– Двадцать один, – произнес чей-то голос.
Иисус прижался к холодной колонне. Его развязали, и он упал. Они вылили на него ведро воды. Холод привел Иисуса в чувство. Он открыл глаза и очень медленно сел. Они стояли вокруг него.
– Воды, – сказал Иисус.
Ему налили один кубок, потом еще один. Зубы стучали так сильно, что Иисус пролил половину кубка себе на грудь. Ему было холодно, очень холодно… Он потянулся за своим платьем и, сидя на земле, попытался надеть его. Он дрожал от ледяного холода, а спина горела жарким огнем.
– Отец, – прошептал Иисус.
Складки платья, закрывшие ему рот, заглушили слова молитвы.
– Некоторые утверждают, будто он царь, – сказал один из солдат.
Иисус посмотрел на солдата и покачал головой.
– Похоже, он хочет сказать, что он не царь, – заметил другой солдат.
– Они вынесли ему приговор, потому что он царь? – спросил третий.
Подошедший помощник Пилата посмотрел на Иисуса.
– Как только он сможет держаться на ногах, отведите его к Ироду. Это приказ прокуратора.
– Царь собирается нанести визит тетрарху, – сказал кто-то из солдат.
Иисусу никак не удавалось твердо держаться на ногах, и солдаты были вынуждены поддерживать его. Они шли вдоль северной стены, а за ними следовали раввины и просто любопытные. Небольшая процессия вызвала удивление у галлов, охранявших дворец Ирода. Об их приходе сразу же доложили тетрарху.
– Отец, – простонал Иисус и прислонился к стене.
Солдаты подхватили его под мышки и повели к Ироду.
– Здорово же они его отделали, – прошептал властитель. – Я не думал, что Пилат зайдет так далеко.
– Он это сделал, чтобы не допустить распятия, – едва слышно объяснил Манассия. – Такого наказания должно быть достаточно.
– Дайте этому человеку крепкой медовухи и хлеба. Помогите ему сесть, – приказал Ирод, повысив голос.
Служители засуетились. Иисус выпил медовухи, и кубок сразу же выпал у него из рук. Он заставил себя съесть немного хлеба. А потом? Те, кто пытались ему помочь, не могли его понять. Воля Господа была им недоступна.
– Ты слышишь меня? – спросил Ирод, стоя перед Иисусом. – Ты можешь говорить? Послушай, ни прокуратор, ни я, мы не намерены идти на поводу у Синедриона. Чтобы спасти свою жизнь, тебе достаточно сказать, что по отцовской линии ты потомок Давида, поскольку я знаю, что твой отец принадлежал к Давидову колену. Мы сразу же устроим твой отъезд из Иерусалима, а позднее мы, прокуратор и я, отдадим под твою власть Иудею. Царский венец Иудеи! Ты слышишь меня?
– Пилат предлагал мне то же самое, – через силу выговорил Иисус. – Но это ни к чему не приведет. Я не требую царства.
– Вместе с царством ты получишь престол первосвященника, – продолжал Ирод. – И тебе об этом хорошо известно. Разве ты не этого добивался? Ты почти у цели. Ты посеял тревогу среди членов Синедриона.
– Мне ничего не надо, – повторил Иисус.
От мучительных страдании его голос стал хриплым.
– Я был послан для…
Иисус задыхался.
– …чтобы известить о наступлении Его царства. Ты не в состоянии мне помочь.
– Кто тебя послал? – спросил Ирод, вытягивая шею, на которой вздулись вены. – О чем ты говоришь? Ты взбудоражил всю власть этой страны! И это вполне земное и реальное действие!
– Я учил многих, но мало кто меня слушал. Ты вот не слушал.
– Что слушал? – начал терять терпение Ирод. – Твоя жизнь в смертельной опасности! Я предлагаю тебе безопасность и трон Иудеи в обмен на признание, что в твоих жилах течет царская кровь! А ты что вытворяешь? Ты отвечаешь совершенно невразумительно. У нас нет времени для пустых разговоров. Возьми себя в руки и дай мне ясный ответ!
– Мы говорим на разных языках, – ответил Иисус. – Ягненок не может научиться выть.
Иисус закрыл глаза. А Ирод продолжал говорить до тех пор, пока его лицо не приобрело темно-багровый оттенок. Наконец воцарилось молчание.
– Да что он за человек? – воскликнул Ирод, словно размышляя вслух.
– Такой же, как Иоканаан, – ответил Манассия. – Впрочем, они родственники.
Ирод наклонился к Иисусу, по-прежнему сидевшему с закрытыми глазами, и стал пристально вглядываться в человека, который только что отказался от царства. Иисус открыл глаза и устремил взгляд в глаза Ирода. Уставшие карие глаза. Темно-карие глаза с налитой кровью склерой.
«Действительно ли он обладает железной волей? – спрашивал себя Ирод. – Или он просто сумасшедший?»
В глазах измученного пыткой человека не было ни вызова, ни героической решимости. Эти глаза говорили: «Ты не сможешь меня понять».
– Отведите его к Пилату, – сказал раздосадованный и одновременно растерянный Ирод.
Те же самые раввины, которые следовали за Иисусом к дворцу Ирода, последовали за ним к резиденции прокуратора.
