Евгения родилась во Львове в 1916 году. К сорока трем годам она успела сменить не одну фамилию, в том числе Мак, Щиголь и Кошулинская. В Мюнхен она переехала после войны и осталась там, когда ее мужа Мирона отправили с рискованным заданием на Западную Украину. Евгении же досталась скромная должность на Цеппелинштрассе, 67.
15 октября, около полудня, Евгения Мак ушла с работы вместе с Бандерой и составила ему компанию в поездке по городу, ставшую для него последней. Теперь вопросы к ней возникли и у сыщиков, и у многих других, заинтересованных в установлении причины смерти – насильственной, как уже было ясно. В мюнхенской полиции и баварском отделении контрразведки считали, что фрау Мак могла быть сообщницей убийц. И результаты вскрытия, и слова полицейского информатора в рядах бандеровцев указывали на то, что отравителем стал кто-то из ближайшего окружения жертвы. Евгения оказалась подозреваемой номер один. Многие подчеркивали ее вражду с Ярославой Бандерой, а кое-кто намекал на любовную связь Евгении с шефом. К тому же, если Степан Бандера получил смертельную дозу, когда пробовал товар у продавцов, это никак не могло произойти без участия его спутницы. С другой стороны, как сказано в сообщении ЦРУ, никто «не мог определить, как яд ввели в один из фруктов на глазах у Бандеры. Едва ли отравленный фрукт принесли на рынок – ведь никто заранее не знал, что эти двое внезапно отправятся за покупками»99.
ЦРУ и его агенты в среде украинской эмиграции не исключали того, что устранить Бандеру Евгении поручил ее муж. Трудно было не заподозрить руку КГБ в изумительной ловкости Мирона Матвиейко, избегавшего преследователей на протяжении восьми с лишним лет. За несколько дней до переброски его группы на Украину туда же сбросили парашютистов ЦРУ, набранных из окружения Лебедя. Матвиейко и его подручные легко установили радиоконтакт с британской разведкой и Бандерой. А вот группа ЦРУ попала в засаду, и ее командира схватили советские оперативники. С тех пор Матвиейко находился под подозрением. Если он и вправду был завербован, сам собой выстраивался логический ряд: Лубянка – Мирон Матвиейко – Евгения Мак – убийство Бандеры100.
Теперь нам известно, что, когда Матвиейко попал под колпак МГБ, ему нелегко далось предательство дела национализма (если не бывшего вождя лично). В ночь на 17 июня 1952 года, через год с небольшим после своего пленения, Матвиейко ускользнул из дома во Львове, где под строгой охраной он исполнял ведущую роль в радиоигре с разведками НАТО. Потеря ключевой фигуры этой операции – а ее успешное начало сулило немалые достижения в будущем – потрясла верхушку советских органов безопасности. Министр госбезопасности СССР велел арестовать полковника Ивана Шорубалку, руководителя радиоигры, двумя годами прежде награжденного за участие в ликвидации главнокомандующего УПА. Расследование побега Матвиейко возглавил Роман Руденко, главный обвинитель на Нюрнбергском процессе от Советского Союза.
Утром 17 июня, когда МГБ расставляло повсюду сети, беглец лихорадочно проверял старые контакты и явочные квартиры. Его ждало жестокое разочарование. Никого из тех, у кого он мог попросить помощи в годы войны, уже не было: одних взяли, других – убили. Матвиейко пришлось принять новые обстоятельства. На этот раз коммунистическая пропаганда не лгала – сопротивление и вправду свелось к разбросанным в горах изолированным мелким отрядам. Судьба его была предрешена. Матвиейко понял, что из вражеских тисков ему не вырваться, ведь идти было некуда. В отчаянии он написал от руки листовки: кто он, что с ним произошло и как он работал под контролем органов. Эти листовки он разбрасывал на улицах в надежде, что одна из них попадет к подпольщикам, а от них и за рубеж. Для спасения собственной жизни оставалось только добровольно вернуться в плен.
Вечером 17 июня, проведя на свободе менее суток, Матвиейко направился на львовский главный вокзал. Там он спросил у проходившего мимо сержанта, служит ли тот в МГБ. Сержант ответил, что служит, и тогда беглец заявил о желании сдаться органам и о том, что вооружен. Потом назвал свое имя. Его отправили на самолете в Москву и держали в тюрьме в условиях совсем не львовских.
Только после смерти Сталина в марте 1953 года Матвиейко вернули под опеку тех, кто следил за ним еще во Львове. О его кратковременном побеге и пребывании в Москве не узнали ни члены ОУН, ни британская разведка. Целых восемь лет радиограммы двойного агента играли роль «голоса командования УПА» на Украине. Матвиейко сумел заслужить вновь доверие своих кураторов. В июне 1958 года, через семь лет после пленения и через шесть после отчаянной попытки побега, шефа бандеровской Службы безопасности, «закоренелого националиста», помиловали секретным постановлением Верховного Суда СССР. К этому времени он успел жениться на сотруднице КГБ, за ним же и надзиравшей101.
