– Уортон мне рассказывал, – сказал Рансибл.
– Раньше находки черепов Homo sapiens в более древних слоях игнорировали. Дескать, они просто упали туда. Старый добрый дарвинизм. Примитивное, грубое, низшее должно было появиться первым. Высшее и лучшее должно было развиться из низшего. Аристотель… верно? Сами подумайте.
Фрейтас взглянул на него и постучал по черепу каким-то металлическим инструментом, щипцами вроде плоскогубцев.
– На самом деле эти бедняги использовали всю свою энергию, психическую и физическую, просто чтобы выжить. Вот в чем кроется разница между нами. Не в том, что мы умнее или более развиты. Но у нас было больше ресурсов, чем нужно. Оставалось свободное время. Мне его жаль. – Он коснулся черепа.
Рансибл, чувствуя себя неловко, сказал:
– Увы. Бедный неандерталец.
– Да. – Фрейтас не засмеялся. – Бедный неандерталец. Они, должно быть, были совершенно отвратительны. Никчемны. Хотя я слышал – в основном в псевдофрейдистских кругах, – что наш миф о троллях может быть расовой памятью об этих существах. Я сомневаюсь в этом. Очень. Неандерталец был жалким сгорбленным созданием, которое питалось овощами. Он не мог стоять прямо, как вы знаете. Но при этом он изготавливал орудия. Так что если определять человека как животное, способное делать орудия, то этот парень был человеком.
Оба замолчали.
– Я скажу вам, на что он был похож больше всего, – продолжил Фрейтас, – не на людоеда, которого мы боялись бы. Грязное, робкое создание… Они напоминают мне обездоленных фабричных рабочих в девятнадцатом веке в Англии. Или средневековых крепостных. Невероятно ограниченных, оттесненных в сторону от всего ценного и важного. Возможно, им разрешалось носить дрова. Разводить костры, снимать шкуры с животных, мять кожу. Знаете, мне пришло в голову… Может быть, у наших предков было время рисовать этих великолепных быков на стенах своих пещер… потому что у них были рабы. Вот такие, – он постучал по черепу, – низшая раса, которая делала всю черную работу.
– Почему нет? – сказал Рансибл. – Если они действительно жили бок о бок, а не сначала неандертальцы, а потом кроманьонцы.
– Вот они, преступления, которые мы совершили, – сказал Фрейтас, – преступления жизни. Вытеснять слабых. Убивать и порабощать низших. Или преступление в том, чтобы быть слабым? Если тебя можно побить, ты заслуживаешь, чтобы тебя побили. Тогда Христос был грешником, – он посмотрел на Рансибла и скорчил гримасу, – извините. Вам уже предписано определенное отношение к этому вопросу.
– Сколько времени займут эти ваши тесты? – спросил Рансибл.
– Несколько недель. Как минимум.
– Вы хотите забрать череп с собой?
– Хотелось бы. Но если вы не хотите его отдавать, я могу взять нужные пробы прямо здесь.
– Я подумал, что вы, возможно, захотите остаться на ночь. Места предостаточно.
– Вполне возможно. Я бы хотел заглянуть к Уортону, раз уж я здесь. Может, мы сумеем переманить его к себе.
– Черт, – сказал Рансибл, – он приходит сюда каждый день, как только уроки заканчиваются. Роется в земле, как золотоискатель.
Было половина третьего.
– Отлично, – сказал Фрейтас, – может быть, я к нему присоединюсь. У него, наверное, есть инструменты, я не взял ничего, кроме маленькой лопатки.
– В подвале есть все инструменты для раскопок, что только существуют. Я поехал в «Грандиз» и купил абсолютно все. – Он помедлил и спросил: – Как думаете, он подлинный? Череп?
– Не могу сказать.
– Я не имею в виду с научной точки зрения. Я спрашиваю, как вам кажется. Что говорит ваша интуиция? Я вот всегда чувствую клиентов. Как только я их вижу, я сразу могу сказать, мошенники ли они и есть ли у них чем подкрепить свои слова.
– Если бы его нашел я, – сказал Фрейтас, – то испытал бы мгновенное эмоциональное убеждение, что он подлинный.
У Лео Рансибла закружилась голова. Он ощутил силу, радость и… бог знает что. Он никогда не чувствовал ничего подобного раньше; это захватило его целиком.
– Должно быть, так чувствует себя коллекционер марок, – пробормотал он.
– Не возлагайте на него слишком больших надежд, – сухо сказал Фрейтас, – подождите результатов анализа.
– Ладно, – согласился Рансибл.
«Но я знаю, что они покажут, – сказал он себе. – Я-то знаю».
Неделю спустя, когда он зашел в свой кабинет за ключом, пожилая дама, которая работала у него секретаршей, сказала из-за пишущей машинки:
– Мистер Рансибл, к вам заходили двое. Они сказали, что вернутся. Думаю, они пошли в кофейню. Один из них был профессор, доктор Фрейтас.
Десять минут спустя он увидел, как они переходят улицу, Фрейтас опять был в сером полосатом костюме и галстуке-бабочке, а с ним шел высокий крупный человек, похожий на страхового агента. На нем были «стетсон», темный костюм и ярко-зеленый галстук, а под мышкой он держал портфель.
– Мы можем поговорить? – сказал Фрейтас, как только они вошли в кабинет. – Это мой коллега, Джек Боумен. Тоже с кафедры антропологии.
