится, – с видимой гордостью и облегчением ответила Джанет Рансибл.
– Я позвоню Лео, – сказал Фолк.
– Он в конторе, – тут же отозвалась она.
– Да, – он сунул лист бумаги обратно в конверт, – позвоню ему и узнаю кое-какие подробности, прежде чем печатать.
Во-первых, Рансибл, вероятно, совершил свое открытие не один, а в тексте нет ни одного имени, кроме Рансибла, Рансибла, Рансибла, а так нельзя. Нужно все сделать как полагается. Ничто не вызывает проблемы быстрее, чем оставление людей за бортом.
Когда миссис Рансибл ушла, он отнес конверт своей жене и заставил ее прочитать текст. Сидя за самым большим из их трех станков, Мэри открыла конверт и прочитала статью от начала до конца.
– Тебе придется полностью это переписать. Он пишет так, как будто это все гарантировано. Но это ведь только его идея. О ценности находки.
– Я ему звонил, – сказал Фолк, – он уехал с клиентом, но перезвонит, когда вернется.
Мэри Фолк сказала:
– Он так волнуется. Можно подумать, что речь о Гражданской войне или о чем-то по-настоящему важном.
– Это может оказаться важным. Следы индейцев могут быть важны.
– Почему? – спросила его жена. – Эти индейцы здесь разве что сырых устриц ели. Я понимаю еще восточные индейцы, шайены или апачи, которые строили вигвамы и стреляли из луков. А эти калифорнийские индейцы… одна грязь.
Фолк рассмеялся.
– Они даже не ездили на лошадях, – сказала Мэри Фолк.
– Слушай, это не твоя забота – решать, важны они или нет. Важно, что думают люди. Другие люди.
– Никому в мире нет дела до наших индейцев. Кроме Калифорнийского университета и, возможно, людей в Сакраменто. Калифорнийское историческое общество и Историческое общество Марин. И то они вынуждены. Это их работа. Как приют должен интересоваться дохлыми кошками.
– Но ты бы сама хотела показывать посетителям наконечник стрелы из обсидиана, – заметил Фолк.
– Но он говорит, что нашел что-то другое. Курган или что-то в этом роде?
– В курганах всегда полно хлама, – пояснил Фолк, – горшки, корзины. Они хоронили все имущество вождя вместе с ним. Или так делали египтяне…
– Если Рансиблу нужен разворот, пусть он за него платит.
Она решительно сжала губы и вернулась к работе. Для нее вопрос обсуждению не подлежал: он знал ее отношение к Рансиблу.
Но мы должны помочь, понял он. Дело не в этом человеке, а в его идеях. Они бывают хороши. Например, когда он заставил их проголосовать за расширение школы. По крайней мере, он смотрит в будущее. И это уже намного больше, чем делают владельцы ранчо.
И, подумал он, Рансибл действительно создает новостные поводы.
– Он перевез свой бизнес в этот район, – сказал он, – он сделал его более успешным.
Его жена не ответила. Она не одобряла Рансибла и никогда не одобрит; она принципиально отрицала его, и, что бы он ни сделал, она никогда не сочтет его приличным человеком. Мэри родилась здесь, выросла в этом районе; она ходила в старую школу Ривер и в среднюю школу Томейлса – она знала всех жен владельцев ранчо лично, и, когда она не была занята набором текста или корректурой, она болтала по телефону с ними по очереди, узнавая подробности об их маленьких воскресных пикниках, обедах, днях рождениях и общественных мероприятиях. Он сам занимался несветскими новостями, ограблениями, смертями, автомобильными авариями и новыми налогами. И, конечно, рекламой. Интересно, каково это, подумал он, быть нелюбимым всеми коренными жителями. Никогда не быть принятым, независимо от того, как долго ты здесь живешь и держишь ли ты здесь свою контору. Все местные по-прежнему ходили к Томасу, хотя он уже почти отошел от дел, хромал на одну ногу, выходил из дома один день в неделю и даже не мог добраться до некоторых из домов, которые продавал. Ему приходилось снабжать своих клиентов кое-как нарисованными карандашом картами.
А что они будут делать, когда Томас умрет? Вообще перестанут продавать дома?
Однажды Рансибл заказал за свой счет рекламный щит. Большой, ярко раскрашенный, с крупными буквами «ВЫ ВЪЕЗЖАЕТЕ В КАРКИНЕЗ. СБРОСЬТЕ СКОРОСТЬ. ЖИВИТЕ СЧАСТЛИВО». И установил его на дороге. Как-то на выходных фермерские детки привязали к нему цепь, дернули его машиной и сожгли.
Может, это было неуместно, подумал Сет Фолк. В конце концов, это все еще сельскохозяйственный район, а не уютный зонированный пригород с тенистыми улицами и пожарной станцией, увитой плющом. Но намерения у этого человека были самые добрые.
И это стоило ему денег. И когда он узнал, что щит сняли, он не попытался поставить еще один; он сдался. И это беспокоило Фолка; он ожидал, что Рансибл просто закажет еще один.
И, подумал Фолк, этот человек разве когда-нибудь причинил кому-нибудь вред? Покажите, кому он испортил жизнь. Он выбивал для своих клиентов хорошую цену за землю, которую они хотели продать. Он вообще поднял цены в этом районе. И он очень старался, ища подходящие дома для людей, желающих сюда переехать. Он работает. Он никогда не торчит в конторе, он постоянно разъезжает по округе. Не сидит за столом… как сам Фолк, или страховой брокер, или банкир, или, если на то пошло, парни на заправочных станциях.
