– Ирод не имел права предавать Иоканаана смерти, не спросив нашего мнения, – сказал Анна. – В конце концов, это религиозный вопрос.
– Разумеется, – согласился Годолия. – Но Иоканаан был арестован в Галилее и казнен в Перее, а Ирод является тетрархом обеих этих провинций. Мы не могли бы этому противиться, по крайней мере официально.
– Моя религиозная власть простирается над всей Палестиной H над всеми иудейскими сообществами за ее пределами, – высокомерно заявил Анна. – Если Иоканаан был пророком, мы могли бы приговорить к смерти самого тетрарха за убийство иудейского пророка.
Анна шагал из угла в угол с весьма недовольным видом.
– Я поговорю об этом с Иродом, – сказал он.
Годолия удивился полному отсутствию политического чутья у своего патрона.
– Если, конечно, представится возможность, – уточнил Годолия. – Но в настоящее время нам надо соблюдать осторожность ибо эта старая ласка готовит новый удар, я знаю.
– А Иисус? – спросил Анна.
– Что – Иисус? – откликнулся Годолия. – Возможно, он еще не слышал об этом.
– Когда он услышит, другие тоже услышат, и возникнет опасность бунта. Неизбежно прозвучат призывы к мести, а Иисус, вероятно, возглавит восстание.
– Не думаю, что это нас касается, – заметил Годолия. – Ведь не мы же отправили Иоканаана на смерть.
– Да полно тебе! – возразил Анна. – Разве ты не понимаешь, что эти недоумки считают, будто мы действуем заодно с Иродом и Пилатом? Как только их жалкие умишки сообразят, что мы причастны к казни Иоканаана, они примчатся в Иерусалим и начнут сеять смуту.
– Хорошо, если так! – воскликнул Годолия. – Мы превратим Иерусалим в ловушку. Едва Иисус вступит в город, как мы арестуем его за подстрекательство к бунту!
– Сначала необходимо убедить всех, что наши действия обусловлены исключительно религиозными мотивами, – сказал Анна. – Иначе Пилат забеспокоится. Мы не уполномочены следить за порядком на улицах. Это дело прокуратора. Более того, если предположить, что мятежники узнают новость через два-три дня, они придут сюда как раз тогда, когда мы будем готовиться к Пасхе или, что еще хуже, уже праздновать ее. Значит, мы не сможем арестовать Иисуса и бросить его в тюрьму, поскольку тем самым подтолкнем возмутителей спокойствия к действиям, спровоцируем беспорядки, а Пилат возложит всю ответственность на нас. Следовательно, нам придется учинить над Иисусом скорый суд, а это чрезвычайно сложно, поскольку, как тебе известно, мы не можем созвать заседание после полудня четверга, ибо любая процедура должна быть отложена с момента захода солнца в этот день до следующего понедельника. А это означает, что, если мы арестуем Иисуса у ворот Иерусалима, нам придется как можно быстрее привести приговор в исполнение, каким бы он ни был. Все это равносильно хождению по острию ножа, поскольку малейшее непредвиденное обстоятельство свяжет нам руки.
– Приговор, – вкрадчиво повторил Годолия. – Каким же может быть приговор?
– Смертным, каким же еще? – раздраженно воскликнул Анна. – Если мы его не арестуем, угроза восстания станет реальной. Если мы его арестуем и просто бросим в тюрьму, его последователи возьмут тюрьму в осаду или придумают что-нибудь и того хуже. Единственный способ решить проблему раз и навсегда – избавиться от этого человека. О, Ирод дорого заплатит за столь неприятные хлопоты! Если бы он не казнил Иоканаана, нам не пришлось действовать в такой спешке!
Анна зашагал по комнате.
– Это была идея не Ирода, а Иродиады, – заметил Годолия. – И это свидетельствует о том, что ненависть Иоканаана к ней имела веские причины. К тому же у нас нет никаких доказательств, что Иисус придет в Иерусалим, чтобы поднять здесь мятеж. Он может явиться сюда и ничего не делать. Наконец, мы забыли о главном – о Синедрионе. Представь на минуту, что ты не соберешь большинства, необходимого для вынесения ему, я имею в виду Иисуса, смертного приговора за преступление, которое он совершил или собирается совершить. И это еще хуже, чем оставить его на свободе.
– Синедрион поддержит меня, – заявил Анна. – Подожди, ты увидишь, как они заерзают своими седалищами!
– Ты можешь быть уверенным лишь примерно в половине голосов, – высказал предположение Годолия. – В прошлый раз мы уже имели возможность убедиться, что такие люди, как Иосиф Аримафейский, Вифира, Никодим, Левий бен Финехая и еще около трех десятков им подобных, составляют ядро решительно настроенных противников. В частности, Иосиф Аримафейский предпринял попытку, и довольно успешную, убедить наших собратьев в своей правоте. Мои соглядатаи донесли, что ему даже удалось убедить некоторых, что Иисус на самом деле вполне может быть Мессией.
– Прекрасно! – воскликнул Анна, хватаясь за полы накидки. – Я немедленно этим займусь!
И Анна спустился по трем ступенькам, которые вели к выходу. Годолия последовал за ним. Несмотря на возраст, первосвященник шел на удивление быстро.
