онфискованная у здешних купцов, солдатское обмундирование. При этом на тюках с гимнастёрками и брюками красовались каллиграфически выписанные участницами «Японской ассоциации женщин – защитниц отечества» иероглифы:
«Доблестным воинам японской императорской армии. Пусть вам сопутствует ратное счастье».
Жандармский солдат Киётака Миядзаки в книжке-исповеди «Жандармы – военные преступники» рассказал:
«Мы имели предписание сдавать в „Кодама кикан“ всё, что могло считаться трофеями, захваченными в ходе боевых действий. Японские военные склады, даже самые охраняемые, были открыты для офицеров, служивших у Кодамы. Его организация бесконтрольно распоряжалась несметными богатствами».
В декабре 1945 года Кодама, узнав о приказе штаба американских оккупационных войск арестовать его как военного преступника, попытался оправдаться перед японской общественностью.
«За время войны, – заявил Кодама в газетном интервью, – „Кодама кикан“ предоставила сражавшейся стране стратегические материалы на сумму 3,5 миллиарда иен».
Кодама хотел дать понять, что мародёрствовал во имя высокой цели.
«Заводы, недвижимость, которыми располагала моя организация в Китае и которые оценивались в 3,2 миллиарда иен, – продолжал Кодама, – возвращены китайским властям перед эвакуацией японской армии».
Читатели интервью должны прийти к мысли, что справедливость восторжествовала и нечего ворошить прошлое.
«Из Китая я перевёл в Японию 100 миллионов иен, – сообщил далее Кодама. – 75 миллионов иен пошли на развитие горнодобывающей промышленности, а 25 миллионов – на помощь семьям погибших на фронте солдат».
Кодама лгал: семьи погибших солдат не увидели ни иены из этих денег.
«Личный капитал – 5,9 миллиона иен – я намерен употребить на строительство жилья для рабочих»,
– пообещал Кодама и снова солгал: жильё для рабочих никогда не было построено на средства Кодамы.
В интервью Кодама скрыл главное – сколько золота, платины, бриллиантов отправилось с аэродрома Ацуги не в подвалы Японского банка, а в тайник самого Кодамы. И ещё: перед бегством из Шанхая Кодама украл из тамошнего медицинского центра радий, оценённый три года спустя в миллион долларов.
В тюрьме Сугамо
Фумимаро Коноэ, возглавлявший предвоенный и военный японские правительственные кабинеты и являвшийся одним из главных зачинщиков агрессии против Китая и войны на Тихом океане, говорил в сентябре 1945 года главнокомандующему американских оккупационных войск в Японии Макартуру: «Японцы больше боялись коммунизма и бунта бедноты, чем капитуляции перед США». «Японцы» – это монополисты и военщина. Ответ Макартура прозвучал в унисон словам военного преступника. «Оккупационная армия не позволит подняться коммунизму в Японии или ускользнуть из её рук», – заверил американский генерал, проявив трогательное единство взглядов с преступником.
Удивительно ли поэтому, что вернувшийся из Китая и сделавшийся советником в первом послевоенном японском правительстве Кодама провозглашал: «Да здравствует союз с Америкой против коммунизма!» Ещё несколько недель назад в Китае тот же Кодама наставлял свою разбойную рать: «Уничтожим американских и английских хищников!» Кодама твёрдо следовал девизу: «Принципы – на час, выгоды – на века».
17 августа 1945 года, через два дня после рескрипта императора о капитуляции, член царствующей фамилии Хигасикуни сформировал первый послевоенный кабинет министров. Генерал Тодзио, ответственный за войну и поражение Японии, прочил принца Хигасикуни в премьеры ещё в 1941 году, накануне нападения японского флота на Пирл-Харбор. Рекомендация отъявленного милитариста – достаточно убедительная характеристика политических воззрений Хигасикуни. Вполне закономерно, что Кодама занял у монаршего премьер-министра пост советника.
Однако только ли тождество убеждений Хигасикуни и Кодамы определило выбор, сделанный главой правительства? Когда у заведующего секретариатом премьер-министра поинтересовались, что делает в правительственной канцелярии Кодама, чиновник рассмеялся и ответил: «Принц присматривает за своей наложницей». До капитуляции Японии роль принцев, содержавших правительство, выполняли монополисты и крупная земельная аристократия. Поражение лишило наложницу привычных даров. Требовался новый покровитель. Хигасикуни нашёл его в лице Кодамы, и в самом деле богатого как принц. Посвящённые в деятельность «Кодама кикан» вспоминали о гружённых золотом и драгоценностями самолётах, тяжело взлетавших с шанхайского аэродрома.
Имелась и другая причина, объяснявшая появление Кодамы в правительственной канцелярии и его поведение там словно в собственном гареме. В личном дневнике Хигасикуни сохранилась запись:
«Кодама связан с крайне правыми лидерами. Он нужен мне для контактов с ними».
Эти контакты повлияли, без сомнения, на распоряжение Хигасикуни выплатить – уже после капитуляции и прекращения войны! – крупные суммы военно-промышленным концернам за военные заказы – как выполненные, так и не выполненные ими. Хигасикуни сохранил, кроме того, государственный аппарат военного времени, который продолжал действовать и с приходом американских оккупационных войск.
