— Ах, ну да! Когда Жан-Пьер вернется, я расскажу ему, что вы сделали для меня. Я уверена, вы подружитесь.
От этих ее слов я застыл, словно по стойке «смирно». Люсьенн взяла меня за пуговицу кителя и притянула к себе.
— Вы не верите?
— Да нет же, Люсьенн. Я… Я ни капельки не сомневаюсь в этом!
— Умоляю вас, налейте мне немножко виски! Я уверена, что виски поможет мне!
Я больше не стал отговаривать ее. В конце концов, если она так настаивает…
Я плеснул в два стакана: побольше — для себя, поменьше — для нее. Затем я отправился на кухню за льдом. Но когда вернулся, она успела осушить оба стакана! Я положил кубики льда из холодильника в горшок с азалией.
— Вы поступили неблагоразумно, Люсьенн.
На этот раз алкоголь ударил ей в голову, будто ее хватили дубинкой по затылку. Глаза ее помутнели, став почти белыми.
— Ничего страшного…
— Вот сейчас вам надо прилечь!
Зря я тратил силы на уговоры: не успел я закончить, как она уже была в глубоком нокауте, перевесившись всем телом через подлокотник кресла. Я взял ее на руки и отнес в постель.
Три автомобильных гудка! Но я и так узнал старый черный «кадиллак» Мэтьюза, потому что уже минут десять глядел в круглое окно. Не закрывая двери, я бросился к лифту.
В тот момент, когда я входил в лифт, в глубине квартиры раздался телефонный звонок. Сломя голову я бросился обратно. Штепсель телефонного аппарата находился в коридоре. Рухнув с разбега на хлипкий стульчик, моля Бога, чтобы он не рассыпался подо мной, я выдернул штепсель из розетки. Звонок, всхлипнув, оборвался. Несколько секунд я прислушивался, не разбудил ли телефон Люсьенн. Мертвую тишину вокруг нарушил нетерпеливый клаксон Мэтьюза на улице.
Я спустился вниз. Мэтьюз опустил стекло и прокричал мне, преодолевая шум дождя:
— Странные забавы придумали вы себе под Новый год, Вилли!
Не знаю почему, его шуточка разозлила меня. Наверное, потому, что уже несколько часов я изо всех сил держал себя в руках.
— Сожалею, что побеспокоил вас, Джеф, но именно сейчас один человек встречает Новый год в морге по моей вине.
Он передернул плечами.
— Несчастный случай — это несчастный случай!
Тем временем Салли, обогнув машину, подошла ко мне и взяла под руку.
— Дорогой, это действительно ужасно. Но кто заставляет тебя оставаться здесь?
— Скоро я это узнаю. Дай-ка я перегружу подарки в машину Джефа.
Мэтьюзу я сказал:
— Вы без труда разберетесь с подарками, я написал имена на пакетах. Если только от пьянства вы еще не разучились читать!
Дождь усиливался, его потоки яростно колотили по крышам. Я послал Салли укрыться в подъезде дома, а сам направился к своей машине за подарками.
Скулы Джефа украшали ярко-красные веснушки, его рыжие волосы так и горели. Когда я поставил ивовую корзинку рядом с ним на сиденье, он отвесил мне тумак.
— Грязная история, не так ли?
— Скорее всего, так.
— Вы сейчас у жены того парня?
— Да.
— Неплохой домишко. А почему не уходите?
Оставив этот вопрос без ответа, я отошел от машины, пожелав Джефу хорошего Нового года.
Хотя было совсем не холодно, Салли, стоя в холле дома, вся дрожала. На ней было бежевое пальто из верблюжьей шерсти и зеленый шарф. От дождя ее светлые волосы прилипли к вискам, а косметика потекла. Несмотря на это, она все равно оставалась красивой. Моя милая мужественная женушка. Она не сгибалась под ударами судьбы, и энергии в ней с годами лишь прибывало. Мы были женаты уже восемь лет, а я не переставал ни на мгновение восхищаться и любоваться ею. Думаю, что наша временная разлука с родиной, которую я бы сравнил с ссылкой, только укрепила нашу любовь.
Прежде чем направиться к лифту, я сходил к комнате консьержки. Но та еще не вернулась: на стекле по-прежнему висела записка.
— Вилли, а теперь расскажи мне всю правду!
И я рассказал Салли в мельчайших деталях все перипетии сегодняшнего вечера. Выложив то, что лежало у меня на сердце, я почувствовал, что мне стало легче. Более того, поведав о своем беспокойстве, я смог яснее представить себе всю картину происшедшего.
Лифт остановился на третьем этаже. Свой рассказ я заканчивал на лестничной площадке, не входя в квартиру Массэ. Она казалась мне мрачным капищем, где поклоняются каким-то жестоким богам. Завершил я рассказ сюжетом о посещении морга и возвращении на бульвар Ричарда Уоллеса.
— Почему ты не сообщил в полицию? — спросила Салли.
— Да пойми же, пока не произошло ничего незаконного.
— А это письмо?
— Но в нем нет ни угроз, ни намека на шантаж, Салли. Пока нет доказательств обратного, письмо можно рассматривать всего лишь как дурацкую шутку.
Мы вошли внутрь, и я показал Салли квартиру. Моя жена отреагировала совершенно по-женски. Несмотря на всю странность нашего визита и серьезность положения, она не удержалась, чтобы не восхититься царившей здесь роскошью.
