– А где находится эта Тиана? – спросил плотник.
– В Каппадокии.
– Хм, в Каппадокии, – пробормотал плотник. Повернувшись к ученику, он сказал: – Вот видишь! Это грек! – Лицо плотника просияло. – Разве кто-нибудь когда-либо слышал о греческом Мессии? Мессия, дитя мое, – это прапраправнук Давида. Следовательно, он иудей, понимаешь?
И вдруг, нахмурив брови, плотник повернулся к Иисусу и спросил:
– А ты откуда знаешь этого Аполлония?
– Я лично его не знаю, но много слышал о нем, – ответил Иисус, беря в руки стамеску. – Говорят, он очень образованный человек. Говорят также, что он кудесник, как и многие другие проповедники.
– Кто такие кудесники? – спросил ученик.
– Те, кто имеет дело с демонами! – грозно произнес плотник. – Давай, принимайся за работу!
Немного погодя плотник выяснил, что Иисус знает не только о кудесниках.
– Было бы лучше, если бы ты остался с ессеями, брат мой. Ты мог бы стать более уважаемым человеком, чем плотник. Но, кто знает, вдруг ты не только плотник, хотя и в совершенстве владеешь ремеслом. Может быть, ты раввин, а?
– Я не раввин. Просто на свете есть образованные плотники.
Когда Иисус заработал достаточно денег, чтобы иметь возможность путешествовать в течение нескольких недель, не зная никаких забот, он покинул Иерихон и направился в сторону Архелауса и Скифополя. Он шел на север, за пределы Палестины, туда, где его ждали незнакомые города. Его путь пролегал мимо дома Сепфоры. Дверь была закрыта. Иисус постучал, но ему никто не ответил. Иисусу стало грустно.
«Вот так и бывает, – подумал он. – Нельзя мнить себя собственником».
Из Скифополя Иисус отправился в Гиппос, на правый берег Галилейского моря. Он чувствовал себя уставшим, его снедала печаль.
– В каком-то смысле ессеи правы, – сказал он себе. – Мир близится к своему концу.
От прошлого ничего не осталось, поэтому Иисус и грустил. Даже Иоканаан, который долгое время был для Иисуса путеводным светочем, исчез из его сердца.
Иисус вошел в первый попавшийся ему на пути трактир, надеясь взбодрить тело и дух при помощи вина и еды. Трактирщик был сирийцем и носил на груди украшение с изображением быка. Почитатель Митры. Пока Иисус обедал – он взял жареную рыбу и вино, – в трактир вошли трое римских солдат. Они сняли шлемы и вытерли лбы тыльной стороной кисти. После полудня разразилась гроза, перешедшая в настоящую бурю. Солдаты заказали дичь и пальмовое вино. Один из них был уроженцем Востока, возможно, сирийцем. Солдаты говорили по-латыни, а поскольку в трактире больше никого не было, Иисус мог следить за их разговором. Солдаты принялись обсуждать преимущества других провинций, где им доводилось служить. Везде они оказывались в сносных условиях, но только не среди иудеев.
– Не придумывай то, чего нет, – сказал один из солдат. – Нас нигде не любят.
– Конечно, – согласился другой солдат, – но иудеи – это единственный народ в империи, у которого нет армии, но который, тем не менее, считает себя независимым.
Впервые Иисус услышал, что об иудеях говорили как о едином народе. Прежде он даже не мог себе представить иудеев так, как он представлял, например, римлян. «И все же, – подумал Иисус, – теперь и сам я сужу об иудеях вообще, словно стал для них чужаком…»
На следующее утро, отправляясь в путь – буря улеглась ночью, – Иисус задал себе вопрос: почему миром правят римляне? Ему неоднократно рассказывали, что от Геркулесовых столбов, стоявших на краю мира, на западе, до Понта и до земель севера, почти полностью покрытых, как утверждали рассказчики, снегами и льдом, везде несли службу легионеры цезаря! Так почему же иудеи не имели не только армии, но какой-либо, пусть небольшой, власти даже в собственной стране? Неужели они отреклись от мира? Неужели все иудеи в душе были ессеями?
Иисус шел все дальше на север.
Он говорил на мандейском, сирийском, набатейском, пальмирском, самаритянском языках, но отдавал предпочтение, если выдавалась такая возможность, греческому языку и латыни. Однако за пределами Итуреи он не сумел выучить ни одного языка, настолько они были замысловатыми. К тому же здесь существовало множество наречий и диалектов.
В Тире уроженец Бактрианы путешествовал, сидя на шелковых подушках в паланкине, установленном на спине слона. Вокруг него порхали попугаи, привязанные к паланкину золотыми цепочками.
В Сидоне незнакомец передвигался в закрытых носилках, впереди которых выступали лошади с верблюжьими головами, плавно качавшимися на невероятно длинных шеях. Одни говорили, что это был князь, другие рассказывали про кудесника, превращавшего свинец в золото, третьи утверждали, что за занавесками пряталась черная женщина с золотыми волосами.
В Пальмире Иисус попал на невольничий рынок, где целый день шла торговля рабами. К вечеру все они были распроданы: чернокожие мужчины и женщины и галатские девственницы, далматинские подростки и силачи Гибернии. Рабов продавали совершенно голыми, и новые владельцы спешили прикрыть их плащами.
