Иисус сел в центре. Лицо его по-прежнему было серьезным. Вдруг Иисус снял с себя платье и остался в одних браках. Ученики удивленно смотрели на него.
– Принесите лохань и налейте в нее воды, – попросил Иисус.
Несколько мгновений никто не мог сдвинуться с места. Неужели Иисус сошел с ума? Он повторил свою просьбу. Иоанн отправился за лоханью. Иисус поставил лохань рядом с человеком, сидящим на краю скамьи, и схватил его за ноги. Этим человеком был Андрей. Иисус вымыл Андрею ноги и обтер их в полнейшей тишине. Потом он перешел к Иуде, сыну Иаковлеву.
– Что… – начал было Матфей, но так и не смог задать вопрос.
Когда Иисус дошел до Симона-Петра, пожилой ученик бурно запротестовал:
– Я никогда тебе не позволю мыть мне ноги, учитель!
– Если ты отказываешься, значит, ты не согласен со мной.
– Вымой меня целиком, если тебе нужны доказательства, что я с тобой согласен!
– Только ноги, – сказал Иисус, – только ноги.
Иисус вымыл шестнадцать ног, время от времени соскребая с них грязь. Затем он оделся и сел за стол. Ученики посмотрели на свои ноги, потом на него, потом снова на свои ноги, словно рассчитывали увидеть необычайные изменения.
– Понимаете ли вы, что я для вас сделал? – спросил Иисус. Ученики что-то залепетали.
– Вы называете меня учителем и господином, – продолжал Иисус, – но если я, ваш учитель и господин, вымыл вам ноги, каждый из вас должен мыть ноги другим. Я подал вам пример, и вы должны делать то, что я сделал для вас. По правде говоря, ни один слуга не выше своего господина и ни один посланец не выше того, кто послал его. Если вы это поймете, хорошо, и еще лучше, если вы станете придерживаться данного правила.
Иисус вздохнул.
– И все же среди вас есть тот, кто не станет жить по правилам, поскольку не считает, что я его учитель, хотя и зовет меня так.
До сих пор его голос звучал ровно и глухо, но сейчас Иисус неожиданно резко повысил тон.
– Он предаст меня! Он уже меня предал!
Иоанн закричал, но голос его сорвался.
– И не очистится он никогда, и никто на земле и на небе не очистит его! – кричал Иисус.
Лица учеников исказились от ужаса.
– Кто это, учитель? – вскрикнул Иуда, сын Иаковлев.
– Кто это? – спросил Симон-Петр.
– Кто это? – выдохнул Иоанн, подавшись к Иисусу.
Иисус обмакнул кусок хлеба, который он только что преломил, в чашу с сезамом, смешанным с солью, и протянул его Искариоту, который нехотя взял кусок.
– Это тот, кому я протянул кусок хлеба, – сказал Иисус.
Искариот бросил хлеб и побежал к двери. Остальные, потрясенные, поднялись. Иоанн побежал за Искариотом. Но этот человек уже растворился в ночи. На смену суматохе пришла угнетающая тишина. Движения у всех стали вялыми. Факелы как-то странно потрескивали.
– Надо его убить! – заявил Матфей.
– Ты об этом уже давно знал, не правда ли? – спросил Симон-Петр у Иисуса.
– Я перестал сомневаться только несколько минут назад. Именно его узнал Иосиф Аримафейский, поскольку видел Иуду у Каиафы.
– Я убью его! – крикнул Иаков, сын Алфеев.
– Когда ты встретишься с ним, несомненно, будет уже слишком поздно, – ответил Иисус. – А теперь приступим к трапезе.
Глава XXIIIВечером 11 апреля, в Иерусалиме, в год 34
Ирод опустил руку в большую медную чашу с ярко-красными финиками, привезенными из египетской Дельты, финиками, которые так любила Клеопатра, и взял один плод. Он резко надкусил безукоризненно белую волокнистую мякоть плода.
– Манассия был прав, – прошептал Ирод с деланно отсутствующим взглядом, в то время как его жена Иродиада, Манассия и Иешуа, жалкая копия последнего, внимательно вслушивались в его притворные вздохи.
Они вчетвером сидели в небольшой зале нового дворца, закутавшись в шерстяные накидки, поскольку начало апреля выдалось в Иерусалиме на редкость холодным, и две жаровни, доверху наполненные углями, не могли их согреть. Впрочем, их было не четверо, а пятеро, если считать кормилицу Иродиады, этого лемура, которого, казалось, поддерживали в вертикальном положении только складки накидки, разлагающуюся плоть, вот-вот готовую превратиться в прах, предмет вялой ненависти Ирода.
– Манассия точно предсказал, что на Пасху Иисуса потянет в Иерусалим, – вздохнув, продолжил Ирод. – В прошлое воскресенье этот человек въехал в город весьма примечательным образом, на осле, под восторженные крики многочисленных паломников.
Ирод сделал большой глоток бледно-розового вина и отметил, что оно слишком сладкое.
