– Значит, ты не Мессия, – произнес другой. – Так что же тогда ты собираешься делать?
– Я принес вам Его слово, и я говорю вам, что настало время жатвы.
– Еще несколько месяцев придется ждать следующей жатвы, – возразил еще один. – А что пожнем мы?
– Если вам нечего пожинать, то только потому, что сеятель бросил зерна на ветер, а птицы съели их. Но если зерно было брошено в борозды, значит, ваши амбары будут ломиться от собранного урожая.
– О чем он говорит? – спросил какой-то мужчина, стоявший и толпе.
– Они не понимают тебя, – прошептал Симон-Петр, – скажи им, что ты Мессия!
– Один сеет, другой пожинает урожай, – продолжал Иисус. – Для вас настало время собирать урожай, который другие посеяли.
Ученики заволновались. Вдруг Искариот выкрикнул:
– Славьте Мессию!
Те, кто не расслышал слов о жатве и урожае, подхватили его призыв.
– Славьте того, кто принес вам слово Иеговы! Вместе с ним снимается великая заря!
Крики усилились. Иисус испытывал разочарование. Они не поняли его. Они прервали его и славили как того, кем он не был. Они радостно пожимали ему руки, но их одурачили. А сколько радости, Сколько ожидания читалось на лицах! Да как же можно было их разуверить?! Непонимание! Они принесли еду и уговаривали его остаться в Сихеме.
– Да, конечно, мы останемся, – уверял их Симон-Петр.
Но ради кого? Иисус искал глазами Сепфору, однако в этой толпе он был единственным, кто улавливал аромат морозника, хны и земли.
Иисус не вспоминал об этом эпизоде до тех пор, пока они не собрались покинуть город. Впрочем, во время пребывания в Сихеме он нечасто встречался с учениками, за исключением Иоанна, который постоянно держался подле него, словно прирученная газель. Молчаливый, отрешенный, с глазами, полными страха. Ученики же встречались с людьми, которые хотели понять, что он говорил, и убедиться, что он действительно Мессия. Они ели и пили по нескольку раз в день, а когда он призвал их к себе, они отнюдь не были трезвыми. С темными кругами под покрасневшими глазами, зевающие, они выглядели помятыми при холодном свете зимнего утра. Даже Фома, человек, умудренный опытом, и Иаков, обладавший от природы спокойным нравом, походили на сов, застигнутых врасплох ярким светом дня.
– У некоторых есть уши, но они не слышат, – саркастически произнес Иисус. – Возможно, некоторые из вас жаждут быть Мессией?
– Если ты не хочешь быть Мессией, нужно, чтобы кто-нибудь им стал, – сказал Искариот.
– Путь свободен, – ответил Иисус.
– Но я не умею лечить людей, – возразил Искариот.
– И это все? Я научу тебя. А другие, вы тоже хотите стать Мессией?
– Нам действительно хотелось бы знать, как лечить людей, – отозвался Матфей.
– Лечить людей, – повторил Иисус. – Ив этом состоит призвание Мессии?
– Это именно то, чего ждут люди, – сказал Варфоломей. – В Сихеме ты никого не вылечил. Это потому, что они самаритяне? Однако же ты разговаривал с одной из их женщин. С некой Сепфорой. Той самой, которая утверждает, что ты настоящий Мессия.
Иисус покачал головой.
– Пророк в своем отечестве всегда говорит против ветра, – сказал он.
Вылечи язву, избавь от хромоты, наложи повязку – и ты уже Мессия. Им нужен не только военачальник, но и хороший врач. Нет ничего странного в том, что Аполлоний отправился в иные края. Дела иудеев его не интересовали. Кудеснику только и остается, что хлестать менял в Храме. Иисус устал от них, в том числе и от этих четырнадцати. Это поняли проницательный Фома и чувствительный Иоанн. Ему будет лучше одному. Еще немного, и они, призвав на помощь вино, вынудят его стать Мессией. Он решил немедленно расстаться с ними. Но, возможно, со временем они научились бы…
– Мы отправляемся, – сказал Иисус.
По дороге в Капернаум им, разумеется, как всегда, устроили праздник. Группы, даже толпы людей несли лавровые ветви, подарки, еду, одежду, накидки, сандалии, деньги. Матфей всем подношениям вел учет. Люди слышали разговоры о том, что произошло в Храме. Некоторые придумывали невероятные подробности, утверждая, что Иисус будто бы отхлестал первосвященника и раздал деньги менял бедным. «Ты наделен духом Илии», – говорили одни. Другие настаивали на том, что это дух Иезекииля, третьи – что это дух Исайи, – смотря кому что нравилось. Вдруг Иисуса охватило желание уйти одному в Каппадокию. Диалог между ним и его учениками прервался, или, по крайней мере, приостановился после того ужина в Кане, когда люди твердо поверили, что он Мессия. Иоанн спросил его с лукавой улыбкой:
– Учитель, неужели ты будешь утверждать, что говорить против ветра – все равно что сеять против ветра?
Так подросток впервые прервал молчание, воцарившееся после ухода из Сихема. Все слышали вопрос и теперь ждали ответа.
– Возможно, я действительно плохой сеятель, Иоанн. Но зерна отборные.
– Зерна проросли, – сказал Симон-Петр. – Вскоре для тебя настанет время жатвы.