Все трое удалились в боковую комнату, которую Рансибл использовал как складское помещение. Сидя на деревянном ящике, Фрейтас сказал:
– Насколько мы можем судить на данный момент… – он посмотрел на Рансибла, – ваш череп нельзя назвать древним.
– Что это значит? – спросил Рансибл. Он почувствовал, как кровь застывает в венах, и все процессы в организме останавливаются.
– Ему может быть пятьдесят, сто или двести лет. Другими словами, он современный.
На это Рансибл ничего не сумел сказать. Из другой комнаты послышался телефонный звонок и голос старой секретарши. Что ж, подумал он, дело нужно продолжать.
– Что теперь? – спросил он.
– Мы хотели бы взять череп и артефакты с собой, – ответил Боумен, – для дальнейших исследований.
– Разумеется, – сказал он, ощущая во рту соленый, ужасный, обжигающий вкус, – что я теряю теперь?
– Вы можете потерять свой череп, – пояснил Фрейтас, – точнее, мы можем его потерять или повредить. Мы, естественно, будем осторожны. Боумен очень заинтересован в этом. Я тоже.
– Кому еще вы его показывали? – спросил Боумен и сказал: – Я видел несколько газетных публикаций, но не могу судить, кто изучил его достаточно тщательно, насколько квалифицированы их авторы и так далее. Все, что я смог понять, – это то, что вы считаете его подлинным и что вас в этом поддерживает некто имеющий определенный профессиональный вес.
– Вы знаете Майкла Уортона? – спросил Рансибл. – Он чувствует, что это настоящая древность. А он изучил череп довольно тщательно.
Боумен вопросительно взглянул на Фрейтаса.
– Местный школьный учитель, – сказал Фрейтас, – преподает в четвертом классе. Для непрофессионала весьма образован.
Оба слегка улыбнулись и как будто бы подмигнули друг другу. Рансибл притворился, что закуривает. Он не смотрел на них прямо.
– А вы сами? – спросил Боумен. – Как я понимаю, вы здешний агент по недвижимости. А где вы учились? Есть ли у вас академическое образование?
– Нет.
– Здесь все копают, – пояснил Фрейтас, – ищут наконечники стрел в основном.
– Давайте посмотрим на место находки, – предложил Боумен.
Рансибл отвез их к своему дому. Несколько любопытных стояли на дороге; он установил вокруг своего участка прочный забор, чтобы не допустить посторонних, и везде развесил знаки «ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН».
Ни Фрейтас, ни Боумен не обратили на людей внимания; они прошли через ворота и вскоре вернулись в эвкалиптовую рощу с инструментами, в рабочей одежде, явно собираясь как следует поковыряться в земле.
– Вы обрели известность? – спросил Боумен, когда несколько людей появились на склоне холма над участком Рансибла. – Проследите, чтобы они не смогли проникнуть сюда и начать растаскивать землю на сувениры. Обдерут вас до нитки. Увезут все до последнего камушка и осколка кости.
– Когда я на работе, жена за ними присматривает. А ночью в округе бегает столько собак, что никто мимо не пройдет.
Он сел на эвкалиптовое бревно.
– Послушайте, – сказал Фрейтас, – я бы отдал собственное яичко за эту штуку, если бы она оказалась из среднего плейстоцена.
– Я знаю, – отозвался Рансибл.
Он продолжал сидеть и смотреть на копающих. Прошло около часа, в течение которого никто с ним не заговорил, хотя ученые что-то обсуждали между собой. Один раз они остановились, чтобы рассмотреть то, что показалось ему бледной ржавой костяшкой домино. Они не потрудились показать ему находку, а сразу спрятали ее.
– Мне лучше вернуться в контору, – сказал он наконец.
Они, кажется, не заметили его слов. Подавленный и обиженный, он оставил их, сел в машину и поехал обратно в агентство недвижимости. Там он продолжил работу с того места, на котором остановился: взял ключ от дома и отвез его на гору, в дом, где он должен был быть.
Вечером, когда он закрывал контору, ему позвонила Джанет.
– Лео, – сказала она, – мистер Фрейтас и тот другой человек попросили позвонить тебе. Они уезжают и хотят забрать череп. Они сказали, что я должна спросить у тебя.
– Пусть забирают.
– Они взяли твою машинку, – сказала она, – печатают какую-то квитанцию.
– Да пожалуйста, – сердито сказал он, – сколько угодно.
Вернувшись домой, он обнаружил их в своем собственном кабинете. Они сидели друг напротив друга, увлеченные беседой. Когда он вошел в комнату, Фрейтас сказал:
– Мы забыли свою машину. Она внизу, у подножия холма. Мы бы пошли пешком, но у нас слишком много вещей, включая ваш череп.
– Я вас отвезу.
– Мы нашли несколько интересных вещиц, – сообщил Боумен.
Они покрыли стол Рансибла светлой тканью, и на ней Рансибл увидел несколько грязных кусков кости и гранита. А на полу, завернутый в газеты, лежал большой круглый предмет.
Его сердце забилось быстрее.
– Да, сэр, – сказал Боумен, – еще один череп. Плюс таз и бедренные кости. Кажется, это самка.
– Что это значит? – требовательно спросил Рансибл. – Разве это не хороший знак?