Он пожал руку этому человеку после вечеринки, и, очевидно, Уортон, который очень хорошо знал Фрейтаса, смог напомнить ему об этом. Он, пожалуй, главный специалист по антропологии в этой стране, сказал себе Рансибл, пока ехал. Это осознание затопило его радостью. Он мог бы закричать от счастья. «Вот это класс! – мысленно крикнул он себе самому – Класс!»
«Но если этот человек думает, что сможет отнестись ко мне покровительственно, – внезапно подумал он, – он ошибается. Потому что, – подумал он, – я знаю, что именно я нашел».
Подъехав к заправке, он увидел у черного «де сото» щеголеватого невысокого мужчину в сером костюме и галстуке-бабочке. Плащ он перекинул через руку. Рансибл поневоле задумался, как давно он не видел этих хлопковых плащей.
На вид доктору было около пятидесяти. Светлые волосы, квадратное, песочного цвета лицо и тоненькие ухоженные усы. Когда он поднял руку, чтобы поприветствовать Рансибла, тот увидел серебряные запонки с камнями.
– Мои вещи, – сказал Фрейтас, – в машине. Я надеялся, вы мне поможете.
Выговор у него был резкий, довольно странный, но явно не региональный. Рансибл решил, что это университетский акцент, и понадеялся, что доктор не из этих – голос у него оказался слегка женоподобным, а пахло от него тальком и лосьоном после бритья. Рансибл занервничал.
«А впрочем, какое это имеет значение?» – подумал он, открывая багажник «де сото» и, по указанию Фрейтаса, вытаскивая большой черный кожаный кейс с металлическими уголками. Важно, кто он такой, а не что он такое. Пусть даже он трахает крыс, решил Рансибл, потащив кейс к своей машине. Он в состоянии привлечь внимание всего академического мира к находке.
– Милая деревушка, – сказал Фрейтас, – хорошо ее знаю. У вас здесь водится вид бобров, который не встречается больше нигде в стране.
Почти не услышав его, Рансибл сказал:
– Мы растем. У нас здесь есть место для промышленности.
Фрейтас рассмеялся, и у Рансибла загорелись от стыда уши.
– Простите.
– Бросьте. Хорошая работа достойна уважения.
Он сел в машину Рансибла на пассажирское место и закрыл дверь. Рансибл завел мотор, и они поехали к дому. Фрейтас смотрел в окно, любуясь сельской местностью, и молчал, и Рансибл обнаружил, что волнуется все сильнее.
– Вы смотрели фотографии? – наконец сказал он.
Фрейтас повернул к нему голову.
– Нет, насколько мне известно.
– Фотографии, которые я вам отправил. Череп.
Фрейтас сделал неопределенный жест и вернулся к изучению пейзажа.
– Что бы это могло значить, – сказал Рансибл, не в силах промолчать, – череп неандертальца в этой местности?
– Что бы он мог значить где угодно на этом континенте.
– И что же?
Он почувствовал, что в нем поднимается злость. Этот человек как будто гладил его против шерсти.
– Что в этом регионе есть следы мустьерской культуры. Как и в Европе, Азии и Африке.
– И это довольно важное открытие, – сказал Рансибл.
Маленький человечек повернулся к нему и посмотрел на него.
– Правда?
– А нет?
– Пожалуй, – Фрейтас задумался, – но, видите ли… найти череп и несколько кремневых орудий… ну… – он слегка улыбнулся, – трудно объяснить так, чтобы вы поняли.
– А вы попробуйте, – сказал Рансибл.
– Знаете, как говорят… одна ласточка весны не делает…
– А еще говорят, что нужно просто работать усерднее. Я в этом уверен.
– Я не думаю, что вы поймете. С мустьерской культурой связан определенный слой. Точнее, несколько слоев. Средний плейстоцен, грубо говоря. Период оледенения. Вместе с останками неандертальцев находят фауну, обитающую в разных климатических зонах. Мы оцениваем возраст находок примерно в сорок тысяч лет, но неандертальцы, несомненно, жили как до того, что вы бы назвали ледниковым периодом, так и после. И даже в плиоцене. А потом их сменили неоантропы. Мы сами, кроманьонцы. Я пытаюсь вам объяснить вот что. Находка изолированного черепа мало что значит. Это может быть, скажем, настоящий череп, найденный в другом месте – даже не на этом континенте, а привезенный из Европы или Азии. И глубина залегания – как глубоко вы его нашли?
– Примерно восемь футов, – сказал Рансибл.
Фрейтас улыбнулся.
– Там была промоина.
– Понимаю.
– Вероятно, раньше там было гораздо глубже.
– Возможно. Но видите ли… а что это доказывает? Слой отсутствует. Череп обнаружен на уровне, который мы должны были бы датировать, возможно, тысячей лет. Археологический уровень, так сказать. У вас тут были индейские курганы на уровне, скажем, четырехсот лет. Вы это понимаете. Что мы можем установить с помощью вашей находки, если предположим, что она подлинная? Ничего, насколько я вижу.
Наступила тишина.
– Это смешно, – сказал Рансибл.
– Почему? – удивился доктор Фрейтас.
– Это… – он взмахнул одной рукой, держа руль другой, – находка невероятной важности.
– Но мы не можем подтвердить ее важность. Мы не можем доказать, что она имеет такое значение. Мы можем только сделать предположение.