Своего эмиссара на Украине Бандера впервые заподозрил в нечистой игре, когда жить ему оставалось менее полугода. В первые дни лета 1959 года мюнхенский центр получил от Матвиейко сообщение, которому там не поверили ни на йоту. Руководство ЗЧ ОУН встревожилось. Неужели их собрат попал-таки в руки врага и теперь служит Москве? Бандера послал ему сообщение по стандартному каналу связи, давая возможность намекнуть в тайне от любых соглядатаев, что он теперь под колпаком КГБ. Матвиейко в таком случае должен был просто упомянуть борщ. В конце сентября он ответил, но слова «борщ» в его тексте не было.
Вождь ОУН вздохнул с облегчением. На ноябрь того же года он запланировал съезд националистических организаций и нуждался в помощи Матвиейко. На съезде должны были оценить положение партизанских сил на Украине, наметить задачи на будущее, а самое главное – решить раз и навсегда, кто на самом деле представляет «Украину в борьбе», Лебедь или Бандера. Матвиейко, как надеялся последний, возглавит представительную делегацию с театра «боевых действий» и обеспечит победу в долгой, изнурительной распре среди эмигрантов. Но подчиненный разочаровал шефа: отправить делегацию в Германию осенью не выйдет. С другой стороны, он уверял, что, скорее всего, сможет приехать в компании нескольких делегатов через год. Когда глава ЗЧ ОУН за час до смерти поехал на рынок, он порадовал Евгению Мак тем, что ее муж довольно скоро вернется в Мюнхен. Бандера умер, так и не узнав о многолетней измене своего посланника на Украине102.
Они с Евгенией, похоже, оставались последними, кто еще верил, что Матвиейко с 1951 года с блеском водит за нос Лубянку. Агенты ЦРУ, занятые расследованием гибели Бандеры, не разделяя такого оптимизма, видели в Матвиейко советскую марионетку и не понимали, почему в Кремле решили убить вождя ОУН, если им можно было манипулировать через ближайшего помощника. Американцы могли предположить только одно: КГБ не хотел допустить личной встречи Бандеры с Матвиейко на съезде, ведь, если двойной агент попал под подозрение, Бандера мог заставить его сознаться. Таким образом, Москве лучше было бы убрать старого врага и послать Матвиейко на съезд в Германию, когда Бандеру сменил бы другой лидер, послабее103.
И мюнхенская криминальная полиция, и контрразведка ФРГ сомневались в том, что жена вероятного двойного агента могла убить шефа собственноручно. В докладе сотрудника ЦРУ о расследовании этого дела говорились: «Евгения Матвиейко-Мак способна на все. Но я не верю, что она лично подсунула Бандере цианид. Немецкая полиция того же мнения». По состоянию на 12 ноября 1959 года, как видим из телеграммы мюнхенского отдела ЦРУ в Вашингтон, самой правдоподобной казалась такая версия: «Яд ввели силой, после того как Бандера вошел в подъезд своего дома». По той же версии, Евгения могла «подсказать убийцам, когда именно Бандера вернется домой». Видимо, преступники «прятались в лифте, остановленном на одном из верхних этажей»104.
Следователи полагали, что Бандера оказал сопротивление. Та же телеграмма гласит: «Когда тело обнаружили, Бандера лежал ничком в подъезде, поджав под себя левую руку и схватившись за правое плечо. Опрос окружения Бандеры установил, что он был левшой и носил пистолет в кобуре на правом боку». Таким образом, складывалось впечатление, что в последние секунды жизни он потянулся за оружием. К большому сожалению следствия, пятна крови на полу первого этажа, где лежал труп, смыла ненайденная «уборщица», прежде чем ими могли заняться эксперты105.
Глава 15Активные мероприятия
Алексей Деймон стал первым, кто поздравил Богдана Сташинского с успехом, когда тот вернулся после ликвидации Бандеры в Берлин (16 октября 1959 года). В воодушевлении офицер КГБ даже назвал подопечного героем. Тот подал два рапорта – так же, как после убийства Ребета. В первом он подробно описал маршрут перемещения по Западной Германии. Во втором Сташинский доложил, что встретил известного начальству человека и успешно передал от них привет106.
Новости сообщили командованию филиала КГБ в Карлсхорсте, а оттуда – в Москву. У берлинского «короля нелегалов» Александра Короткова, уполномоченного КГБ при МГБ ГДР, появился повод выпить шампанского. Сорокадевятилетний генерал-майор занимал один из важнейших постов во внешней разведке. Впервые он приехал в Берлин по дипломатическому паспорту накануне вторжения Третьего рейха в СССР в июне 1941 года. Он и тогда, под прикрытием должности третьего секретаря посольства, руководил сетью советских шпионов в этой стране. В апреле 1945 года Коротков вернулся в Берлин, присутствовал на церемонии капитуляции 8 мая – происходила она в Карлсхорсте – и остался там в качестве первого начальника советской разведки в оккупированной Германии. В январе 1946 года Короткова отозвали в Москву, но через десять лет он приехал на берега Шпрее в третий раз, уже генерал-майором, заняв должность советника посольства в ГДР. На самом деле, он возглавил аппарат КГБ в Карлсхорсте и отвечал за контакты с разведкой Восточной Германии