Другое ущелье. Эти самые «страшные», уже вполне материальные, одновременно и резко то ли делают какие-то упражнения, то ли танцуют. Между ними расхлябанной походкой бродит дохловатого вида орк и что-то то одному, то другому подправляет.
– А это У Хан, единственный гоблин в этом войске. Он сам плохой боец, но умело действует фигурами дальнего подчинения.
Ингельс не понял:
– Что делает?
– Ах, ну это когда ты своими мыслями, даже настроением направляешь действия кого-либо. Обычно эти «кто-либо» такие же «нерожденные».
Я замечаю:
– А мне этот У Хан, кажется, знаком. Это никто иной как Паханенок, и первые уроки он получил у Друга, а дальше его судьба мне неизвестна до сих пор была.
Я говорю и отвлекаюсь от картин. Возвратить взгляд заставляет очень тихий и очень испуганный вскрик Ингельса. Заснеженная равнина, вдали чернеют горные хребты. Опять те же фигуры, хотя нет, кроме «людей» еще какие-то белого цвета вроде собак появились, и птицы вороноподобные тоже здесь. Стоят и сидят концентрическими кругами, а в центре – кучка мальчиков в драных белых рубашках с остатками золотого шитья и темно-красных штанах. Такую одежду я на Ингельсе когда-то видел. Они связаны по отдельности, а один просто лежит, снег вокруг него ярко-красный, похоже, он истекает кровью, если уже не истек. От толпы зрителей отделяется одна нелюдь и, медленно подойдя к следующему мальчику, резко бьет его открытой ладонью в нос, а другой быстро втыкает в бок что-то вроде короткого ножа. Жертва валится на снег, а убивец стоит и созерцает. Милым голоском Анлен комментирует:
– Это они учатся смерти. Учатся чувствовать разницу между живым и мертвым. Каждый живой народ они отличают – не только глазами.
Ингельс:
– И так они… учились над всеми?
– Да, а иначе не получилось бы. Кроме уртазов – их достать сложно. Кстати, тебя, Алек, и друга твоего ждала бы та же участь, не реши Эльмирэн по-своему.
Картина гаснет. Теперь только голос Анлен звучит в темноте:
– Сейчас это войско сплавлялось по Великой Реке. Оно должно было, не останавливаясь, за месяц дойти от места посадки в лодки до Круглого царства. Но оно остановилось здесь, на берегу Эльфийского леса, и начало высаживаться. Почему – я не знаю, могу только догадываться. Во всей массе только трое обладают своей волей. Это два эльфа и этот У Хан. Эльфы – последние из одного исчезнувшего рода, больше всех потерпевшего от всех усобиц. Итак, я повторяю: войско высадилось на берегу и сейчас начинает движение вглубь леса.
Первым понимает смысл этого Ингельс:
– Это значит, вместо Круглого царства будет разрушено последнее эльфийское государство?
– Да, и я не знаю, почему вдруг так случилось.
Я заявляю:
– Ну, а мы тут при чем? Сами заварили кашу, сами расхлебывайте. Нам домой надо, пусть этот ваш Суровый Брат сам обуздывает своих детищ, если эльфов спасти хочет!
Студент цедит:
– Не торопись, не все еще сказано.
Анлен:
– Видишь ли, Алек… Суровый слишком много своей силы вложил в создание и, как бы у вас сказали, в настройку этого войска. И получилось так, что им сейчас реально управляют эти трое, а Суровый сам не может им противостоять – получилось бы, что он борется сам с собою. Поэтому надо лишить его командиров, а без них это будет просто сборище убийц, без цели и без единства. Они ведь даже не могут разговаривать друг с другом! И есть только один способ: отрезать голову гадюке может только тот, кого нелюди не могут почуять как врага, вернее, как жертву. Это вы – ты, Алек, и ты, Студент. Вы сможете пройти через них и сделать это.
Студент:
– Я пойду.
Я:
– Тоже пойду, чего уж там. Дважды героем буду – но: Анлен, где этот Суровый Брат сейчас?
– Я не знаю. Боги не так уж часто появляются в этом мире.
– А ты можешь его привести сюда? Ведь должна же существовать у вас какая-то связь?
Она колеблется и наконец признается:
– Да, есть, но я не могу вот так просто…
– Сможешь. Это мое условие. Ты поняла?
– Хорошо, я постараюсь, – говорит она холодно.
Я отвечаю в тон:
– Я тоже, – пауза, – постараюсь. Но учти, я тебе сейчас плохо верю. Ты должна дать клятву.
Анлен досадливо машет головой, но говорит торжественно:
– Клянусь этой землей и этим небом, что сделаю все возможное для встречи Алека с Суровым!
Теперь можно быть спокойным. Слабое место этих магов и вертящихся вокруг них личностей – это их привязки ко всякого рода клятвам и прочим узловым воздействиям.
– Ну что, Студент? Пойдем выручать наших гостеприимных хозяев?
– Да, и не надо над этим издеваться. Лучше узнай, что и как мы должны сделать.
Анлен пускается в разъяснения. Чтобы нелюди не узрели в нас «объект, подлежащий уничтожению», нельзя ни мыслями, ни даже настроением выдавать свою натуру. То есть – если я буду спать и видеть во сне себя трухлявым пнем с соответствующими переживаниями, то они пройдут мимо даже не споткнувшись. А чем больше я буду их бояться или злиться, тем больше буду похож на тех, кого надо убивать. Инструктаж оканчивается быстро, и вся наша компания покидает верхний этаж башни – теперь уже навсегда, по крайней мере я так надеюсь. Площадка перед башней по-прежнему залита светом, идущим из продолговатых булыжников, вделанных в ее камень браслетным кругом на высоте метра в два. А Ингельса, оказывается, мучают другие вопросы, на фига ему нелюди.