Иисус работал по нескольку дней то тут то там, спал где придется, умывался в реках и фонтанах. Подчас ему делали крайне непристойные предложения. Он отвечал отказом, стараясь не быть слишком резким, по крайней мере тогда, когда ему не наносили неприкрытых оскорблений. В греческих трактирах побережья он слушал бродячих певцов, переложивших на музыку сотни стихов поэта по имени Гомер. В римских трактирах он слушал стихи другого поэта, которого звали Вергилием. Иисус пил ахейское вино с корицей и пергамское вино со вкусом клубники. Он пил рисовое и пальмовое вино, овсяное и ячменное пиво, хмельной мед, ел ржаной хлеб с виноградом, кукурузный хлеб с молоком, парфянский хлеб с яйцами и кипрский хлеб с перцем, египетские сухари с кунжутом и армянский лаваш с орехами. Он научился пить битуригское вино с сыром и хлебом, который называли хлебом из Тиграны. Иисус ел хлеб различной формы, за исключением того, который напоминал мужские или женские половые органы, того самого, который любили легионеры.
В тот день Тиверия охватило беспокойство, и он запретил в Риме и во всей империи отправлять иудейский и египетский культы. Иисус узнал об этом от сирийского торговца, возвращавшегося из Рима.
– Скоро, – сказал торговец, – они закроют Храм в Иерусалиме или превратят его в храм Аполлона. Всех иудеев Рима и Италии, которые не отреклись от своей религии, забрали в римскую армию и отправили сражаться в Германию.
Неумолимо приближался закат. В чем-то ессеи были правы. Но Иисус не испытывал ни малейшего разочарования.
«Мертвому дереву суждено в конце концов упасть», – сказал как-то раз Иосиф.
Вероятно, иудейское духовенство Рима было таким же порочным, как и иудейское духовенство Иерусалима.
«А потом? – спрашивал себя Иисус, укладываясь спать вечером на пол мастерской, где приятно пахло стружками и шуршали голодные мыши. – Что же потом?»
Этот вопрос, остававшийся без ответа, не давал покоя Иисусу по дороге на север, мучил его, когда он обрабатывал сосну, кедр, орех, граб или дуб, зачищал ножом или стамеской золотистое тиковое или мореное черное дерево. Он не переставал об этом думать, наблюдая, как египтяне жертвуют вино и молоко на алтарь Диониса, а скифы приносят в жертву Исиде голубей или когда женщины-киприотки и молодые сицилийцы возлагают вульву телки и тестикулы быка на алтарь богини, у которой одновременно было три имени: Венера, Иштар и Астарта. В Сидоне вифинийцы и сирийцы, с которыми Иисус познакомился в трактире, предложили ему приобщиться к культу Митры. Он не хотел обижать их и попросил рассказать об этом чужом ему боге.
– Это непобедимое Солнце, Natalis invictus. Его родила в пещере девственница в самую длинную ночь года. Благодаря ему свет торжествует над мраком, – поведал один из самых пожилых мужчин, сириец с белой бородой.
– Но поскольку ты не посвящен, – добавил молодой вифиниец, – сначала ты будешь допущен только в первую из семи сфер, сферу Ворона.
– Но разве можно родиться от девственницы? – удивился Иисус.
– Некоторые рождаются именно так, – подтвердил сириец. – Но это избранные.
– А какими добродетелями наделен Митра?
– Это бог полноты и изобилия, – ответил сириец. – Он сильный, молодой, красивый. Он убил быка, олицетворявшего животные силы этого мира, и оплодотворил Землю его кровью. И поэтому дух света царствует над всеми живущими на Земле.
– Кому же был принесен в жертву бык? – спросил Иисус.
– Самому Митре.
– Так кто же Митра – человек или дух?
– И человек, и дух одновременно, – торжественно-суровым тоном произнес сириец. – Он воплощает то, что все мы ищем, – совершенный союз плоти и света. Его плоть есть свет. Следовательно, он бог. И мы все боги до тех пор, пока позволяем свету проникать в нас.
Иисус печально вздохнул. Слова сирийца пробудили в нем чувство неловкости и беспокойства. Разве он сам не впадал в экстаз, вызывая благоговейный ужас у ессеев, когда позволял свету Господа проникать в себя и освобождать от тяжести? Разве не так? Неужели это превратило его в бога? В конце концов, может, он Мессия? Или равный Митре? А Митра, не был ли он тоже Мессией? Могут ли существовать сразу несколько Мессий?
«На помощь!» – чуть было не закричал Иисус.
Смущенный Иисус чувствовал, что окончательно запутался. Своим сотрапезникам он сказал, что унаследовал одну религию и поэтому не может принять вторую.
– Я не сомневаюсь в твоей доброй воле, чужеземец, – сказал вифиниец, молодой человек с темными глазами и белокурыми волосами, на устах которого играла недобрая улыбка. – Но я удивляюсь вот чему: вы, иудеи, обращаете оружие против римлян и считаете деньги для парфян, однако в то же самое время отказываетесь признавать существование иных богов, не похожих на вашего.
– Тех, кто обращает оружие против римлян, принудили делать это не так давно, – ответил Иисус.
– Послушай, – сказал вифиниец, еще шире растягивая губы в улыбке, – при жизни моего деда, тридцать лет назад, иудеи уже следовали за орлами ликторов. Некоторые из иудеев служили офицерами в армии, и их волосы, покрытые шлемами, стали седыми в Сирии, Вифинии и Фракии.