— Как здесь красиво! Как элегантно!
Слегка приоткрыв дверь в спальню, я сделал Салли знак подойти поближе. В полумраке мы увидели Люсьенн. Она спала на животе, повернув голову набок. Временами она вздыхала и вздрагивала. Должно быть, ей было дурно. Мне подумалось, что ее подсознание все-таки работает и предчувствует грустную правду. Да, в глубине души Люсьенн все знала.
У Салли навернулись слезы. Я тихо прикрыл дверь в спальню, и мы устроились в гостиной. Взгляд моей жены упал на фотографию Жан-Пьера Массэ.
— Это он, Вилли?
— Он!
Она внимательно изучила портрет красавца теннисиста. Массэ был мужчина хоть куда: правильные черты лица, очень умный и проницательный взгляд.
— А вот письмо, сравни почерк…
Салли подошла к лампе. Она всегда все делала чрезвычайно тщательно. Сейчас она была похожа на старательную студентку.
— Действительно, кажется, что это один и тот же почерк. И все же…
— Что «все же»?
— Подпись «Жан-Пьер» на фотографии отличается от подписи под письмом. В первом случае почерк гораздо более четкий, чем во втором, и буквы в подписи под письмом он сильнее растянул.
Все было так, как она сказала. Но я заметил Салли, что, должно быть, Массэ снят на этой фотографии еще до свадьбы, ведь фотографии дарят невестам, не женам, а за несколько лет подпись любого человека может измениться. Чем больше бумаг ты подписываешь, тем более нечеткой и летящей становится твоя подпись. Но Салли мои объяснения не убедили.
Тогда я решил поразмышлять вместе с ней дальше.
— Вообще вместо того, чтобы выяснить, почему было написано это удивительное письмо, лучше бы попытаться, понять, кто его автор.
— По правде говоря, это и легче, — тотчас отозвалась Салли. — Видишь ли, Вилли, очень мало людей знают или могут знать, что Жан-Пьер Массэ погиб!
— Действительно, совсем немного. Не считая меня, только полицейские и санитар из морга…
— Но ведь были свидетели несчастного случая.
— Свидетелям неизвестно имя пострадавшего.
— Правда. А ты ничего никому не рассказывал?
— Ни одной живой душе, Салли!
— Даже бармену, когда отправился за мадам Массэ?
— Да нет же, клянусь тебе!
— Подожди…
Она наморщила лоб и ущипнула себя за кончик носа. — Ты сказал мне, что, приехав сюда, встретил двух девушек, выходивших из квартиры, причем горничная плакала.
— Ну и что?
— Можно предположить, что эти типы из полицейского комиссариата по той или иной причине позвонили сюда. И это произошло в тот момент, когда ты уже уехал оттуда, но сюда еще не приехал.
— И что же?
— А то, что обе девушки могли знать, что Массэ погиб.
— Ты думаешь, узнав подобную новость, они могли уйти? Посуди сама: одна из них — кузина мадам Массэ, а также помощница и, возможно, любовница ее мужа. Другая — горничная. Неужели ты предполагаешь, что обе смотали удочки, зная, что Жан-Пьер Массэ погиб? Даже не дождавшись возвращения его жены?
— Почему же тогда горничная плакала?
— Да потому, что в доме произошла какая-то драма. Потому что девушка в леопардовом манто — Элен — должна была уйти, а уход при подобных обстоятельствах — печальное событие, тем более в праздничный вечер. И все это свалилось на деревенскую простушку с чувствительным сердечком!
— Да, это — единственная логичная гипотеза, — вздохнула Салли, расстегивая пальто.
На ней было очень узкое черное платье, украшенное серебряными пластинами, а при виде ее декольте у меня пересохло в горле.
— Дети легли? — рассеянно спросил я. Мне было хорошо оттого, что мы снова вместе.
— Нет, они ждали подарков.
— Хочешь выпить стаканчик?
— Не сейчас. Что будем делать, Вилли?
— Я вызвал тебя сюда, чтобы ты ответила мне на этот вопрос. Не может быть и речи, чтобы оставить Люсьенн одну.
Она аж подскочила.
— Ах, вот как! Люсьенн!
— Неужели ты собираешься устраивать мне сцены ревности? Разве ты уже совсем офранцузилась?
Улыбнувшись, она быстро поцеловала меня.
— Ей грозит опасность, — продолжил я после этой мимолетной ласки, — письмо и телефонные звонки говорят о том…
— А что, если мы отвезем ее в американский госпиталь? Объясним все доктору Стивенсону, он сделает ей укол чего-нибудь успокаивающего. А завтра она будет готова выдержать тяжелый удар…
Об этом я не подумал. Вполне разумное решение.
Да только оно было мне не по душе. Честно говоря, трусливое решение. Накачаем успокаивающими средствами Люсьенн Массэ, развяжем себе руки и сможем опрокинуть стаканчик-другой с друзьями… Нет, не нравилось мне это решение. А кроме того, сильнее, чем симпатия к Люсьенн, меня теперь удерживала здесь таинственность всей этой истории. Я был снедаем любопытством, оно перекрывало мне все пути к отступлению, я стал его пленником.
Все это я и объяснил моей жене, и Салли прекрасно поняла меня. Впрочем, мы всегда мыслили и чувствовали одинаково.
— Как ты думаешь, Вилли, какая опасность угрожает ей?