Манассия вернулся во дворец ближе к полудню и принес с собой охапку сиреневых и розовых ирисов. Избавившийся от дорожной пыли, хорошо растертый, умащенный благовониями, он излучал коварство и удовлетворенность. Манассия поднялся по ступенькам, ведущим в покои Ирода, прошел мимо галльской стражи, не назвав своего имени, низко склонился перед властелином, возлегавшим на диване, и протянул ему цветы.
– Первые в этом году, – радостно сказал он. – Едва я их увидел, как понял, что они были срезаны для тебя. Пусть Ваше Величество еще тысячу лет наслаждается весенними цветами.
Ирод взял цветы, задумчиво провел пальцем по волнистым краям лепестков и протянул их рабу, велев поставить в вазу.
– Сейчас неподходящее время для цветов или празднеств, – сказал Ирод.
Манассия вздохнул и сел на низкий табурет, стоявший около дивана.
– Полагаю, что в куриных мозгах Пилата не может родиться ничего хорошего, – сказал он. – Печаль – это награда за проницательность, но, несмотря на свое разочарование, я не мог показать удивления. Вот почему я взял на себя смелость и предпринял попытку подойти к решению проблемы с другой стороны.
– Какую еще попытку? – спросил Ирод. – Ты что, устроил в публичном доме праздник?
– На публичные дома возводят напраслину, и совершенно зря, – заявил Манассия. – Отринув матримониальные связи и правила приличия, их завсегдатаи вынимают из ушей восковые затычки и обнажают души, едва сняв свой пояс. На закате солнца, мой повелитель, все люди Иерусалима будут знать, что шайка мятежников под предводительством мистагога по имени Иисус движется к Иерусалиму, намереваясь учинить здесь беспорядки и свергнуть Анну, тайно потворствовавшего казни Иоканаана. Эту новость быстро разнесут несколько мызников я знатных горожан, которых я встретил там.
– Откуда ты об этом знаешь?
– Я ничего не знаю. Я все выдумал. Член Синедриона, некто Никодим, который старался хорошенько пропотеть, был настолько ошарашен услышанным, что немедленно покинул заведение.
– Член Синедриона посетил публичный дом? – недоверчиво спросил Ирод.
– Не публичный дом, а бани. Публичный дом был потом, в Лидде.
– Все это забавно, но, полагаю, приведет к ожидаемому результату, – сказал Ирод, растирая большой палец ноги. – В этих притонах тебя хорошо знают и поэтому заподозрят, что ты просто распространяешь слухи. Как ты докажешь, что Анна имеет отношение к казни Иоканаана? И как быть, если Иисус не придет в Иерусалим?
– Разве Иоканаан не осыпал проклятиями Храм и его служителей? Разве от его гневных воплей по поводу узурпаторов первосвященства и царства не глохли в пустыне саранча, тушканчики и ящерицы? Разве он не устраивал скандалов всюду, куда люди приходили послушать его монологи, от которых несло фанатизмом? Да разве кто-нибудь удивится, что ты не устоял перед настойчивыми требованиями Анны, постоянно напоминавшего тебе о твоих царских обязанностях, и решил восстановить благопристойность в своих провинциях и иных местах, заставив нечестивца замолчать? Значит, Анна замешан в этом деле, а, поскольку ответственность за поддержание порядка в Иерусалиме лежит на Пилате, в части гражданских вопросов, и на Анне, в части вопросов религиозных, ты можешь спокойно дожидаться прихода Иисуса в город.
Ирод улыбнулся, слушая, с каким воодушевлением говорит Манассия. Когда придворный был в хорошем настроении, это означало, что он считает свои проделки удачными, а ошибался Манассия крайне редко. Но все же мысли об Иисусе не давали Ироду покоя. Он то впадал в прострацию, предположив, что этот загадочный человек ускользнет от него и попадет в руки Анны и Пилата, то испытывал тревожное беспокойство при одной только мысли, что будет нести ответственность за казнь настоящего Мессии.
– Что касается появления Иисуса в Иерусалиме, – продолжал Манассия, беззастенчиво наливая себе медовухи, принесенной для тетрарха, – то в этом нет сомнений. Конечной целью этого человека может быть только Иерусалим. Все, что он делал до сих пор и о чем нам доносили соглядатаи, было всего лишь репетицией грандиозного представления в Иерусалиме. В Палестине все самое важное происходит лишь в стенах Иерусалима. Ты сам в очередной раз убедишься в этом через несколько дней, когда четверть миллиона человек, что в десять раз больше постоянно проживающих здесь, придут со всех уголков Средиземноморья, чтобы присутствовать на торжествах в честь Пасхи, соглашаясь спать около ворот И на кровлях только ради того, чтобы затем хвастаться, что они были в Иерусалиме. Но это, мой повелитель, не одни иудеи! Здесь соберется достаточно поклонников Митры, Исиды, Ваала, Зевса, Брахмы и прочих! В Иерихоне и Птолемаиде поистине райский климат, а наслаждения, доступные в Декаполисе, намного превосходят наслаждения, которые можно получить в Антиохии и Александрии. Однако куда чужеземцы направляют свои стопы, едва оказавшись в Палестине? В Иерусалим! И где же, по-твоему, Иисус мечтает возложить на себя венец Мессии? Где, как не в этом городе?
– Венец… – мечтательно повторил Ирод.