В связи с капитуляцией Японии Макартур обратился с воззванием к японскому народу.
«Для успешного утверждения мирного образа жизни необходимо, чтобы японцы с благодарностью восприняли все достижения демократии Соединённых Штатов Америки»,
– по обыкновению, высокопарно и надменно изрёк Макартур. Но японские трудящиеся считали, что для утверждения мирного образа жизни требуется иной путь – ликвидация власти монополий, искоренение милитаризма. И первым шагом на этом пути должно быть суровое наказание преступников, ввергших нацию в кровопролитнейшую войну во имя колониальных захватов и грабежа других народов. Макартур изо всех сил противился такому наказанию, исходя, судя по всему, из принципов прославлявшейся им демократии Соединённых Штатов.
Пренебречь волей японского народа американские оккупационные власти всё же не смогли и в сентябре 1945 года арестовали 280 военных преступников, отнесённых к классу «А», в январе 1946 года – ещё 59 виновных в военных злодеяниях, в том числе и Ёсио Кодаму.
В книжке-дневнике Кодамы «Хотя и вытоптан дёрн», написанной в тюрьме Сугамо, можно прочесть:
«После обеда я вышел из камеры на прогулку. Обычно Тодзио, Киси, Аюкава и я гуляли вместе. Но сегодня Аюкава не вышел во двор. Он крикнул нам из окошка, что болен. Невдалеке я заметил Мацуоку – он сильно постарел».
Компания, что и говорить, примечательная: за каждым длинный хвост преступлений. Любое из них тянуло на высшую меру наказания. Хидэки Тодзио, генерал, глава военно-фашистского режима, управлявшего Японией в годы войны, значился первым в списке военных преступников класса «А». Первым он и был повешен по приговору Токийского международного трибунала. Гисукэ Аюкава верховодил специальным органом, осуществлявшим грабёж Маньчжурии. Ёсукэ Мацуока, министр иностранных дел, скрепил своей подписью агрессивный тройственный пакт между гитлеровской Германией, фашистской Италией и милитаристской Японией. Нобусукэ Киси служил министром торговли и промышленности, а затем заместителем министра вооружений в военных кабинетах.
Кодама и его сокамерники ещё недавно репетировали позы для монументов.
«Это нас и погубило, – размышлял Кодама во время неспешных прогулок по тюремному двору. – Власть явная хоть и прибыльна, но подчас чревата тяжёлыми последствиями».
Кодама взглянул на Тодзио, чей бесславный конец и до окончания трибунала не вызывал сомнений у заключённых. В тюрьме Кодама сформулировал жизненное правило, которому решил твёрдо следовать, если, конечно, останется в живых и выкарабкается из Сугамо: тайная власть, мало уступая по дивидендам явной, гораздо безопасней и, главное, может быть безграничной и исключительно эффективной.
Менее полугода – до ареста и заключения в тюрьму – общался правительственный советник Кодама со штабом оккупационных войск США. Срок оказался вполне достаточным, чтобы убедиться: с американцами можно найти общий язык, если это язык денег. Однако с кем из американской военной администрации следует заговорить на таком языке об освобождении? Выискать нужного человека Кодама попросил Сёхэя Саммондзи – юриста, назначенного американцами для защиты в Токийском международном трибунале одного из подсудимых. Мрачный юмор этого назначения заключался в том, что Саммондзи сам был военным преступником. Во время войны он выполнял, в частности, роль уполномоченного «Кодама кикан» в Корее. В 1943 году Саммондзи направил Кодаме 34 килограмма золота и 37 килограммов платины, похищенных у корейцев.
Саммондзи вряд ли скоро отыскал бы того, кто обладал достаточной силой, чтобы отворить перед Кодамой двери на волю, если бы не случай. Прошение Кодамы о помиловании Саммондзи попросил перевести на английский язык Таро Фукуду – японца, выросшего в США и служившего в американской армии. Ходатай Кодамы поделился с Фукудой, что узник далеко не беден и готов щедро отблагодарить освободителя. Фукуда оставил себе 35 тысяч иен – плату за перевод и копию прошения. Оригинал, обрастая входящими и исходящими номерами, неторопливо поплыл из комнаты в комнату в штабе оккупационных войск, а копия вместе с донесением, в котором дословно воспроизводился рассказ Саммондзи о новоявленном графе Монте-Кристо и о его готовности поступиться долей сокровищ, совершила стремительный путь от скромного переводчика до начальника 2-го отдела штаба генерал-майора Чарльза Уиллоуби. Генерал-майор представлял в Японии Управление стратегической службы – предшественника ЦРУ, а Фукуда числился в этом управлении агентом.
Американская разведка и Кодама сторговались быстро. Кодама предложил за своё освобождение радиевые стержни, украденные в Шанхае и оценённые в миллион долларов. Американский штаб немедленно согласился. Кодаме было невдомёк, что не взятка решила его судьбу. Она лишь ускорила решение. Американский разведчик Уиллоуби покровительствовал японским милитаристам по долгу службы и по влечению сердца. В обязанности начальника 2-го отдела штаба оккупационных войск входили поиски бывших лидеров правых организаций, чинов тайной полиции и жандармерии и перевербо