Если в этом городе есть человек, который зарабатывает свои деньги честно, то это Лео Рансибл.
Говорили, вспомнил он, что Рансибл сделал этот район вульгарным. Так говорят обеспеченные пенсионеры из дорогих домов на холме.
Он переключился на заголовок и теперь мыслил в профессиональном ключе.
ГРЯЗНЫЙ МАЛЕНЬКИЙ ЕВРЕЙ-ЧУЖАК ОБВИНЯЕТСЯ
Лео Рансибл из агентства недвижимости Рансибла носит желтые туфли и фиолетовый галстук, как утверждают жители города, согласно сообщениям, поступившим в «Ньюз». Сообщают также, что он иногда говорил «Чушь!». Информация передана шерифу Кристену для изучения.
Он обнаружил, что посмеивается над этой воображаемой статейкой. Она будет опубликована на первой странице, разумеется, в крайней правой колонке. Затем Лео Рансибл атакует своих недоброжелателей в ответ, и это тоже попадет в газету. Как он ответит? Он немедленно отправит свое заявление в прессу; Джанет Рансибл в длинном бесформенном пальто будет стоять у стойки, ожидая, пока он прочитает очередной текст.
РАНСИБЛ СОКРУШАЕТ СТАРЫХ ПЕРДУНОВ СВОИМ ЯРОСТНЫМ ЗАЯВЛЕНИЕМ
Сегодня в своей речи, рассчитанной на то, чтобы вызвать возмущение у владельцев некоторых ранчо, Лео Рансибл заклеймил «старыми пердунами» тех, кто вчера высказался относительно внешнего вида Рансибла и его выражений, а также назвал его «грязным маленьким евреем».
И добавить одну из заметок Мэри.
В среду вечером Лео Рансибл с семьей отправились в Сан-Рафаэль и провели час у своего адвоката, обсуждая судебный процесс.
Мэри Фолк спросила из-за станка:
– Ты собираешься посмотреть, что он там нашел?
– Нет, – ответил он с досадой.
Ему это не пришло в голову; он думал только о том, как выяснить, кто настоящий автор находки.
– Посмотри на находки и реши, имеют ли они смысл. Не верь Рансиблу на слово – пойми, что ты ведешься на его болтовню, как и все остальные, как и его клиенты.
Он почувствовал, что краснеет.
– Ты ужасный репортер, – заметила она и вернулась к набору текста, – все, что тебя волнует, – это что скажут люди. Слова, слова.
Он пожал плечами. Ответа у него не было.
– Как юридические уведомления, – сказала Мэри, – просто слова.
А вот на это у него был ответ. «Ньюз» печатали много юридических уведомлений и служили основным источником дохода. Он попытался сказать, что без них газете было бы нечем платить по счетам, но посмотрел в окно, на улицу, машины и магазины. Мимо почты ехал знакомый зеленый «меркури». Он вскочил на ноги и присмотрелся. Машина из «Сан-Рафаэль Джорнал» появлялась, когда в городке возникали настоящие новости, когда случалось ограбление или несчастный случай со смертельным исходом.
Он ненавидел ее, пыльно-зеленые крылья и капот, карточку на лобовом стекле, двух мужчин внутри, одетых в стильные деловые костюмы. В своей гавайской спортивной рубашке он быстро вышел на крыльцо и принялся наблюдать, куда поедет машина. Но он знал, что она припаркуется у агентства Рансибла.
– Что такое? – спросила Мэри, выходя вслед за ним, но тоже узнала машину из Сан-Рафаэля, стоящую перед агентством.
Ничего не говоря, она вернулась обратно в здание, к работе. Сказать было нечего. Он остался стоять на крыльце и чувствовал себя очень глупым.
– По-моему, я слишком много времени потратил на размышления, – наконец сказал он ей, – ты была права. Мне следовало пойти и посмотреть, что он там выкопал.
Он вернулся в контору и медленно закрыл за собой дверь.
Грунтовая дорога вилась среди пихт и шла вверх под таким крутым уклоном, что Том Хейес, ветеринар, специализировавшийся на работе с крупными животными, сбросил скорость почти до нуля, переключился на пониженную передачу. Когда грузовик начал подъем, вещи, лежавшие в кузове, пришли в движение. Он слышал, как они летали по металлическому полу, но продолжал подъем, слыша рев двигателя. Камни вылетали из-под колес и звенели о крылья и капот. Грузовик накренился, когда одно колесо въехало в борозду.
Зимние дожди смыли часть дороги, оставив огромные ямы и насыпи; он слышал, как камни царапали днище, когда он поворачивал направо. И все равно дорога шла вверх. В одном месте рухнуло дерево и перекрыло путь, но его уже оттащили достаточно далеко, чтобы проезжали грузовики и внедорожники. И старые машины, подумал ветеринар. Те, у которых высокий клиренс.
В пихтовый лес почти не проникал свет. Земля была сырой. Ветеринар увидел папоротники, огромные, черные, с каплями воды на листьях. С деревьев постоянно капала вода, земля поросла подлеском. Мили и мили юной поросли тянулись и покрывали холм. Здесь никогда не вырубали лес, хотя ближе к шоссе порой ездили бульдозеры.