Пилат бесцельно шагал из угла в угол залы второго этажа. Огорченная Прокула сидела молча.
– Арестованный возвращается, – сообщил стражник.
– Приведите его ко мне, – велел Пилат.
Прокула встала и бросилась Иисусу в ноги, а затем расплакалась.
– Встань, – сказал Иисус, – твои слезы смыли твои грехи.
Пилат в недоумении наблюдал за происходящим. Прокула велела принести теплой воды и куски полотна. Ее распоряжение было исполнено незамедлительно.
– Позволь мне омыть твои раны. У меня есть целебные бальзамы, – сказала Прокула.
Иисус кивнул в знак согласия. Раб помог ему снять платье. Пилат поморщился, увидев на спине Иисуса черные от запекшейся крови полосы. Прокула добавила в воду уксус, сок подорожника, гвоздичное масло, толченую кору ивы. Затем она намочила кусок полотна и стала осторожно размягчать подсохшие сгустки крови на спине Иисуса. Из ран вновь потекла кровь.
– У нас мало времени, – предупредил жену Пилат.
В конце концов, все это противоречило здравому смыслу! Он приказал, пусть и против собственного желания, наказать человека бичеванием, а Прокула лечит его раны, да еще в присутствии мужа!
– Это необходимо сделать, – твердо произнесла Прокула.
Прокуратор вновь зашагал из угла в угол.
– Надеюсь, что это наказание удовлетворит их, – прошептал Пилат. Повернувшись к жене, он приказал: – Довольно!
Немного помолчав, Пилат сказал Иисусу:
– Иди со мной!
Они вышли на улицу. И сразу же сотни бородачей устремили на них взоры.
– Вот он, – сказал Пилат. – Мне не в чем его упрекнуть. Посмотрите на него!
И снова протяжный вой, и снова сжатые кулаки. Вдруг первые ряды зашевелились. Каиафа, Анна и Годолия пробивали себе дорогу сквозь толпу.
– Прикажи его распять! – требовательно сказал Каиафа.
Толпа закричала. Пилат оскалился.
– Он уже был наказан бичеванием!
– Я сказал: распни его! – воскликнул Каиафа.
– Повторяю: нет ничего, в чем его можно было бы упрекнуть!
– У нас есть закон, и в соответствии с этим законом, который Цезарь обещал уважать, этот человек должен быть приговорен к смертной казни, поскольку он богохульствовал, утверждая, будто он Сын Бога! – прокричал Годолия.
– Уведите обвиняемого, – приказал Пилат стражникам.
Недолго думая, прокуратор пошел вслед за ними.
– Послушай, еще есть время все изменить. Кто ты? – обратился Пилат к Иисусу.
– Если я скажу, что я сын Иосифа и Марии, это ничего не даст. Я нашел своего Отца, но они не знают Его. Я воплощаю собой Отца, которого они подвергают бичеванию. Ты и Ирод, вы хотите впутать меня в их интриги, однако ваши планы обречены на поражение. Вы не сможете меня спасти. Жребий брошен. Все это должно закончиться. Единственный способ истребить зло – это принести меня в жертву.
– Тебе наверняка известно, что я наделен властью либо освободить тебя, либо распять, – сказал Пилат. – Я предпринял попытку тебя спасти, но сейчас ты должен мне помочь.
– Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе.
Из глубины помещения вышла Прокула и срывающимся голосом спросила:
– Разве мы не можем порвать невидимые нити, связывающие тебя с твоими палачами?
Иисус повернулся к ней. Возвышенное создание, которое в отчаянии заламывало руки.
– Это было написано с самого начала, – ответил Иисус.
– Но так ли это? – возразила она.
– «Он истязаем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих, – читал Иисус на древнееврейском языке, – как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих. От уз и суда Он был взят…» Понимаешь ли ты древнееврейский язык, женщина?
Прокула отрицательно покачала головой.
– Когда станешь понимать этот язык, почитай Книгу пророка Исайи.
Прокула застонала.
– Я ненавижу иудеев! О, как я ненавижу эту покорность судьбе!
И Прокула стремительно вышла.
– Член Синедриона по имени Годолия просит разрешения побеседовать с вашим превосходительством, но на улице, – доложил секретарь Пилата.
Пилат вышел и спустился на лифостротон. Годолия подошел к нему.
– Это длится уже достаточно долго, ваше превосходительство, – сказал Годолия. – Ты должен понимать, что мы не изменим своего мнения. Кроме того, осужденный должен быть распят до захода солнца.
– Ты приказываешь мне? – возмутился Пилат, неистово двигая челюстями.
– Мы просто сообщаем тебе, что, если преступник не будет распят в установленные сроки, мы отправим посольство в Рим с жалобой, что ты попираешь наши законы, защищая самозванца, который требует отдать ему императорскую провинцию. Тебе все ясно?
Пилат повернулся спиной к Годолии и отправился во дворец, где приказал секретарю вынести на террасу лохань с водой и кусок ткани. Вновь появившись перед раввинами, прокуратор прокричал.
– Невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы.
Кровь Его на нас и на детях наших! – закричали в толпе.
Пилат опять вернулся во дворец и приказал выдать Иисуса раввинам.