– Анлен, скажи честно: Херут-Гоблин действительно управляется из Объединенного королевства?
– Да, мой милый рыцарь. И то, что унглинги так легко одерживают победы в своих первых боях – следствие этого. Король знает, кому какого противника дать. И вообще, Ингельс, – Херут ничто по сравнению с…
– Значит, правда. Хорошо, я это запомню твердо.
Все, хватит. Наш путь лежит на запад, в ту сторону, где с башни было видно зарево. Ведет Анлен – и такое впечатление, что то ли под ее ногами дорога образуется, то ли она просто по тропинке без корней и ухабов идет. Да и несмотря на темноту, вроде бы и окружающую обстановку можно различить. Через полчаса ходьбы нас встречает эльф в хоть и зеленом, но никак не маскировочном одеянии и без разговоров пристраивается сбоку нашей цепочки. Лицо у него мрачное, лук в руках, и стрела наложена. Он то озирается по сторонам, то тянет ноздрями воздух, и выглядит это непривычно. Студенту даже смешно, но ухмылка пропадает, когда в один из моментов стрела уходит вверх, и с неба, хрустя по веткам, падает все та же малосимпатичная пичуга. Не знаю, долго ли и далеко ли мы так продвигались (хотя обычно я четко определяю время-расстояние), но когда наконец останавливаемся, усталости почти нету.
– Дальше нам идти нельзя, – говорит Анлен. – С этого места начинается ваш путь, да будет удача с вами!
И звонкий хор эльфийских голосов повторяет:
– Да будет удача с вами!
Я Студенту выдаю комментарий:
– Вот так, не будь этой ошибочной высадки, эти светлые ребята только руки бы потирали, глядя, как наших режут, а теперь союзники – не разлить водой.
– Оставь, Алек. То, что нагромоздили сильные, вина не эльфов и не кого бы то ни было.
– Ладно, философ. У меня есть один планчик, но я его прокручу чуть попозже. А сейчас – вперед.
Итак, задача нам предстоит веселая. Не думать ни о том, что эти нелюди враги смертельные, ни о том, что ты себя человеком считаешь. Даже правильней сказать, думать можно, но как можно спокойней и холодней, и все нормально будет. Эти гады нас хоть и увидят, но не почувствуют. Сложно это понять, а Студенту объяснить еще сложнее. Всякие слова из спецтеории приходится припоминать: тут тебе и сведенное психополе, и спектр А-диапазона в сдвинутом масштабе, и комплексное восприятие объектов субъектом низшего порядка материальности. Словом, все, что для здешнего любого жителя, да и в какой-то мере для меня само собой ясно, приходится называть зубодробительными словами. Но парнишка ничего, понял и уже начал настраиваться. Я ему помогаю, а он мне. Уже светает, когда мы вновь трогаемся вперед, лес в росе и туманной мути, на коричнево-серых ветках чуть поблескивают капельки. Идем не прячась по невесть кем натоптанной тропинке сквозь остатки кустов бессмертника и еще каких-то трав, решивших зимовать в стоячем положении. Тишина стоит вокруг удушающая, наверно, дождь недавно был, и все, что вокруг есть, набухло водою. Где-то через час происходит и первая встреча – мимо тяжелой поступью пробегает пара собак – каких-то бесцветных, но крупных и зубастых. Их взгляд проскальзывает по нам как по чему-то неживому – и хорошо. Я так вообще запретил себе любые мысли по поводу себя типа «нога болит» или «дышать трудно». Только сухой, спокойный анализ увиденного, и не дай боже эмоций. Совсем светло. Мы со Студентом идем по широкой тропке. Прямо над головой с ветвей деревьев свисают тела эльфов, то ли закинутых туда, то ли сверху сброшенных. Они уже мертвые, и черные вороны сыто каркают на соседних деревьях. Все чаще и чаще попадаются нелюди – то спокойные, то взвинченные, готовые кинуться хоть на белку, если мелькнет близко. Вот к примеру – идут навстречу трое. Одежда вроде как у людей с верховьев, лица тусклые, глаза серые. Быстро идут, пружинисто, копья наготове. Остановились, средний достает из-за пазухи берестяной туесок и осторожно что-то высыпает под ближайшим деревом. Снова идут, снова что-то сыплют. Уже за спиной, удаляются, а нас тропка выводит на поляну, на ней как в муравейнике кишат и двуногие, и четвероногие, и крылатые. Перекрикиваются громкими, протяжными голосами, каждый занят своим, но общее движение направлено к краям поляны. Сзади нас из лесу выволакивают троих изрубленных «двуногих». Волокут за руки по земле, безо всякой гигиены. Бросили, подозвали еще одну нелюдь, вроде никаких отличий нет. Она (или он – кто разберет) начинает быстро сучить руками, и вот уже первый полутруп поднимается на ноги – в прямом смысле слова. Поднялся, встал и стоит, словно и не он только что переломанной куклой валялся на земле. Постепенно я начинаю замечать закономерности в этой каше. Время от времени на восток проходят вооруженные семерки и девятки – пять «человек» и две-четыре «собаки». Вбок, на нашу тропиночку идут по трое, со всякого рода мешочками, корзинками и узелками. А вот на запад я проглянуть не могу, стоит то ли туман, то ли дымка. Я тихо и ровно говорю Студенту: