Мужской голос из другой комнаты отозвался:
– Как ты и говоришь, году в двадцать третьем.
– Но, – сказала старушка, – большинство из них все равно уехали. Раньше.
– Почему? – спросил Шарп.
– Ну, – сказала миссис Нилдо, – это было жутко и становилось намного хуже. Все, кто жил по ту сторону хребта, болели. У нас здесь этого не было.
Она указала на одного из здоровых мужчин с групповой фотографии.
– Это вот мой двоюродный дед, он был дровосеком. А рубильника звали Бен Табер. Когда была сделана эта фотография, он уже не работал на известняковых карьерах, ушел оттуда. Какое-то время он жил здесь, в Каркинезе.
– Они думали, что, переехав от карьера… – начал Уортон.
– Да, – перебила миссис Нилдо, – они жили в деревушке возле карьера. Тогда дороги были совсем плохие. Одна грязь.
– Отчего челюсть деформировалась? – спросил Уортон.
– Вода с той стороны, – ответила миссис Нилдо.
– Вода, – повторил ветеринар через некоторое время.
– Да. В ней была какая-то соль, которая травила их. Они брали воду из колодцев.
– Известковые карьеры находятся недалеко от Бедняцкой лощины, – сказал ветеринар. – И не так далеко от Каркинеза.
– Это и есть Каркинез, – сказала миссис Нилдо, – а, хотя вы про новый город. Ну да. Но мы редко там бываем.
– Куда они переезжали? – спросил Шарп.
– На север. В Орегон. Куда-то на побережье. Я могу уточнить название города. Насколько я знаю, они еще там.
– Известняковые карьеры, – сказал Сет Фолк, – вода. Мы всегда знали, что у нас беда с водопроводом.
– Я закурю? – спросил шериф Кристен, сунув руку в нагрудный карман.
Уортон не мог понять, понял ли он, в чем дело; его лицо ничего не выражало.
– Конечно, шериф, – сказала миссис Нилдо, – я принесу вам пепельницу.
Она встала и торопливо оглядела комнату.
Когда они вышли из дома и сели обратно в машину, Лео Рансибл молча посмотрел на них. Наконец, когда Кристен завел машину и направился обратно к хребту, Рансибл спросил:
– И с чем это связано?
– С водой, – сказал Уортон.
– Я знал, что мы еще попляшем из-за этой воды, – сказал Рансибл, – водопроводную компанию нужно под суд отдать. Этот ремонтник – он сам похож на пещерного человека. Он хуже неандертальца, он скорее синантроп. Когда я его увидел в первый раз, я понял, что с водой что-то не так, он ведь в ней только что не живет. Эта дрянь вытекает из трубы черная, как овечье дерьмо. Боже мой, это же помои, ими даже скот поить нельзя. Там жуки плавают.
– Это минералы в почве или что-то такое, – сказал Уортон.
Никто из них не хотел говорить.
Глядя в окно машины, Лео Рансибл думал: «Вы идиоты. Вы просто кучка идиотов. Я же говорил вам».
– Вот что я думаю, – сказал он после долгого молчания. Сидя в машине в одиночестве, он успел многое обдумать, – теперь вы, наверное, осознаете, насколько идиотской была идея отправиться в этот богом забытый захолустный городок, в эти устричные лачуги, к людям, которым нечем заняться весь день, кроме как сидеть на пирсе. Разве нет? Давайте вести себя разумно. Мы зашли слишком далеко. Мы все осознаем, в какую глупость это превратилось. Господи. Никому это не надо. Я не вижу в этом смысла. А вы?
Никто из них не ответил.
– Ладно, я скажу, – продолжил Рансибл, – давайте просто забудем все это. Не станем будить спящую собаку. Я не прав? Это единственный разумный выход из этой чертовой суеты. Если у нас есть хоть немного здравого смысла – а я знаю, что он есть, – давайте убираться отсюда к черту. Вы со мной? Вы меня понимаете? Давайте не будем суетиться и поднимать шум. Ваша газета, – сказал он Сету Фолку, – не станет лучше или больше, не принесет пользы обществу, напечатав подстрекательскую чушь о водоснабжении и о том, что к нам всем придет бука. Кому это выгодно, в конце концов? Действовать можно по-разному. И я вам вот что скажу. Тише едешь – дальше будешь.
Уортон быстро сказал:
– У нас есть слова старухи. Нет никаких доказательств того, что водоснабжение имеет к этому какое-то отношение. Или имело.
– Вот видите, – сказал Рансибл, разводя руками в темноте машины, – какая-то старая карга болтает невесть что… Боже мой, она наверняка последние тридцать пять лет с места не сходила. Вы называете это наукой? А как по мне, это бабские сказки. Разве нет? – спросил он у остальных.
– Есть некоторые вещи, которые не стоит озвучивать ради блага общества, – сказал ветеринар.
– Я об этом и говорю. Давайте посмотрим на факты. Мы взрослые? Мы взрослые мужчины? Или мы из того сборища ублюдков из Донки-холла, кучки переростков, которые проказничают, пристают к женщинам и суют электрошок им под юбки? Я знаю кое-что, что знаете и вы; в Калифорнии уже много лет ходит бубонная чума. И об этом молчат. И вы молчите. Мы живем в этом городе. Здесь стоят наши дома. Наши дети ходят в школу. Я прав?
Это казалось очень разумным, пока он сидел один в машине. У нас здесь семьи и бизнес, говорил он, говорил внушительно и зрело, как всегда говорил в решающий момент сделки, когда клиент колебался между «сейчас» и «никогда». Подписывать или нет.
– Мы несем ответственность, – сказал он, – перед предпринимателями, перед своими семьями, перед фермерами. Перед городом. – А затем он увидел профиль Шарпа на фоне окна.
Господи, подумал он. А ведь этот мудак-то здесь не живет. Он из другого округа.
– Шарп, как вы думаете? – спросил он.
Тот не ответил.
– Да ладно, – сказал Рансибл, – вы хотите поднять шум или все-таки примете во внимание живых людей, которые здесь работают и живут?
– Это все необходимо изучить, – ответил Шарп.
– Зачем?
– Это может принести жизненно важные новые сведения для всего округа.
– Вы имеете в виду, что можете сделать на этом имя. Разве нет?
Шарп опять промолчал.
– Ну хорошо. Вы будете тут все исследовать, притащите сюда кучу бездельников вроде вас самого, и будете тут ошиваться и копать где попало, и, может быть, что-то откопаете. Установите, что несколько выродков, живших тут на рубеже веков, страдали каким-то заболеванием костей из-за работы в известняковых карьерах. Шахтеры болеют. Рабочие фабрик болеют. Может быть, вы даже сможете доказать, что эта хрень все еще в воде, только в меньшей концентрации, потому что у нас теперь трубы вместо колодцев. И может быть, вы даже заставите людей перестать переезжать сюда, потому что никто не хочет проснуться однажды утром и обнаружить, что у него распухло лицо и он не может есть и говорить и выглядит как персонаж Британской энциклопедии, который жил сорок миллионов лет назад. Или сорок тысяч. Какая разница.
– Рансибл говорит разумные вещи, – сказал шериф.
– Верно, – согласился Шарп, – мы можем провести тихое исследование. Нет нужды его освещать.
– Думаете, эти чертовы газеты позволят вам сохранить его в тайне? Эти сенсационные желтые газеты Сан-Франциско?
– Нам все равно придется продолжать, – сказал Шарп.
– Ну ты и говнюк, – сказал Рансибл.
– Полегче, полегче, – сказал ветеринар.
«Все вы говнюки, – подумал Рансибл. – Вы все в моем списке говнюков и еще сорок миллионов лет в нем останетесь. Это касается всех вас пятерых. Кому вы нужны?»
Когда они съехали с хребта и приблизились к шоссе, Рансибл нарушил молчание:
– Мне уехать отсюда – раз плюнуть. Я делал все, что только можно, ради этого места. Я устал. К черту все это. Мне надоели провинциальные фермеры по ноздри в овечьем дерьме.
Некоторое время никто ничего не говорил, а затем Сет Фолк ответил:
– Конечно, вы можете переехать и открыть агентство по недвижимости где-нибудь в другом месте. Вы всегда можете переехать.
– Вы о чем?
– Вы нездешний. У вас нет никаких реальных связей здесь. Единственная причина, по которой вы здесь, – это прибыль. Быстрые деньги. Все в городе это знают.
– Это неправда, – сказал Уортон, – совсем.
– Замолчите, Фолк, – велел шериф.
– Нет, – возразил Рансибл, – мне нравится слушать этого придурка. Послушайте, Фолк. Знаете, что я собираюсь сделать? Я собираюсь прекратить давать рекламу в вашей скучной идиотской газете, выходящей раз в неделю, и вы знаете, что тогда произойдет? Вы обанкротитесь.
– Черта с два, – ответил Фолк.
– Что у нас в самом деле может случиться? – спросил Уортон.
– Отсюда все уедут, – сказал Рансибл, – будет заброшенная территория.
– Сомневаюсь, что дело зайдет так далеко, – сказал Кристен, – некоторое время будет страшновато, но, может быть, мы найдем новый источник воды.
– Вы сумасшедшие, – сказал Рансибл, – отборные психи.
Когда они добрались до агентства недвижимости, он открыл дверцу и вышел не оглядываясь. Машина уехала, и он направился к своей. Сев в нее, он понял, что так и остался в старом рабочем костюме и что штаны все в грязи.
Он вылез из машины и отпер контору. В шкафу висело несколько костюмов; он снял рабочую одежду, надел чистую рубашку, галстук, а затем отглаженный, свежий костюм, самый любимый. Запер контору обратно.
Нельзя так выглядеть, сказал он себе. Как бродяга. Как сборщик фруктов или собиратель устриц. Костюм заставил его почувствовать себя лучше, но ненамного.
Ситуация паршивая, сказал он себе. Вышло совсем нехорошо. Этот идиот Домброзио. Придурок.
Вернувшись домой, он пошел в кабинет и взял телефонную книгу. Спросил у жены:
– Ты не помнишь, как зовут владельца водопроводной компании?
– Я… забыла, – сказала Джанет из кухни.
Ему удалось поймать дома ремонтника из водопроводной компании. От него он узнал имя владельца.
Тот, пожилой пенсионер, жил в округе Сонома, в Фаунтин-Гроув.
Даже не в округе Марин, подумал Рансибл, сидя у телефона и ожидая соединения.
Вскоре хриплый мужской голос сказал:
– Алло.
– Мистер Нерони, – сказал Рансибл, – извините, что отрываю вас от ужина.
– Кто это? – резко спросил старик.
– Меня зовут Лео Рансибл. Послушайте, сэр, мне необходимо кое-что с вами обсудить. Это срочно, – он уставился в стену, – я хотел бы поговорить с вами сегодня вечером. – Взглянув на наручные часы, он добавил: – Если вы не возражаете, я заеду к вам около восьми вечера, и мы все