– Я это понимаю, – согласился Рансибл, – но, боже мой, это должно вызвать столько же интереса, как и любое научное открытие, что…
– А, если вас волнует огласка, – вмешался Фрейтас, – вы, конечно, ее получите. Воскресные приложения будут писать об этом в течение столетия. Если это подлинный череп.
Через некоторое время Рансибл спросил:
– А как насчет углеродного теста?
– «Углеродный тест», как вы выразились, нам кое-что скажет. Примерно. Но только черепа – и, если он подлинный, возраст в любом случае не подлежит сомнению. Нас волнует его изначальная принадлежность. Понимаете, предположим, что его нашли, скажем, на Ближнем Востоке, – он посмотрел на Рансибла, – в Палестине, например. Настоящий череп неандертальца, а их было найдено довольно много, и возрастом около ста тысяч лет. Будучи привезенным сюда, в Калифорнию, он не теряет химических характеристик, которые анализируются при радиоуглеродном датировании. Понимаете? На самом деле, именно этим способом мы и будем датировать череп.
– То есть вы можете сказать, – сказал Рансибл, – подлинный ли череп или нет. И все.
– Не совсем все. Кто вам вообще сказал, что это череп неандертальца? Откуда вы взяли эту идею?
– Уортон.
– Ну, он достаточно компетентен для любителя. Но… – Фрейтас пожал плечами.
– Вы думаете, – сказал Рансибл, – что это рекламный трюк.
– Это было бы аргументом ad hominem, – ответил Фрейтас.
– Что это значит?
– Это логическая ошибка, которую мы совершили бы, задавшись вопросом о мотивах или профессии нашедшего и игнорируя факты о находке. Конечно, мы не будем этого делать.
– Даже если я агент по недвижимости…
– Череп все равно может оказаться подлинным. Или вы можете искренне верить, что он подлинный, но он может не быть таковым. И так далее. Во что вы верите и чего вы хотите, не имеет значения. Понимаете?
Они уже подъехали к дому, Рансибл привычно припарковался и выключил мотор.
– Смогу ли я уговорить вашу жену приготовить мне кофе? – спросил Фрейтас, открывая дверь. – Вон она, на крыльце. По крайней мере, я предполагаю, что это ваша жена.
Рансибл застонал. Джанет стояла, опершись на перила, и тускло смотрела на него и Фрейтаса.
Выпив кофе, доктор Фрейтас не спеша прошел через задний двор и вышел в пустошь, к эвкалиптовой роще. Рансибл последовал за ним, держа в руках черный кейс.
Череп, конечно, не лежал на улице; он велел занести его внутрь для сохранности. Но прежде чем осматривать череп, Фрейтас хотел осмотреть место находки. Он стоял и слушал, пока Рансибл рассказывал историю этого места, о дренаже Домброзио, расчетах Уортона, которые привели их к эвкалиптовой роще, раскопках учеников старшей школы.
– И все лежало свободно, – уточнил Фрейтас, – я имею в виду, в почве. Не в камне.
– В почве, – признал он, – но так и должно быть. Ее принесло водой с большой высоты. Наверняка в камне наверху еще много всего. – Он указал на холм, но Фрейтас не обратил на это внимания.
Он натянул рабочий брезентовый комбинезон, который закрывал его от шеи до лодыжек, надел бахилы поверх ботинок, присел на корточки и начал скрести землю зубчатым инструментом.
– Его просеивали? Грунт пропускали через проволочное сито?
– Нет.
Фрейтас задумался.
– Ну, давайте тогда посмотрим на ваш череп, – сказал он через некоторое время, но никуда не пошел. Почти час он тыкал землю и копал, собирая образцы в конверты и бутылки, делал заметки и ничего не говорил Рансиблу. Наконец он поднялся.
– Череп, – сказал он.
Они вернулись в дом. Он запер череп в шкафу, в чемодане, теперь он осторожно вынес чемодан и положил его на кровать. Когда он его открыл его, Фрейтас рассмеялся. Череп был завернут в несколько фунтов хлопка, которые образовали огромный мягкий бледный шар.
– Я разверну, – сказал Фрейтас, садясь на пол вместе с шаром, и принялся осторожно разворачивать ткань.
Вскоре череп оказался на виду. Грязный, сухой, желтый… Рансибл ощущал тот же страх и то же нервное любопытство, что и раньше. Как будто это было нечто недозволенное, подумал он, наблюдая за Фрейтасом. Непристойные картинки. Запретные и возбуждающие… он почувствовал, как его пульс участился, когда Фрейтас провел руками по искорябанной временем челюсти.
– Внешне, – наконец сказал Фрейтас, – это, несомненно, неандерталец. Видите? Посмотрите на эти зубы. Возможно, это существо не могло говорить. Должно быть, он питался овощами. Сырыми семенами. Зернами пшеницы. Он измельчал свою пищу. Возможно, порой ему доводилось лакомиться мясом. Эта челюсть, должно быть, делала речь невозможной. Но мы не можем быть уверены в этом. Тем не менее его мозг был достаточно развит для речи. Странно. Совсем непохоже на нас.
Его голос затих, он задумался.
– Он очень хрупкий, да? – спросил Рансибл.
– Вообще, мы существовали одновременно с этим человеком, – хмыкнул Фрейтас. – Лики это доказали.