– Удивительно, как разнообразие вин способствует возвращению моей молодости, – сказал он. – Раньше у нас было два-три вида вин. Очень темное, сделанное из винограда Иудеи, которое быстро опьяняло и даже лишало рассудка, еще одно, изготовленное из винограда Галилеи или Сирии, которое не очень отличалось от первого, но было более ароматным. Его можно было пить, не испытывая никакого беспокойства, если разбавить на треть водой. И было еще приторно-сладкое хиосское вино, которое следовало разбавлять наполовину. Теперь у нас есть два-три десятка разных вин. Легкие из Галлии, некоторые из них, становясь приятными на вкус, быстро сбраживаются, отчего иногда даже взрываются сосуды; смолистые, янтарно-прозрачные вина с Крита и Кипра и даже италийские вина, которые, должен признаться, вызывают у меня головную боль… Так о чем я говорил? Ах да, Иисус явился во всей своей славе, а у членов Синедриона от злости разболелась печень. У Каиафы это уже четвертый, пятый или даже шестой приступ. Странно, не правда ли, в какое сильное возбуждение приводит некоторых этот святой человек?
Ирод замолчал, отрешенно глядя на Иродиаду, словно рассматривая муху на стене. Та бросила на него быстрый взгляд. Иешуа слушал, раскрыв рот. Манассия усердно грыз финик.
– Присутствующий здесь Манассия, – продолжал Ирод, укладываясь на спину и созерцая резной потолок, расписанный виноградными гроздьями, – был также прав, предположив, – но это всего лишь предположение, не так ли, Манассия? – что я решил приехать в Иерусалим из-за Иисуса. Но… – Ирод поднял вверх указательный палец. – Манассия ошибся, предположив, что я хочу арестовать Иисуса. Это всего лишь один из вариантов, которые я рассматривал…
– Я не советовал тебе встречаться с Пилатом, разве нет? – вскричал Манассия.
– Не перебивай своего повелителя! – осадила его Иродиада.
Ирод снисходительно посмотрел на обоих.
– Я говорил, что лелеял эту мечту. Но теперь у меня другие намерения.
Молчаливые дьяволы сорвались с потолка и теперь кривлялись, сотрясая воздух. Все старались сохранить равнодушный вид.
– У тебя другие намерения, – задумчиво произнесла Иродиада. – Ты решил оставить ему тетрархию.
– Человек одинок на земле! – вздохнул Ирод, вновь поднимая глаза к потолку и рассматривая алебастровые коринфские капители, которые поддерживали пилястры из голубого мрамора, привезенного из страны белгов. – Друзья человека стремятся отождествить его с одной из собственных маний, с обезьяной или попугаем, и искренне верят, будто он разделяет их пристрастия и отвращения. Женщины принимают его за ретивую кобылку. Ох! Я променял бы супругу или друга на хорошего врага! К счастью, подобные размышления вознесли меня над ничтожными мыслями о собственной супруге и любимом советнике. Иисус – это сторонник.
– Что?! – ужаснулась Иродиада.
– Ты прекрасно слышала: Иисус – сторонник, – повторил Ирод. – Разумеется, вы не в состоянии постичь тайный смысл событий. Кто такой Иисус? Человек, который объявил войну иудейским институтам, поскольку считает, что они несут развращенность, бездумность и, что гораздо хуже, наносят вред иудейскому народу. Не так ли? Отвечайте!
– Так, – сказал Иешуа, не перестававший восхищаться, как быстро его повелитель меняет принятые решения.
– Так, – подтвердил Манассия, не терявший бдительности.
– Прекрасно. Каково было основное убеждение моего благородного отца, Ирода Великого, Ирода Величайшего? Каково оно было, Манассия? Я отвечу за тебя: если их лишить еврейства, навязчивых идей пророчества, этих людей, которые столь неясно излагали свои мысли словами, столь неясными, но полными жёлчи, что их можно толковать как угодно, если у них отнять эти методичные обряды, бесконечные категоризации, неприятие всего чужеземного, иудеи обречены на уничтожение и рабство. Ну, что?
– Что? – откликнулась Иродиада.
– Что? Разве вы не понимаете, что Ирод Великий преследовал ту же цель, что и Иисус? Ирод Великий заставил иудеев прокладывать широкие дороги и жить в прочных и чистых домах, забыть о грязных закоулках и хибарах, которые так и манили их прежде. Он осветил улицы ночью, чтобы изгнать ангелов и демонов, которых иудеи видели в каждом темном углу. Он развивал торговлю, чтобы заставить иудеев признать, что внешний мир существует вне зависимости от их убеждений и что язычники не менее умные, храбрые и порядочные люди, чем они сами. Он позволил возводить языческие храмы, чтобы иудеи могли свыкнуться с существованием других верований. Он разбил площади, чтобы они могли дышать воздухом более чистым, чем воздух их синагог, насыщенный ладаном и смрадом, поднимающимся от запекшейся крови. Он…
– Он воссоздал Храм Соломона, – сказал Манассия.
– Какая дальновидная политика! Однако он воссоздал его в римском стиле и изгнал всех вонючих священников и докторов, которые пытались сохранить свою власть над иудеями, бесплодно ностальгируя по прошедшим временам!
Ирод в восторге возвел руки к небу.
– Он также уничтожил сорок пять членов Синедриона, – заметил Иешуа.
– Совершенно верно! Сорока пятью ослиными головами стало меньше! Выдающийся поступок.
– И живьем сжег раввинов, сорвавших золотого орла с фронтона Храма, – добавил Манассия, не желавший оставаться в стороне.
– Действительно, сжег раввинов, отказывавшихся порывать с традициями! – подхватил Ирод. – Какой человек! Теперь их последователи стали гораздо благоразумнее. И обо всем этом мечтает Иисус. Говорю вам: если бы Иисус жил в то время, мой отец сделал бы его правителем!