– Разумеется. Но жатва ничего не принесет ни мне, ни вам.
– Неужели мы ничего не получим? – удивился Искариот.
– Если урожай окажется хорошим, – ответил Иисус, – вас накормят.
– Кто?
– Дух, который будет заключен в вас.
– Только в нас?
– Достоин ли богач, отказывающий в куске хлеба бедным, Царства? А если этот хлеб – хлеб небесный?
– Даже для женщин? – спросил Иуда, сын Иаковлев.
– А разве женщины не созданы Богом?
– Но они пробуждают плоть и делают нас тяжелыми, – настаивал Иуда, сын Иаковлев.
– Если бы ты был женщиной, Иуда, разве ты не думал бы то же самое о мужчинах?
Они все же не могли забыть его разговор с Сепфорой.
– Но разве это не грех против духа… соединяться с женщиной? – спросил Симон-Петр.
– Неужели ты полагаешь, что Создатель хотел, чтобы жизнь продолжалась лишь в нечестивости? – ответил Иисус, немного повысив голос. – Когда мужчина и женщина лежат в одной кровати, любовь может соединить их души и вознести высоко над плотью.
Помолчав немного, Иисус добавил:
– Ты по-прежнему думаешь о той женщине, с которой я разговаривал в Сихеме?
Симон-Петр густо покраснел.
– Любовь – это один из источников духа, Симон-Петр. Ты должен думать о ней не как о завоевании, а как об отдаче. Если ты не в состоянии отдаться человеческому существу, как же ты сможешь отдаться Господу? Ведь Господь требует несравненно больше, чем человек.
– Похоже, ты считаешь, что у любви Божественное происхождение, – вступил в разговор Искариот. – Но когда двое мужчин утверждают, что любят друг друга, как это делают некоторые язычники, разве это не мерзость – согласно Левиту?
– Ты от меня требуешь осуждения, а не объяснения, – резко заговорил Иисус. – Если я должен ответить только тебе одному, напоминаю о том, что в Книге Самуила написано, что Давид и Ионафан заключили между собой торжественный союз, ибо каждый из них любил другого больше, чем себя самого. Левит осуждает блуд между мужчинами, как и любое другое проявление желания, не вызванного любовью. Но я хочу ответить вам словами Самуила: «Но пусть впаду я в руки Господа, ибо велико милосердие Его; только бы в руки человеческие не впасть мне». Кто из вас может присвоить себе право судить другого по тому, что он, как ему кажется, читает в его сердце? В ваших вопросах я вижу высокомерие, а не сострадание! Неужели мы боремся с фарисеями только для того, чтобы затем впасть в их заблуждения? Если бы только вы могли открыть свои души невидимому миру, который окружает вас!
Иисуса охватила ярость, и он уже закричал:
– Вот тогда вы увидели бы то, что помогло бы вам понять, насколько несерьезна ваша так называемая забота о соблюдении Закона! Здесь, вокруг этого стола, воздух наполнен страдающими душами, душами существ, которым Господь отказал в праве войти в Его царство, поскольку их сердца были черствыми и безжалостными!
Они испуганно посмотрели вокруг.
– Ты, Искариот, не владеешь искусством лечить других, однако сначала ты должен вылечить самого себя! Как вы сможете кого-либо вылечить, если вам недоступны высшие сферы, где сосредоточено могущество? Неужели ваши души не попытаются взлететь к этому могуществу только потому, что легионы нечестивых душ могут разорвать их на кусочки?
– Вот уж действительно неподобающие слова во время обеда, – сказал хозяин дома, пригласивший их к себе.
– Души мертвых не прилетают, чтобы мучить живых, – запротестовал Симон Зилот.
– Ты пытаешься нас запугать, – подхватил Варфоломей.
– Замолчите! – прикрикнул на них Фома. – Вы все несчастные невежи!
– Мы не позволим нас запугивать, – сказал Искариот.
Они встали, ругая Фому. Андрей, Симон-Петр и Иоанн тоже набросились на него с бранью. Один Иоанн краем глаза следил за Иисусом. Он с тревогой заметил, как дрожат руки его учителя, как тот побледнел, неподвижно глядя в одну точку. Он услышал, как Иисус прошептал:
– Да будет так!
Затем Иисус резко встал, вытянул руки, и пламя в светильниках резко заколыхалось, а потом погасло. От порыва ветра дверь захлопнулась, а связки чеснока и лука, висевшие под потолком, несколько раз качнулись. Ветер, и так холодный, стал казаться еще холоднее из-за свиста и стона, с которыми он закружился вокруг всех, кто находился в комнате.
– На помощь, учитель! – кричали одни.
– Помоги, Господи! – вторили им другие.
Но эти просьбы сменились криками отчаяния и страха, когда ветер начал вздымать волосы и трепать одежду. Испуганные крики слились с воем ветра.
– Учитель! – воскликнул Иоанн, прижимаясь к Иисусу.
– Учись! – сурово ответил Иисус. – Учись и молись!
И Иисус освободился от крепких объятий подростка. Он возвел руки к небу.
– О Отец всемогущий! – закричал Иисус. – Сжалься над ними! Сжалься над нами! Отправь их в их владения! Назад! Назад! Назад!
Закружились вихри, подняв пыль, лежавшую на потолочных балках. Кто-то открыл дверь. Утихли последние звуки. В темноте воцарилось гробовое молчание.